— Так он же с вами на спутнике сейчас заседал, у него бы и поинтересовались, — фыркнула Вислава, даже не пытаясь сделать вид, будто поверила в версию с селекторным совещанием. Наверняка стоял всю дорогу на цыпочках вот тут же, за дверью, и прислушивался, стерпит Вислава оскорбление или прямо в приемном скандал устроит.

— Как можно, милочка, на собраниях с Самим должно брать слово только тем, на кого падет высочайший указующий перст, даже руки свои всякий приближенный должен держать на виду на столе, чтобы Его верховенство государь-амператор не подумали, что кто-то в его присутствии по спутнику крамольные мысли исподтишка распространяет.

Вислава тут же живо представила себе власти замка в виде школяров, сидящих за партами по стойке смирно и чуть не рассмеялась.

— И тем не менее. Не сторож я верховному камлателю. Да и не ваше то дело, господин кастелян, как он поживает.

Кастелян лишь согласно кивнул. Небось самому-то было бы неприятно, если бы Вислава стала обсуждать с кем-либо его собственную пипирку. Было бы, как говорится, что обсуждать. В этом смысле кастелян Волчеку тоже проигрывал всухую, паскуда. Впрочем, она сегодня явилась в присутствие не на подобные похабные анатомические темы размышлять, пора было брать быка за рога.

— Что же касается основного вопроса нашей встречи, я бы изначально хотела убедиться, что нас сейчас не подслушивают.

С этими ее словами за дубовой дверью тут же раздался дробный топот сандалий, это трое помощников дружно ринулись к своим посадочным местам за пюпитрами. Знатно она их. Впрочем, были бы опытнее в делах государственных, понимали бы, что в замке по секрету так и так никто никогда не разговаривает, тут не то что у стен, у мраморных полов были уши.

— Ни в коем случае, милочка, веди дозволенные речи смело! — не переставал ухмыляться кастелян.

— Мне докладывают, что черную жижу, отправляемую на болотную сторону по жеде, на сегодня задержали у ленточки и копят там в преизрядных количествах, как сие следует понимать?

— Что ж, — притворно завздыхал кастелян, — времена нынче тревожные, поломки на жеде участились, в приграничных лесах у ленточки творится невесть что, демоны в паровых сердцах машин панцерцугов будто взбеленились, не желают везти жижу, однако «истинно говорю вам, поводов для беспочвенных опасений нет», так Сам на совещании сказал. Чушь, мол, и компот. Можете цитировать.

А сам глазенками так луп-луп, тварь такая.

— Мне так Преждевременному правительству Его Высочества и передать?

— Вы же знаете, милочка, что государь-амператор не приемлют власти названного вами лица, почитая его за нелегитимного узурпатора и надувателя. Но неофициально скажу вам так — покуда все не уляжется не ходите никуда с этим вопросом, но ловите сигналы, и все срастется в лучшем виде. Мы же с вами взрослые люди, и все всё понимают, не так ли?

И при этом совершенно похабным образом подмигнул.

Вислава аж поперхнулась от подобной наглости. Каков, а? Да как он смеет!

И главное так тонко ходить по грани — оскорбить да не обидеть — это же надо особый талант иметь. Здесь, в замке, неспособные просочиться между струйками и читать между строк долго не живут. А Вислава провела здесь столько лет, что все и не упомнишь числом. Ладно, допустим, вдох-выдох, ну вот плюнет она однажды проклятому кастеляну в рожу, и что, кому-то от этого станет лучше? Ладно если просто вышлют, а могут и прикопать втихаря. У скотины на это всяко довольно власти, никакой Сало не спасет, не заступится. Да и не станет, пожалуй, здесь каждый сам за себя при случае любого шухера.

Впрочем, а чего это она разошлась. Дело Виславы здесь — толмача изображать, передавать записочки, таинственно шептаться по углам, подавать тайные знаки, и вообще торговать влиянием. Даже Его Высочеству она только и нужна была, что в меру своих способностей, кажущихся или действительных — не столь важно, оказывать нечувствительное воздействие на администрасию замка. Эх, Волчек, ты тоже наверняка был не так уж искренен в недолгие моменты близости. Все в этом мире чего-то хотят от других, разве что некоторые проявляют это желание чуть более настойчиво, чем стоило бы. Как кастелян. Как тот же Сало.

