От Анжелки до Зои Бубновой было всего два дома, и Зоя, сидевшая перед бутылкой прошлогоднего Шампанского, колядовать согласилась до обидного быстро. Чё петь будем, – спросила Зоя, распахнув бабкин сундук. – Я типа только про любовь! Рюмка водки на столе еще можно, – сказала Наташка, мужикам нравится. В лесу родилась ёлочка? – Анжелка посматривала на дисплей, – или это про чё? Решили петь «Ах, мамочка на саночках», и на бис «Рюмка водки на столе». Оделись при свете фонарика, из сундука, кому что попадет – это нормально, бабкино, заверила подруг Зойка. Маленько плесенью дает, но чистое. Усы изобразили угольками, вместо бороды Анжелка приделала овечью шерсть, снятую с бабкиной прялки. В ход пошли шапки, платки, ботало коровье и детские колготки, их Зойка напялила на голову, и получился сильно длинноухий заяц. Вышли на улицу. Пустошкино спало. К Анастасии Егоровне пойдем? – Анжелка поежилась, – или как? Ну её, стой там, пой, а на порог не пустит! Давай к бабе Любе? Ой, скажешь, -Маринка почесала себя под носом, отчего угольные усы перешли на щеки, – сейчас начнет обспрашивать, кто на ком женился, зачем развелся, и когда пенсию прибавят! Зойка поднялась на цыпочки, – вон, дед Петров не спит! Дым идет, топит, давай, к деду! Ага, на ночь! – Наташка покрутила пальцем у виска, дед снасильничает, нипочем! Ой, брось, нас скоко! Вот, всех скоко, и завалит! Не пойду к нему, он лук ест и щекочется, когда в магазин приходит. Подруги прыгали, а время шло. Становилось заметно холоднее, и лунный свет делал Пустошкино похожим на лунный кратер, только наоборот. Ну, к дачникам либо? – сказала самая смелая, Зойка, которая потихоньку отхлебывала из спрятанной в варежку чекушки, – или неловко? Ловко! – и девицы гуськом, как муравьи, побежали, петляя меж сугробов. В двухэтажном коттедже, стоящем на окраине деревни, света было – залейся. Девицы, стараясь не выдать себя, облепили окна первого этажа, и, приплюснув носы к стеклу, стали дивиться на городскую жизнь. Стучали генераторы, мерцал приглушенный свет, лилась музыка – нездешняя, томная, тягучая, от которой становилось и жарко, и стыдно. В огромной комнате пылали дрова в камине, ель уходила не в потолок, а куда-то выше – на второй этаж. Игрушки были не такие, как в деревне – шары, да сосульки, нет – банты, колокольчики, куклы, полосатые палочки. Кто-то полулежал в глубоких креслах, кто-то еще сидел у накрытого стола, и на алую скатерть сыпались белоснежные конфетти. Мужчина и женщина танцевали, бегали невиданной красоты собаки, тоже украшенные алыми в белую полоску ошейниками, и вся картина праздника напоминала сцену из сериала… Фига се, – Зойка первой оторвалась от окна, олигархи, мать их… тут пой не пой, ни хрена не дадут, пошли ко мне, у меня нычка есть! И у меня есть, – оттаяла Анжелка, и у меня, – сказала Маринка, я в Новый год все не выпила! Пойдем, девки, и к деду зайдем! Ага, и к бабе тоже можно, че мы, хуже городских? И девицы утекли назад также – гуськом, петляя между сугробов.

В теплой комнате один из сидящих перед камином поворошил угли кованой кочергой, и сказал – эх, Андрей Андреевич, не та стала деревня, не та! Помнится, приезжали мы в семидесятые, так тут местные ходили, колядки пели… Да-да, – вяло отозвался второй, – помню, вот – к нам пришла коляда, накануне Рождества, что-то еще про добро, про Господа… гибнет Русь, гибнет, – и они выпили виски. Не чокаясь.

