– Ладно, – вынуждена согласиться с ним в этой ситуации. – Но… можно было бы и предупредить.

– Хорошо, в следующий раз обязательно подмигну тебе сначала.

– Какой еще следующий раз?! Никаких поцелуев, Чацкий! – проговариваю по слогам. – И вообще, прежде чем мы начнем изображать безумно влюбленных, я должна знать, зачем тебе это вообще. Тем более, ты обещал рассказать, если я соглашусь. Я согласилась – рассказывай.

– Не буду.

– Ты серьезно? Что за детский сад! – я настолько возмущена, что притопываю ногами. – Если ты мне не скажешь, то я тоже не буду держать обещания, и сам потом будешь объяснять, почему называешь своей девушкой ту, которая вовсю это отрицает.

– Орлова, ты еще и шантажистка, оказывается, – говорит не с упреком, а с каким-то даже восхищением. – Ладно. Я расскажу. Только пообещай, что ты не откажешься от своих слов, сказанных в подсобке, после того, когда узнаешь это.

– Может мне еще поклясться на Библии? – он меня уже начинает раздражать своими увиливаниями от ответа.

– Нет. Клясться – грех. А на Библии – тем более. В общем, просто пообещай. Этого будет достаточно.

– Чацкий, я вот одного не пойму: клясться, значит, грех, а вынуждать человека делать то, чего он не хочет – не грех?

– Грех. Но поменьше, и я, как видишь, из двух зол выбрал меньшее, – дежавю какое-то у меня с этими «злами»…

– Ладно, святой отец, я обещаю не отказываться от слов, сказанных мною, недостойной грешницей, будучи заключенной в темницу подсобную, моему спасителю, наставившему меня на путь истинный.

– Ну вот! – смеется парень. – Можешь же, когда захочешь! И послушать приятно, и звучит-то как! А то всё «Чацкий», «дурак», «офигел»… – он театрально морщится, а у меня стойкое ощущение, что просто в очередной раз собирается съехать с темы.

– Чацкий! – рычу от нетерпения.

– Ладно, ладно… – он выставляет вперед руку, словно останавливая меня от дальнейших возмущений, и на несколько секунд замолкает, будто подбирая слова. – В общем… фиктивные отношения нужны мне для работы.

Да он издевается надо мной.

– Не хочешь говорить, не надо. Счастливо оставаться, Дмитрий Юрьевич. Встретимся на парах, – разворачиваюсь и собираюсь уходить. На самом деле, нет. Мне безумно интересно, зачем ему понадобились фиктивные отношения со мной. Это провокация, которая, надеюсь, подействует на парня, и он остановит меня.

– Ладно, Ника, подожди.

Скрывая довольную улыбку, останавливаюсь и еще несколько секунд стою к нему спиной, стараясь придать лицу максимально нейтральное выражение.

– Я слушаю тебя, – поворачиваюсь к парню и демонстративно складываю на груди.

– Я не вру. Мне правда нужно всё это ради работы, – скептически приподнимаю бровь, но он продолжает. – Меня на студвесне в этом году заметил один из редакторов очень авторитетного столичного издания, и мне предложили работу у них по окончании вуза, – всё, что говорит Чацкий, хотя и звучит невероятно, однако очень похоже на правду, учитывая всё, что я о нём знаю. Но у меня по-прежнему отсутствует понимание, при чем тут я. – Это издание очень серьезное, занимается вопросами мировой экономики и политики, и одним из их условий стало необычное дипломное исследование, которое я смогу представить на защиту и оформить в дальнейшем в статью. Если они посчитают тему и подачу достойной, то велика вероятность, что я смогу работать рядом с Гировским и Венециановым (имена вымышлены – прим. автора).

– И какую же тему исследования ты выбрал? – чувствую, что именно тут кроется ответ на мой главный вопрос.

Чацкий мнется, словно боится сказать вслух, а потом, подойдя ко мне вплотную и оглядевшись по сторонам, шепчет:

– «Социальное восприятие неуставных отношений и нарушения субординации в пределах высшего учебного заведения».

С минуту я перевожу этот набор слов на человеческий язык, а затем всё-таки решаюсь уточнить.

– То есть ты собираешься исследовать реакцию студентов на наши с тобой отношения?