Ладно, проехали, успокоились. Не хотела она сегодня ходить с козырей, показалось ей, что вопрос рядовой, не станет кастелян кочевряжиться по такой малости. Но раз так, выходит, нащупала она на этот раз поистине ключевой вопрос замковой власти, что-то такое, что заставило кастеляна так уж открыто ей хамить. Он знал, что Вислава такое не прощает и не забывает. Но не смолчал, не сдержался. Значит, пора.

— Что ж, я подожду, вопрос не срочный, — и направилась обыкновенно твердой своей походкой к выходу, буквально затылком чувствуя, как растет позади нее беспокойство. Не ожидал, животное, что она вот так спустит ему оскорбление? Помощников своих корми собственной лоховской пропагандой!

— И кстати, — уже напоказ, стоя в распахнутых дверях в приемную, обернулась на кастеляна Вислава, — раз уж вы помянули узурпаторов. Волчек вам привет передает. Будете на болотах, обязательно к нему заходите. Он вам всегда рад, так и сказал.

Нужно было видеть при этом лицо мерзавца. Покрывшаяся разом мелкими бисеринками пота, багровеющая на глазах харя.

— Даже не понимаю, о чем вы, сударыня, ошиблись адресом, — предательски дрожащим голоском залебезил кастелян. — Нас там не ждут-с, да и нам те поездки для какой надобности, нам бы тут, в замке, все дела порешать. Жижа вот эта, и вообще забот полон рот.

Насчет рта Вислава ничуть не сомневалась.

Но она на его браваду ничуть не клюнула, поскольку даже отсюда, с двадцати шагов до его безразмерного стола, отчетливо различала теперь, что смотрит он отнюдь не на нее. Кастелян сверлил глазами своих замерших во фрунт помощников.

И думал сейчас не о том, сдадут или не сдадут, тут уж какие могут быть сомнения, размышления его в тот момент были лишь о том, кто из троих первым и с какой быстротой побежит докладывать охранке. Впрочем, охранка-то и сама всё уже поди прознала. На то везде специальные коробочки рассованы, даже и в том самом столе наверняка их две. Вислава вспомнила отчего-то, как ей на именины как-то подарили записи ее частных разговоров с Сало. Дело на пленке происходило в его собственной опочивальне. Обычное дело.

— Полагаете, я вас с кем-то спутала? Впрочем, возможно, я и ошиблась, память моя уже не та стала, никакой веры ей нет. Надо будет мне свериться с записями, разъяснить неловкость момента. Ну, бывайте.

Это так, на добивку. Последний мазок старого мастера, завершающий классический шедевр. Впечатывая кованые каблуки в мраморные плиты пола, Вислава двинулась прочь, мстительно представляя, с какой тщательностью кастелян лично, не доверяя никому из своих присных, будет в поту и паутине на обвислых ушах копаться тайком в ее будуаре в поисках компромата. Только сама Вислава знала, что ни единого слова никогда не доверит бумаге. Но остальные пусть верят в то, что ее страховка где-то лежит схороненная. Пусть верят и пускай боятся.

2. Техномагия

И самолет зажатый в рамки

Фотографической оправы

Налево сверху вышел в дамки

А приземлился где-то справа

Певзнер

Тревожно мне, братие, ибо не рождены мы, смертные, для подвига, но токмо во имя искупления собственных прежних грехов, а как их искупишь, ежели единственный путь не совершать новых ошибок — значит не совершать никаких поступков вовсе. Вот только какое тут может быть недеяние? Стоит с утра пораньше пробудиться в келье своей, как сразу приносит радиоточка страшные вести, ибо опять случилось очередное ненастье, мор или какая еще беда земная, надо вставать, подхватимши рясу, бежать в присутствие и спасать, спасать, спасать.

В человецех благоволение Божие проявляется не иначе как через ратный труд, так твердят нам святоотеческие писания, и каждому на месте своем должно творить то, что ему ниспослано свыше, а кто упускает способ послужить другим, тот таким образом отвергает этот дар, и позор ему, и анафема на все времена. Но опять же мы и не ангелы Божии, живущие на небесех, чтобы не попустительствовать слабостям своим и чужим, чтобы не быть подверженным поветриям мирским и греховному наущению. Потому только возьмешь в руки стило да кайло, только двинешь фигуру на шахматной доске, как тут же выясняется, что вроде бы сделал ты лучше, а словно и наоборот, все снова совершенно испортил.