Алистер оставался рядом со мной все это время, даже несколько ночей спал на полу в ванной рядом со мной. Я не смогла бы любить его сильнее, даже если бы попыталась.

Его убивало то, как я страдала, а он ничего не мог сделать, чтобы остановить это. В свою очередь, он убивал меня из-за того, что это причиняло ему боль.

Это было не то, от чего он мог избавиться, и отсутствие контроля над ситуацией выводило его из себя.

Я бы солгала, если бы сказала, что не беспокоилась о его реакции на беременность. Мы не пытались, учитывая, что я принимала противозачаточные, и это не было предметом нашего разговора. Я всегда считала, что дети не нужны ему из-за того, каким он вырос.

Не потому, что я не считала его способным, а потому, что знала: он думал, что станет таким же, как его родители, а это было далеко не так.

За годы, проведенные с ним, я узнала, как он двигается, как ведет себя, как его читать. Я мало что упускала, когда речь заходила об Алистере Колдуэлле. Когда я сказала ему, что беременна, я больше всего боялась, что он отгородится от меня из-за своего страха.

Когда он боится, а это бывает редко, он переходит в режим выживания. Пытается придумать лучший план нападения, использует свою ярость, чтобы устранить проблему. Но в этот раз он не мог этого сделать. Он должен был справиться с этим внутренне, а не внешне.

Я закрываю глаза, вспоминая выражение его лица, когда он понял, что я сказала. Как сверкнули обсидиановые кристаллы и как его руки опустились к моему животу, прижимая к себе жизнь, которую мы создали вместе.

Долгое время он считал, что никогда не сможет ничего полюбить. Да и как он мог? Когда он вырос в мире, наполненном лишь злобой и ненавистью.

Но в нем была любовь.

Его любовь – это тихое чувство, не выражаемое словами. Но она есть часть кислорода, которым я дышу, она двигается вокруг меня каждую секунду, и даже мгновение без нее заставило бы меня задохнуться.

Эти темные глаза, в которых было столько гнева и боли, были частью моей души. Мой защитник, мой покровитель. Мы прошли через невообразимое, видели худшее, что есть в человечестве, и благополучно выбрались на другую сторону.

Я видела его в худшем состоянии, на самом дне. Я видела, как он убивал людей голыми руками, и все же любила эти пальцы, пропитанные кровью. Я обрабатывала порезы после драк, я защищала его, когда это было необходимо. Связь, которая останется с нами на всю жизнь и которую я никогда не смогу объяснить вслух.

Он жесткий, и когда ему бросают вызов, он выдержит любое испытание волей. Он будет рычать, когда потребуется, он разорвет на части любого, кто попытается встать между ним и нами.

Это наш комфорт. Наш дом.

Я вижу это каждый день.

В том, как он любит меня и как он любит наших будущих детей. Даже если он не всегда говорит об этом словами, это всегда подтверждается его поступками.

Музыка меняется, играет Alice in Chains, одна из единственных групп, тексты которых я могу понять. Эхо доносится из свободной спальни, которую мы перестраиваем в детскую.

Через несколько недель после того, как я ему рассказала о беременности, он сказал, что мне нельзя входить в ту комнату, пока он не разрешит. Предвкушение убивало меня, эта неизвестность. Он знал, что мое любопытство всегда было моим недостатком, ну, думаю, в нашем случае это была наша связь.

И все же мне до смерти хотелось узнать, что он задумал.

Собирает ли он кроватку? Заворачивает ее в пузырчатую пленку?

Я виню свой беременный мозг в том, что я начала медленно подкрадываться к двери, охотник, ставший жертвой после стольких лет.

Чем ближе я подхожу, тем громче музыка.

Мои пальцы осторожно берутся за дверную ручку и поворачивают ее настолько, чтобы я смогла приоткрыть дверь. Из щели вырывается резкий запах химикатов, и я подношу рукав к носу. В замешательстве, я пытаю счастья, приоткрыв дверь еще немного.

То, что я вижу, чуть не убивает меня.

Как он рассчитывал скрыть это от меня?

