И он снова заржал, запрокинув голову.
Посчитав таким образом, что поставил заносчивую девку на место, высмеяв её нелепые притязания на его неотразимую персону, Асаф отлип от глупой невольницы и подхватил с фруктового столика персик.
– Али! – позвал он.
Бесшумно отворившись, дверь пропустила в глухую ковёрную тишину покоев незаменимого слугу.
– Упакуй товар и доставь его уважаемому Бухейту на Чахарбаг. Это там, где… ну, ты знаешь, где он обычно останавливается.
Али поклонился и вновь скрылся в темноте дверной щели.
– Как?! – вскричала Кира, резко обернувшись к своему хозяину. – Мы не едем в Исфахан? – к такой скорой развязке она явно не была готова.
Асаф сверкнул белыми зубами в обезоруживающе-очаровательной, по его личному мнению, улыбке и впился ими в сочный персик.
– Ну да, – прочавкал он самодовольно. – Зря ты тут кривлялась перед зеркалом, готовясь отпугивать покупателей – не придётся им, хвала Аллаху, подвергнуться подобному испытанию… – Представляешь, хабиби, – он вздёрнул брови, демонстрируя восторженное удивление невероятным стечением обстоятельств, – пока я искал верблюдов и договаривался с ближайшим караваном, отправляющимся в любимый тобою Исфахан, добрые люди донесли мне чудесную весть: Бухейт собственной персоной здесь, в Джаханы! Само собой, я немедленно поспешил к нему. Добрейший кызляр-ага принял меня благосклонно, и, доверяя моему вкусу и слову купеческому, заплатил за тебя названную мною цену, не торгуясь! Даже без осмотра!
Асаф доел персик, зашвырнул косточку в окно и вытер липкую руку о дорогой шёлковый кафтан.
– Подозреваю, правда, – хмыкнул он, – что дело вовсе не в его беспечной доверчивости к моим, вне всякого сомнения, превосходным качествам. Дело, скорее всего, в том, что у него недобор в пятьдесят девушек, а рынки Исфахана он уже все выгреб… Поэтому и примчался в Джаханы, перехватывать товар прямо с кораблей. Не до осмотров ему с таким-то дефицитом – покупает сейчас всё, что движется…
Кира почувствовала неприятный холодок в животе:
– Зачем ему столько? – мысль о невероятных аппетитах благодетельного шаха богоспасаемого Эль-Муралы впервые заставила её задуматься.
– О! – нервно хмыкнул Асаф. – Тебе повезло, глупая дева – его мужская сила бесконечна, словно полноводный Евфрат! – заявил он не совсем уверенно.
– Ты что-то не договариваешь… – осенило Киру. – Так?
– Эээ…
Скрипнула дверь, впустив вернувшегося Али. Тот развернул притащенную с собой чёрную простыню с сетчатым окошком для глаз и накинул её на сторгованную рабыню.
– Маленькое привидение из Вазастана, – пробормотала Кира, посмотрев через сетку в зеркало, – жуткое, но симпатичное…
– Что? – не понял агарянин. – Жаль, хабиби, – скорбно сдвинул он брови, – не увидишь ты садов и дворцов славного Исфахана… Многое теряешь! Хотя… На что оно женщинам и мулам? Может, и не к чему им эти красоты, особенно если есть под боком пахлава и прохладная купальня… А всё это вскоре будет у тебя, хабиби, радуйся! Верно я говорю?
– Верно, о мой господин! – отозвался Али. – Позволите отправляться?
– Отправляйся! – махнул рукой купец. – И не забудь взять расписку о сдаче-приёмке с писаря-учётчика! Пусть хоть он осмотрит её, подпишет, что видимых повреждений и уродств не наблюдается…
* * *
Тесные, извилистые улочки города слепили отражённым от белых камней солнцем и душили тяжким зноем. В их узкие ущелья не проникал живительный морской ветерок, и Кире казалось подчас, что, завёрнутая в плотный душный мешок чадры, она с трудом гребёт в густых горячих потоках вулканической лавы.
Задыхаясь и обливаясь липким потом, выбиваясь из сил, девушка с трудом поспевала за неутомимым Али, которому зной, по всей видимости, не доставлял особых неудобств. Он бодро шагал вверх по уличным загогулинам и ещё бодрее – под уклон. На семенящую позади невольницу он даже не оборачивался, будто и не боялся вовсе её потерять. Даже когда они плавно втекли уличным ручейком в сутолоку базарной площади.