– Ну не только студентов. Преподавателей тоже. Классная тема, правда? – я не отвечаю, а лишь не мигая шокированно смотрю на парня. – Это мы с Пал Иванычем придумали. Кстати, кроме него и нас с тобой, больше никто не знает об этом, поэтому пообещай, что никому не скажешь. Иначе эксперимент будет под угрозой срыва.

– Подожди, а зачем ты тогда про какой-то спор мне втирал? Он-то был вообще? – я уже сомневаюсь, что из сказанного им было правдой, а что – нет.

– Про спор мне пришлось соврать, чтобы ты согласилась. Я не хотел посвящать тебя в подробности эксперимента. Сама же понимаешь, чем меньше людей знают секрет, тем больше вероятности ему оставаться таковым.

– И сколько будет длиться твоё исследование? Не до лета же мне изображать влюбленную дурочку.

– Вот как раз дурочку изображать точно не нужно – моя девушка должна быть адекватной, прежде всего. Но не волнуйся, надолго я тебя не задержу – всего пару месяцев. Можно было бы справиться и за более короткий срок, но я же ведь только учусь и подобный эксперимент для меня в новинку…

– Два месяца!?

– Ой, Орлова, ты такую трагедию делаешь, будто тебя заставляют каждый день полы на вокзале мыть. Да на твоем месте половина нашего универа мечтает оказаться.

– Чацкий, всё-таки поражаюсь я твоему самомнению… Половина! А что ж не весь? Скромность?

– Здравый смысл и традиционная ориентация – я вообще-то говорил про женскую половину.

– А что же ты тогда не попросишь кого-нибудь из своих обожательниц сыграть эту роль? Уж наверняка не откажут своему кумиру…

– В том-то и проблема – согласиться-то встречаться любая, а вот отделаться от них мне потом будет намного труднее, чем сейчас тебя уговорить. В общем, если вопросов больше нет, то пойдём уже к народу. Второй акт нашего спектакля начинается. Третий звонок, слышишь?

И Чацкий, подмигивая мне, берет за руку и мы выходим в фойе.

Большой зал старого советского здания заполнен студентами. К моему удивлению, здесь не только те, кто ехал с нами в автобусе. Примерно столько же я вижу новых лиц, очевидно, добиравшихся "своим ходом". Наверное, Чацкий также попал сюда.

– И закончим мы смену флэшмобом под выбранную вами песню, – отлично, мы попали аккурат на концовку и пропустили объявление всех мероприятий. – О! Дима! – Анечка замечает наше появление и тут же машет рукой «моему парню», при этом бросая странный недоверчивый взгляд на меня. – Флэшмоб, я как раз и хотела поручить вам с Мариком. Надеюсь, ты не против?

Мне кажется, или она строит глазки Чацкому?

– Да, Ань, конечно, мы всё сделаем, – он деловито кивает и продолжает делать вид, будто ничего особенного не произошло. Но на самом деле, после Анечкиного акцентирования внимания, все взоры устремлены только на нас. Вожатая продолжала еще что-то вещать, но слушали её единицы.

Моя ладонь, скованная крепкой мужской хваткой, вся горела. Но не от боли – Димка почти её не сжимал, а даже наоборот – держал слишком нежно и бережно, – а от взглядов «доброжелательниц», которые безжалостно меня испепеляли, мечтая оказаться на моём месте.

Куда уж вам, красотки!? От вас слишком много слюны, которую вы пускаете на Его Высочество, а он боится забрызгать ею свои белоснежные кроссовки. По этому принципу, как оказалось, я и была выбрана на эту роль. В общем, Чацкий у нас действует по совету великого классика – чем меньше женщина нас любит, тем больше нам она нужна. Ну, или почти так.

– Ника, – окликает меня Анечка, когда заканчивает собрание и студенты, как тараканы, начинают разбегаться в разные стороны по своим делам. – Куда вы пропали? И где твоя подруга?

Опачки! Вот это да… За всеми событиями я совсем забыла про Аську. А ведь она убегала из подсобки с таким озабоченным лицом, что я даже не смогла спросить у неё, что случилось.

– У Ники возникло срочное дело – её парень приехал и она побежала встречать, – встревает Чацкий, который до сих пор не отпустил меня от себя, и после этих слов, притягивая еще ближе, целует в висок, обозначая наши отношения.