Высокая фигура Алистера стоит лицом к стене, выставив напоказ свой обнаженный торс. Темная татуировка в виде черепа, двигающаяся вместе с его телом, смещается, когда он тянется вверх, проводя по стене кисточкой. Моя рука, зажимающая нос, опускается ко рту, сдерживая удивленный вздох.

Все свободное время он проводил в этой комнате. Так много времени, что я начала ревновать.

Сердце сжимается в груди, и маленькие бабочки порхают в моем растущем животе.

Он вручную нарисовал фрески на каждой из стен для наших малышей. Высокие сосны с темно-зелеными листьями, заснеженные горы, птицы в небе. Это одно из самых потрясающих произведений искусств, которые я когда-либо видела в своей жизни.

Каждая деталь, каждый завиток, все это было сделано рукой их отца.

– Маленькая гребаная воришка.

Мой муж чуть слышно произносит мое прозвище с другого конца комнаты, и я понимаю, что теперь мне крышка.

– Когда же ты научишься не лезть не в свое дело и не позволять любопытству доставлять тебе неприятности?

Моя рука скрывает ухмылку, но движение губ вверх заставляет теплые слезы катиться по щекам.

– Алистер, это... – я вхожу в комнату, оглядывая всю ее красоту,– это захватывает дух.

– Она еще не закончена. Я не хотел, чтобы ты видела, пока все не будет готово, – он бросает кисть и подходит ко мне.

Я обхватываю мужа за шею, притягивая его так близко, как только могу, пока мой живот не останавливает его. Несмотря на его разряжение, он опускает свои грубые ладони на мой живот, поглаживая.

Один или оба наших близнецов пинают его, заставляя меня смеяться.

– Похоже, им это тоже нравится.

– Как у вас дела сегодня? – спрашивает он, глядя на мой живот, как будто разговаривает с малышами внутри меня.

– Мы в порядке. Спина немного побаливает, я снова хочу тайской еды и чувствую себя толстой, но все отлично.

Его брови нахмурены от напряжения. Руки переходят к моей пояснице, где он точно знает, куда нажать, чтобы облегчить боль. Я могу умереть и попасть в рай, когда он так делает.

– Завтра ты позвонишь на работу и скажешь, что уходишь в декретный отпуск, Брайар.

Я поднимаю руки к его бровям, разглаживая их жесткость:

– Перестань хмуриться на меня. От этого у тебя появятся морщины.

– У меня от тебя морщины, потому что ты никогда меня не слушаешь, – он прижимается губами к моему лбу, и от поцелуя мне становится жарко. – И ты не толстая. Ты опьяняешь. Ты дома всего три минуты, а я уже твердею, глядя на тебя. Набухшая и наполненная нашими малышами. Не надо так оскорблять свое тело.

Все в нем сейчас такое мягкое, даже когда он грубый.

Как он ласкает мой живот по ночам, рисует на нем маленькие узоры перед сном. Боже, и он любит, когда я стою раком, тяжелые руки обхватывают мой набухший живот, когда он входит в меня.

Мужчина, который никогда не хотел детей, обожает смотреть, как я их вынашиваю.

– Может, тебе это и нравится, но мое тело похоже на кита.

Прижимая меня ближе, он вздыхает:

– Твое тело создает человеческие существа. Наших детей. Ты гребаная богиня, Би. Всегда ею была и всегда ею будешь. Так что заткнись со своими оскорблениями, или я вытрахаю их из тебя, поняла?

У меня мурашки бегут по спине, пальцы ног подгибаются при мысли обо всем, что он может со мной сделать. Из-за гормонов я постоянно возбуждаюсь, и Алистер всегда рад помочь.

– Спасибо, – шепчу я, вдыхая этот темный магический аромат, от которого до сих пор схожу с ума. Это единственное, что меня успокаивает. Заставляет меня чувствовать себя в безопасности. В безопасности, даже если мир вокруг нас рушится.

Единственное, что имеет значение в этом мире, только мы друг у друга.

И скоро к нам прибавятся еще двое.

– За что?

– За эту комнату. За нашу жизнь. За наших детей. За твою любовь. Ты сказал мне, что все, что ты можешь дать, будет моим, и боже, Алистер, посмотри, как много ты мне дал, – бормочу я, мои глаза горят от слез.