— Вы можете быть свободны, я разберусь, — кивнул я и приступил к осмотру.

Лежавший на каталке мужчина был бледен. Он продолжал держаться за правый бок, спрятав руку под мышкой. Его дыхание было поверхностным, а кашель схватывал мужчину приступами. Даже без фонендоскопа я слышал своеобразное бульканье в его грудной клетке.

— Как себя чувствуете? — спросил я, включая «анализ». — Что произошло в самолёте?

— Резкая… колющая боль справа. Сначала думал, что у меня инфаркт, но скорая… — больной закашлялся. — В скорой сказали, что по ЭКГ нет признаков нарушений работы сердца.

— С этим мы сейчас разберёмся, — кивнул я. — Почему потеряли сознание?

— Резкая слабость накатила. И больно. Очень больно, — зажмурился пациент.

Мой телефон несколько раз зазвонил, но ответить на звонок я не мог. Сейчас важнее всего правильно маршрутизировать пациента.

Я принялся осматривать его грудную клетку и быстро понял, что на самом деле произошло в самолёте.

— Курите? — спросил я.

— Да, очень давно, — тяжело выдохнул он.

Буллезная эмфизема. Буллы — пузыри, в которые превращаются лёгкие из-за нарушения своей структуры. Часто к этому приводит хронический бронхит курильщика. Но сама эмфизема болевым синдромом не сопровождается. А вот буллы… Они могут лопнуть и нарушить герметичность лёгочной ткани. Воздух начнёт поступать в плевральную полость, и сожмёт лёгкое с другой стороны, вынуждая его спадаться, как сдувшийся мешок.

Это называется пневмоторакс. Данному пациенту попросту нельзя было пользоваться самолётом. На высоте более двух с половиной километров над землёй давление в буллах сильно возрастает, что часто приводит к их разрыву.

Здесь потребуется хирургическое лечение.

— Срочно готовим направление в торакальную хирургию, — велел я. — Перед госпитализацией сделать компьютерную томографию органов грудной клетки. Я сообщу Ясуда-сану, что к нему поступит такой пациент.

— Поняла! — воскликнула медсестра приёмного. — Какой предварительный диагноз?

— Хронический обструктивный бронхит. Буллезная эмфизема, осложнённая правосторонним пневмотораксом из-за разрыва буллы.

Мой телефон зазвонил уже в третий раз. Я начал подозревать, что в терапевтическом отделении могло произойти что-то срочное, поэтому меня и ищут.

Но в таком случае медсёстры бы сами спустились в приёмное. Может, кому-то из испытуемых стало плохо?

Пока санитары повезли пациента в кабинет компьютерной томографии, я достал телефон и увидел пропущенные вызовы.

Один от Куренай Цукасы, и два от Кондо Кагари.

Терапевты, которые занимаются исследованием «Онкокура»… Это не может быть простым совпадением.

Я набрал номер Кондо Кагари.

— Кондо-сан, что стряслось? — спросил я.

— Кацураги-сан, до вас уже дозвонился Куренай-сан? — воскликнул Кондо Кагари.

— Нет, — ответил я. — В чём дело?

— У наших пациентов осложнения «Онкокура». Им резко стало хуже. Видимо, побочные эффекты себя проявили, — затараторил Кондо Кагари.

— Тише-тише, Кондо-сан. По порядку! — успокоил его я. — Что конкретно с ними случилось?

— Тошнота и небольшой подъём температуры. Кроме этих симптомов — ещё и кашель, — сказал Кондо. — Мы только что консультировал их по телефону.

— У вашего пациента это может быть опухолевая пневмония. У него ведь рак лёгкого, — начал рассуждать я.

— Но у пациента Куренай-сана — женщина с раком яичников. Без метастазов в лёгкие, — сказал Кондо Кагари. — Здесь что-то не так, Кацураги-сан. Пока что они отказались от госпитализации. Приняли решение лечиться на дому. Я уже назначил все необходимые препараты, их доставят больным по скорой. А что с вашим пациентом?

Ответить я не успел.

Двери приёмного отделения распахнулись, и фельдшеры скорой завезли ещё одну каталку.

На ней лежал Бьякуя Шино.