«Какая же я дура! – осенило Киру, покорно волочащуюся вслед за своим тюремщиком. – Нет ведь ничего проще отстать от него сейчас и затеряться в толпе – он даже не заметит! – пленница воровато оглянулась по сторонам и чуть замедлила шаг, увеличивая расстояние между собой и конвоиром. – Бежать! И немедленно – потом случая может и не представиться!.. Но… куда? – она запнулась в нерешительности и тут же фыркнула: – Странный вопрос! Конечно же – в порт! – Кира острожно притормозила, наблюдая под грохот пульсирующего в горле сердца, как спину Али в маячковой красной жилетке затирают прохожие, как растворяется он среди них и… постепенно исчезает из её поля зрения… – Если повезёт, корабль Синьбао ещё на рейде, а… если нет? Или если он откажется ввязываться в историю с похищением чужой невольницы? Ччччёрт… Ладно, это всё потом! Главное сейчас – воспользоваться шансом, ввязаться в драку, а там – война план покажет…»
Она развернулась под прямым углом к предыдущей траектории следования и торопливо залавировала сквозь толпу: между тюрбанами, чадрами, корзинами, тюками, прилавками, ишаками и кучками верблюжьих шариков… Скорее, скорее, скорее! Куда глаза глядят – лишь бы подальше от потерявшего её надсмотрщика!
А… куда они, кстати, глядят, эти глаза?
Хорошо бы в сторону моря… Хотя где то море – разве поймёшь, плутая в бесконечных каменных лабиринтах! Как его искать? Как сориентироваться в незнакомом городе? Ну уж точно не к прохожим с расспросами приставать: опыт, нажитый в Цзудухэ, ей вполне доступно объяснил всю несуразность поведения заблудившегося туриста двадцать первого века в реалиях средневековья…
Надо торопиться. Надо торопиться, потому что до ночи плутать в бесплодных поисках порта, надеясь исключительно на удачу, ей совсем не улыбалось. И Кира торопилась. Захваченная азартом побега и подталкивающим в спину страхом поимки, она не заметила, как с быстрого шага перешла на нервную рысь, а после и вовсе – на панический галоп.
Очнулась, только окончательно запыхавшись: в голове стучали гулкие молоты, в боку кололо, а дыхание вырывалось из лёгких с болезненными всхрипами. Согнувшись пополам, чтоб остановить вспышки радужных пятен перед глазами, с трудом переводя дух, беглянка осмотрелась вокруг, насколько это было возможно сделать в ограниченном обзоре смотровой бойницы в чадре, и поковыляла к сваленным у стены необработанным камням. Опустилась на них тяжело, звякнув наручниками…
Сейчас… Только отдышусь немного в тени… И снова – вперёд, уносить ноги – наверняка Али её уже ищет.
– Так спешишь, дорогая, – услышала она высокий, почти мультяшный голос, – будто дэвы за тобой гонятся!
Кира испуганно обернулась.
У этой же груды камней, ставшей для беглянки временным пристанищем, сидел на низком табурете такой же чёрный кокон, каким являлась ныне она сама. Только изрядно пошире.
– Чё ли и вправду гонятся? – тётка визгливо захехекала и бросила подозрительный взгляд на носок расшитой золотом туфельки, выглянувшей из-под Кириного покрывала. – Только, наверное, не дэвы, а?
Кира спрятала ногу под черный покров.
– Я… нет… – пробормотала она. – Я просто… это…
– Беглая? – понимающе пропищала тётка.
– Что вы! Я немного потерялась… в толпе. Мой сопровождающий… Мы шли к морю, на пирс. Наверное, он уже там, ждёт, беспокоится, а я вот…
– Так тебе в порт, дорогая?
– О да! – обрадовалась Кира: ничего и спрашивать не пришлось, спасение в лице (в смысле, в чадре) доброй женщины явилось и навязалось само. – По этой улице я правильно иду?
– Нет, – пронзительно проверещала тётка, – не правильно. Подожди-ка, дорогая, я сейчас… – она, пыхтя, принялась приводить тяжёлую тушу в вертикальное положение. – Повезло тебе, девка. Щас… Уж я позабочусь о том, чтобы ты больше не терялась… Подожди-ка…
Она поковыляла из благословенной тени на солнцепёк, где важно прохаживались два бравых усатых стража с саблями на боку и, размахивая руками, принялась им что-то втолковывать. В итоге переговоров один из блюстителей порядка, тот, что поусатей, нехотя последовал за тёткой, усиленно зазывающей его к Кириному насесту на камнях.
