Городской романс …Она вещи собрала, сказала тоненько: «А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с Тонькою! Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми, А что у папи у её топтун под окнами. А что у папи у её дача в Павшине, А что у папи холуи с секретаршами, А что у папи у её пайки цековские И по праздникам кино с Целиковскою! А что Тонька-то твоя сильно страшная – Ты не слушай меня, я вчерашняя! И с доскою будешь спать со стиральною За машину за его персональную… Вот чего ты захотел, и знаешь сам, Знаешь сам, да стесняешься, Про любовь твердишь, про доверие, Про высокие про материи… А в глазах-то у тебя дача в Павшине, Холуи да топтуны с секретаршами, И как вы смотрите кино всей семейкою, И как счастье на губах – карамелькою!..» Я живу теперь в дому – чаша полная, Даже брюки у меня – и те на «молнии», А вино у нас в дому – как из кладезя, А сортир у нас в дому – восемь на десять… А папаша приезжает сам к полуночи, Топтуны да холуи тут все по струночке! Я папаше подношу двести граммчиков, Сообщаю анекдот про абрамчиков! А как спать ложусь в кровать с дурой с Тонькою, Вспоминаю той, другой, голос тоненький. Ух, характер у неё – прямо бешеный, Я звоню ей, а она трубку вешает… Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино, В Останкино, где «Титан» кино, Там работает она билетёршею, На дверях стоит вся замёрзшая. Вся замёрзшая, вся продрогшая, Но любовь свою превозмогшая! Вся иззябшая, вся простывшая, Но не предавшая и не простившая! <1962> Красный треугольник …Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать? Вот стою я перед вами, словно голенький. Да, я с Нинулькою гулял с тёти-Пашиной, И в «Пекин» её водил, и в Сокольники. Поясок ей подарил поролоновый И в палату с ней ходил в Грановитую. А жена моя, товарищ Парамонова, В это время находилась за границею. А вернулась, ей привет – анонимочка: Фотоснимок, а на нём – я да Ниночка!.. Просыпаюсь утром – нет моей кисочки, Ни вещичек её нет, ни записочки! Нет как нет, Ну, прямо – нет как нет! Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю, Говорю, что всё во мне переломано. Не серчай, что я гулял с этой падлою, Ты прости меня, товарищ Парамонова! А она как закричит, вся стала чёрная: – Я на слёзы на твои – ноль внимания! И ты мне лазаря не пой, я учёная, Ты людям все расскажи на собрании! И кричит она, дрожит, голос слабенький… А холуи уж тут как тут, каплют капельки: И Тамарка Шестопал, и Ванька Дёрганов, И ещё тот референт, что из органов, Тут как тут, Ну, прямо – тут как тут! В общем, ладно, прихожу на собрание. А дело было, как сейчас помню, первого. Я, конечно, бюллетень взял заранее И бумажку из диспансера нервного. А Парамонова, гляжу, в новом шарфике, А как увидела меня – вся стала красная. У них первый был вопрос – «Свободу Африке!», А потом уж про меня – в части «разное». Ну, как про Гану – все в буфет за сардельками, Я и сам бы взял кило, да плохо с дéньгами, А как вызвали меня, я свял от робости, А из зала мне кричат: «Давай подробности!» Все, как есть, Ну, прямо – все, как есть! Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать? Вот стою я перед вами, словно голенький. Да, я с племянницей гулял с тёти-Пашиной, И в «Пекин» её водил, и в Сокольники. И в моральном, говорю, моём облике Есть растленное влияние Запада. Но живём ведь, говорю, не на облаке, Это ж только, говорю, соль без запаха! И на жалость я их брал, и испытывал, И бумажку, что я псих, им зачитывал. Ну, поздравили меня с воскресением: Залепили строгача с занесением! Ой, ой, ой, Ну, прямо – ой, ой, ой… Взял я тут цветов букет покрасивее, Стал к подъезду номер семь, для начальников. А Парамонова, как вышла – стала синяя, Села в «Волгу» без меня и отчалила! И тогда прямым путём в раздевалку я И тёте Паше говорю: мол, буду вечером. А она мне говорит: «С аморалкою Нам, товарищ дорогой, делать нечего. И племянница моя, Нина Саввовна, Она думает как раз то же самое, Она всю свою морковь нынче прóдала И домой по месту жительства отбыла». Вот те на, Ну, прямо – вот те на! Я иду тогда в райком, шлю записочку: Мол, прошу принять по личному делу я. А у Грошевой как раз моя кисочка, Как увидела меня – вся стала белая! И сидим мы у стола с нею рядышком, И с улыбкой говорит товарищ Грошева: – Схлопотал он строгача – ну и ладушки, Помиритесь вы теперь по-хорошему! И пошли мы с ней вдвоём, как по облаку, И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку, Она выпила дюрсо, а я перцовую За советскую семью образцовую! <1963?> |