Это я раньше, читая Сабанеева, про «Рыбалку в наших реках», думала, что ловить рыбу – это просто забрасывать в воду удочку с крючком на конце, и с поплавком ближе к концу. И только теперь, проживя у озера четверть века, я поняла, что рыбалка – это просто форма жизни. Особая такая, мужская форма. Сапоги-забродники, маскировочные костюмы в вариантах «лещ», «плотва», «щука хищная за ловлей малька». Это головные уборы, москитные сетки, каны для рыбы, спиннинги, лодки, моторы, крючки и поплавки, масла ароматические, ПРИТИРКИ для блеска чешуи, рыбочистки, зубочистки, ножнички для откусывания, ящички, прикормочки, коробочки… и прочая хрень, благодаря которой рыбу можно и не ловить. Что может быть лучше вечерка под водочку, когда трое рыболовов, вывалив на белоснежную скатерть содержимое вонючих ящиков, сосредоточенно перематывают леску, хвастаются воблерами (пардон) и дают мне по рукам, если я пытаюсь вдеть в свое ухо смешную висюльку, похожую на серьгу. Закупленный мотыль шевелится в холодильнике в приятной близости от колбасы, а опарыши только и ждут момента, чтобы превратиться в мух… Вся рыбалка напоминает сборы на битву, которой нет. Все эти воинственные крики, бряцание ведрами, эти плащ-накидки на случай грозы… На рыбалке главное – водка. Её нужно брать больше, чтобы не было так мучительно больно возвращаться. Все разговоры о рыбалке состоят из трёх фраз – «Вчера Серёга был на Мохнатом озере…". «Мы вчера вернулись, а Серёга пошёл после нас и обловился…". «У Серёги просто прикормлено …". Есть мифический Серёга, у которого клюёт. И все остальные – у которых клевало ВЧЕРА. Вот это – ВЧЕРА – слышу каждый день! Вооруженные до зубов, идут рыболовы – на дальние и ближние озера, а Мишка Воробей, оснащенный забытой кем-то на острове плохонькой удочкой, без лодки, с прикормкой «плевок на червя», таскает щук и отдает их – задаром…

И тогда муж сказал – червячков накопай? – и я пошла. Ясно было, что рыть надо в земле. А кругом песок. Копала в компостной куче. Черви были длинные, узкие и яростные. Это не те, – сказал муж, – нужны толстые, широкие и спокойные. Таких не было, взяли опарышей. Нужно сначала пообедать, – сказал муж, – а то, когда придем домой? Я согласилась, и мы плотно закусили. Тут началась гроза, и мы уснули. Ого, – сказал муж в третий раз, – выходим! Пока я искала сапоги. Пока я искала куртку. Пока я искала фотоаппарат. Яблоко. Конфетку от укачивания. Полотенце. Зонтик. Поводок для Фунта. Пока я все это искала, лодку отнесло от берега. Пока мы толкали лодку под загрузку мотора, пропал Фунт. Когда вынули Фунта из курятника, пришел кот. Открыли дом, покормили кота. Вышел старый лабрадор Лёва, и пошёл бродить вокруг дома. Пока искали Лёву, пропал Фунт. Когда нашли Фунта, и посадили его в лодку, муж стал отталкиваться веслами, а Фунт в страхе выскочил, и уплыл на берег. Когда вернули Фунта, уронили весло в воду. Через час, соединив всё, стали заводить мотор. Когда надежда была потеряна, мотор завелся и нас унесло. Несло мимо Чаячьего острова, на котором теперь живут бакланы, несло мимо банки, мимо Саргасового моря, и принесло. Кидай трак с носа, – перекрывая ветер, крикнул муж. Выяснилось, что трак у нас давно спёрли, но мы об этом не знали. Решили бросать коленвал с кормы. Лодка встала на дыбы, и Фунт съехал на корму. В носовом бардачке нашли гирю, сбросили с носа. Муж дал мне удочку. Дико страдая, я нацепила червяка. Он был не согласен и извивался. Муж кидал спиннинг, Фунт стоял на мне, сырой и отважный. Волны были такие, что перехлестывали через борт. Через час, к счастью, пошел дождь. И мы причалили к берегу. Пока чалили, я поймала полосатую рыбку. Час простояли на берегу. Фунт нашел дохлую жабу и обновил свой запах. Когда мы приплыли к нашей тихой гавани и вытащили снасти, дождь кончился. Вообще весело было. Только очень сыро…

Была зима. Мела метель. Раздался звонок. Ступая по сугробам в тапочках, дошла до калитки. Стоял черный джип. Из джипа на меня смотрел мужик.

– Саша здесь живет? – спросил он, перекрывая вой ветра.

– Да, – сказала я, привычная ко всему.

– Я машину загоню, – сообщил мне мужик.

– Ага, – кивнула я, и пошла домой. Муж уже спал. – Чего его будить? – подумала я. – Завтра с утра и выпьют.

Мужик внес в тесные сенцы кучу зачехленных предметов. «Убивец», – мелькнуло в голове. «Чистильщик», – всплыло из триллера. Мужик, не протягивая мне руки, сказал, – Александр. Подумав, добавил, – Кириллович. Я тоже себя обозначила, – Олеговна. Дарья.