— О… Кацураги-сан, — вяло произнёс он и закашлялся. — Хорошо, что вы здесь.

Проклятье… Неужели это всё побочные эффекты «Онкокура»⁈

— Устанавливаем венозный доступ! — велел я. — Срочно взять расширенный биохимический анализ крови и общий анализ крови по «цито». Результат мне нужен через полчаса — максимум!

Медсёстры приёмного отделения приступили к работе, а я начал быстро осматривать тело Бьякуи Шино.

Мелочиться и экономить силы было нельзя, поэтому я сразу подключил к делу «превентивный анализ».

Через пять часов, если состояние Бьякуи не изменится, ему станет значительно хуже. Возможно резкое расслабление всех сосудов с последующей остановкой сердца.

Но что случилось? Из-за чего всё это? Ведь «Онкокура» уже тестировался на других людях — и никаких проблем не возникало. Но первая тестовая группа тем и отличалась от нынешних испытуемых — у них не было онкологии. А значит, эта побочка напрямую связана с наличием злокачественного образования.

У Бьякуи Шино взяли кровь, а я продолжал осматривать его организм «анализом», пытаясь понять, в чём проблема. Из хороших признаков — опухоль уменьшилась ещё сильнее.

Чёрт меня дери… Метастазы тоже изменились. В печени остались совсем незначительные очаги, а в тазовых костях и лёгких их попросту не было. Тогда почему пациентам становится хуже от экспериментального препарата?

И стоило мне задаться этим вопросом, я тут же заметил особенно странную картину. В лёгких Бьякуи Шино развивалась пневмония. И она совсем не походила на опухолевую. Обыкновенная вирусная пневмония, какая бывает при гриппе.

— В какое отделение будем госпитализировать пациента, Кацураги-сан? — спросила медсестра.

Изначально я хотел положить его в терапию, но теперь понял, что этого делать не стоит. В голове всплыли результаты анализов с повышенным уровнем лейкоцитов. И точно такая же картина у пациента Кондо Кагари, только с увеличением лимфоцитов.

А лимфоциты повышаются при вирусной инфекции.

— Подождите, — велел я медсестре. — Перевезите Бьякую-сан в бокс. Дождёмся результатов анализов. Предупредите инфекционное отделение, что возможно, вскоре нам понадобится их помощь и свободная койка в отдельной палате.

— Кацураги-сан, что со мной происходит? — спросил Бьякуя Шино. — Это побочки?

— Подождём анализы, они уже скоро будут, — ответил я. — Пока что ответить на ваш вопрос невозможно, Бьякуя-сан. Но уже через полчаса я определю дальнейшую тактику действий. Это я вам обещаю.

Развивающаяся пневмония не давала мне положить Бьякую Шино в терапевтическое отделение. Я отдал указания медсёстрам поставить капельницы с растворами для устранения интоксикации. Увеличение объёма жидкости в сосудах отсрочит резкое падение давления и остановку сердца.

У меня есть несколько часов, чтобы решить проблему. И я всмятку разобьюсь, но вытащу своего пациента из этого состояния.

Через пятнадцать минут мне принесли результаты анализов.

— Держите, Кацураги-сан, — медсестра передала мне распечатку. — Биохимия готова лишь частично, а общий уже сделали.

Я выхватил у неё из рук результаты и принялся их анализировать.

Та же история, что и у пациента Кондо Кагари. Скачок лимфоцитов до семидесяти процентов. В лёгких идёт воспалительный процесс, причём его природа — вирус. Почему все пациенты одновременно заболели…

Я выронил распечатку из рук. Бумаги разлетелись по столу. Я откинулся на спинку стула, пытаясь привести мысли в порядок. Меня самого чуть не парализовало от осознания масштабов потенциальной катастрофы.

Они ведь не могли этого сделать… Не могли же они использовать в основе препарата какой-то модифицированный вирус? Нет, нужно всё обдумать. Два вопроса не стыкуются с этой теорией. Если предыдущая группа пациентов, на которых тестировали препарат на предыдущих этапах, не заболела, то почему это должно произойти сейчас? И в чём разница между моим пациентом и пациентами Кондо Кагари и Куренай Цукасы? У их больных симптомы вирусной инфекции появились быстрее, даже по анализам крови это было видно.