– Да. К ортопедам. Просили доклад на пятнадцать минут – «Психологическая реабилитация после серьезных травм». И после я бы уже не выходил, – он встретился взглядом с хозяином кабинета.

Георгий Бариевич опустил глаза и чиркнул что-то своим золотым пером в левом верхнем углу заявления, издав звук, похожий на звук селезня на болоте.

– Хорошо. Не смею Вас задерживать, – немного картинно произнес Басланов, переходя на «Вы».

Видно было, что ему очень не хотелось отпускать Быстрова, за эти два года они успели подружиться, да и начинали эксперимент вместе, в одной команде. Как получилось, что Петр Андреевич оказался по другую сторону баррикад, он не мог понять до сих пор, хотя всегда чувствовал в нем какую-то напряженность. Правда Быстров никогда не скрывал своих взглядов.

– Георгий Бариевич! Вы знаете мое мнение. Если существует хоть малейший повод полагать, что в ходе эксперимента может иметь место смерть участника или причинение ему вреда, ведущее к недееспособности, эксперимент проводить нельзя! У все большей группы ученых и врачей появляются вопросы к создателям Программы замещения. А главное, я не уверен, что результаты научных исследований будут использованы во благо человеку, а не во зло!

– Мы достаточно много дискутировали с Вами на эту тему, Петр Андреевич, чтобы вновь возвращаться на круги своя. К сожалению, здесь мы с Вами не найдем взаимопонимания. Я не могу Вас больше задерживать! – снова официальным тоном ответил Гербарич и взял в руки свой мобильный, дав понять Быстрову, что разговор окончен.

– Прощайте! – коротко бросил тот в ответ и широко распахнул массивную дверь, казалось, что он хочет громко хлопнуть ею на прощание. Но уже стоя на пороге, Быстров оглянулся и тихо произнес: – Простите! Но я не могу это оставить! Я буду бороться! – и он аккуратно прикрыл дверь.

В повисшей тишине кабинета раздался баритон Басланова:

– Аткан ук! – Сказанное слово, выпущенная стрела.

Полгода назад в конце апреля, когда дожди заливали дороги и ветер гнал волны в городских лужах, вся команда Программы встретилась в загородном доме у Гербарича. Бесшумные электромобили заполнили небольшую часть земли, отведенную для парковки гостей, окружили дом цветной металлической цепью из Nissan Leaf, Chevrolet Bolt, Tesla и BMV, а на входе пестрела надпись на татарском «Туган кене 48» («День рождения 48»).

Скатерть манила белизной, и за щедро уставленным блюдами столом сидели айтишники, врачи, ученые и сотрудники Программы замещения. Басланов встречал свой сорок восьмой день рождения с коллегами, близкими друзьями и семьей – восемнадцатилетней дочерью Альфой и няней дочери, племянницей Даей.

– Друзья! Табын (Застолье) для вас! – выкрикивал хозяин, рассаживая гостей вокруг большого стола, заставленного фруктами и ягодами, рыбными и мясными закусками, свежими и засоленными овощами, сладостями и аппетитной выпечкой.

– Авыз итегез (Попробуйте)! – слетало с губ Альфы. Казалось, она порхала между гостями и накрытым столом, как маленькая невесомая колибри, присаживаясь на секунду то там, то здесь, и вновь, вспорхнув крылышками, растворялась где-то за занавесом. На ходу она одаривала всех ясной, как солнечный день, улыбкой. Вновь появившись из ниоткуда, перекидывалась двумя словами с гостями, при этом не прикрывая стыдливо глаза, как положено молодой татарской девушке, дерзко и смело, без заигрывания, смотрела она в лицо собеседнику. Ее доходящие до плеч русые волосы то и дело метались по плечам от ее стремительных легких движений, нос с маленькой горбинкой, как у отца, временами очень симпатично морщился, глаза редкого медового цвета сразу освещали собеседника своим густым желтым светом.

Быстров тогда пришел со своим сыном Бертом и, представив всем молодого человека, сразу же подвел к юной красавице.

– Берт Быстров. Молод, силен и готов к любым начинаниям, – пошутил сын, протягивая руку девушке.

– Альфа, – коротко ответила она и улыбнулась глазами.

– Вот молодые люди, – подхватил разговор Гербарич, – вам и места за столом. Думаю, ты устала, доченька. Отдохни! Дая может перенять твою важную роль гостеприимной хозяйки. Как-никак племянница, – и он кивнул в сторону, где застыла на мгновенье Дая – небольшого роста молодая женщина лет тридцати семи, со смоляными, аккуратно уложенными волосами и темными глазами. Взгляд был внимательным и цепким, а тонкие губы, казалось, навечно растянуты в улыбке.

Дая кивнула и жестом показала Альфе, что та может садиться за стол.

– Это моя няня, – указала девушка на женщину, присаживаясь рядом с Бертом. Он оглянулся на живо беседующих гостей и спросил, чтобы поддержать беседу:

– А где Ваша мама? – и тут же осекся. Ему показалось, что его ослепил резкий свет желтых фар.

– Мама умерла сразу, когда я родилась, – голос не выдавал смущения или затаенной грусти. – Мы с отцом и Даей живем втроем, – и Альфа стала наполнять тарелку гостя овощным салатом. – Она для меня мама, бабушка, тетя и няня в одном лице.

– Простите! Это непроизвольно выскочило, – покраснев, отвел глаза юноша. – Спасибо! – принял он тарелку. И чтобы загладить неловкость, которую, похоже, только он и почувствовал, добавил: – Моя мама тоже умерла, когда я был еще маленьким. Сначала бабушка взялась за воспитание – отец много работал. Мы тогда сразу сюда в Н-ск и переехали.

– Значит, Вам знакомо, что такое «папа-мама» в одном лице, – понимающе вздохнула Альфа и посмотрела на сидевшего неподалеку отца, который без конца травил медицинские анекдоты и рассказывал байки. В этом он был мастер. Компания то затихала, прислушиваясь к нему, то вдруг взрывалась смехом. Так новогодняя петарда сначала раскручивается на месте, а затем оглушительно хлопает, рассеивая в небо яркие брызги огня.

– Хотя, может, у вас это по-другому происходит? – и она стала накладывать себе блюдо из белой фасоли.

– Воспитание? – иронично спросил Берт. – Думаю, в таких случаях все происходит очень похоже. Отец о двух головах и одна из них мамина, – он указал глазами на закуску из баклажанов и острой моркови и бросил вопросительный взгляд. Девушка согласно кивнула, и на ее блюдо тут же приземлился темнобокий, посыпанный зеленью петрушки, чудесно пахнущий фиолетовый овощ. – Мамина кричит из кухни: «Ты снова ходишь по дому босиком! Пол, между прочим, холодный!» А папина через пару минут спрашивает: «Подошли ли тебе новые боксерские перчатки и как прошли вчерашние тренировки?»

Оба понимающе переглянулись и засмеялись, не отрывая взгляд друг от друга.

После сытного угощения гости танцевали под заводные наигрыши тальянки – небольшой гармони с кнопками и клавишами, а молодежь перекочевала в просторный зал, где громко звучала электронная музыка – техно и дабстеп.

Запыхавшись, Альфа и Берт выскочили наружу, подставив раскрасневшиеся лица легкому ветру, колыхавшему ветви деревьев в саду. Они долго стояли у входа в дом возле гипертрофированно огромных цветочных горшков, в которых торчали бамбуковые стволы разных оттенков, от черного-обожженного до светло бежевого-натурального. Тихая неспешная беседа была как нельзя кстати после такого выплеска энергии. Затем девушку позвала Дая, помочь собрать посуду уже давно не с белоснежной скатерти, а Берт решил пройтись по ухоженному двору, чтобы оглядеть работу ландшафтного дизайнера, о котором рассказывала ему Альфа.

Возвращаясь к дому, он услышал голоса отца и Басланова, доносившиеся из беседки, чем-то похожей на птичье гнездо.

– Я не уверен, что участники эксперимента обладают достаточными знаниями, чтобы понять его сущность, и принимают осознанное решение, соглашаться ли им стать его участниками, – отстаивал свои взгляды отец.

– Чтобы испытуемый дал согласие, – парировал Гербарич, – его достаточно информировали о цели и характере эксперимента. Говорили с ним о способах и методах, с помощью которых он будет проводиться. Да и о возможных рисках, и о последствиях для здоровья тоже говорили!