По залу пронесся гул изумленных, возмущенных возгласов. Оторопевшие гости глазели на нас во все глаза, дамы за веерами перешептывались, мужчины многозначительно хмыкали. Скандальное поведение, вопиющая непристойность! Знатная публика смаковала сплетню, упиваясь позором строптивой англичанки и ее наглого кавалера. Завтра об этом будет судачить весь город!

Но вдруг пелена спала, и реальность обрушилась ледяным душем. Я охнула, оттолкнула Марко, залепила ему звонкую пощечину. Щеки пылали от стыда и негодования.

— Да как вы смеете? Здесь же люди кругом! Вы… вы просто невыносимы!

Марко отступил на шаг, потирая скулу. В глазах его вспыхнуло изумление, смешанное с непонятной эмоцией. Неужели… уважение? Или даже восхищение? Впрочем, через миг это выражение исчезло, сменившись привычной насмешкой.

— Ну надо же, какие мы грозные! — протянул он, растягивая губы в кривой ухмылке. — И это после того, как сами млели в моих объятиях? Лицемерие, душа моя, вам не к лицу.

Я задохнулась от возмущения, кулаки сами собой сжались. Да как он смеет? Намекать, будто я… будто мне понравилось это унижение⁈

— Вы заблуждаетесь, месье, — процедила я сквозь зубы. В груди клокотал гнев, мешаясь со жгучим стыдом. — Я не из тех девиц, что падки на грубую лесть и… и распускание рук! Впредь советую держаться от меня подальше. Иначе клянусь, вы горько пожалеете!

С этим словами я резко развернулась, намереваясь уйти. Но не тут-то было. Марко с неожиданным проворством схватил меня за локоть, дернул назад. Я охнула, потеряв равновесие — и в следующий миг оказалась прижатой к холодному мрамору колонны, в кольце его сильных рук.

— Никуда вы не пойдете, синьорина, — прошептал он, наклоняясь к моим губам. В янтарных глазах полыхало пламя — дикое, необузданное. — По крайней мере, пока я не получу то, что причитается мне по праву. Вы задолжали мне за этот танец… И за тот поцелуй.

У меня перехватило дыхание. Он что, спятил? Прилюдно домогаться меня, фактически силой принуждать? Это уже ни в какие ворота! Страх мешался с гневом, в горле встал ком.

— Немедленно отпустите! — выдохнула я, дрожа от унижения и ярости. — Вы… Вы просто чудовище! Скотина! Как вы смеете так со мной обращаться?

Но Марко лишь хрипло рассмеялся, обдавая лицо горячим дыханием с привкусом спиртного. Одной рукой удерживал меня за талию, другой — больно сжал подбородок, вынуждая смотреть в глаза.

— О, я смею гораздо больше, душа моя, — промурлыкал он зловещим тоном. — Поверьте, я привык получать желаемое. Рано или поздно. И вы, моя прекрасная Элизабет, не станете исключением.

С этими словами он впился в мои губы очередным жестким поцелуем. Прикусил до боли, вторгся языком, безжалостно терзая и подчиняя. Я замычала, забилась в его хватке — но это лишь раззадорило Марко. Он целовал грубо, жадно, почти болезненно. Словно хотел заклеймить, подчинить своей воле.

Краем сознания я слышала гомон голосов, шепотки, смешки. Понимала, что за этой постыдной сценой наблюдает добрая половина гостей. Что завтра весь город будет судачить о моем падении, презирать и осуждать. Но я ничего не могла поделать. Тело будто окаменело, разум заволокло дурманом. Я словно тонула в ощущениях — пугающих и в то же время одуряюще сладких…

Наконец Марко отстранился, напоследок куснув мою припухшую нижнюю губу. В глазах его плясали дьявольские огоньки, губы кривились в торжествующей усмешке.

— Благодарю за танец, синьорина, — промурлыкал он, отвешивая шутовской поклон. — Надеюсь, вам было так же приятно, как и мне. Не прощаюсь!

И он растворился в толпе — словно и не было этого кошмара, словно все привиделось. Я стояла, судорожно хватая ртом воздух. Ноги дрожали, сердце готово было разорваться. В голове билась одна мысль — это конец. Конец репутации, доброму имени, надеждам на будущее.

Теперь меня будут считать продажной девкой, любовницей Марко. И я ничего, ничего не могу исправить! От отчаяния хотелось выть в голос. Закусив губу, я бросилась прочь из зала, не разбирая дороги. Слезы душили, застилали глаза. В ушах до сих пор стоял издевательский смех Марко.

Боже, за что? Почему этот негодяй не дает мне прохода? Чего добивается своими грязными выходками? Сломить, подчинить своей воле? Или… или пробудить во мне что-то темное, порочное, чему нет названия?

Ведь я могла закричать. Могла позвать на помощь, устроить скандал — и Марко не посмел бы продолжать. Но я этого не сделала. Почему? Неужели в глубине души… Господи, нет! Этого не может быть. Не хочу даже думать о подобном!

Мои ноги в атласных туфельках скользили по мраморным плитам, шелковые юбки путались и шуршали. Куда бежать, где спрятаться от стыда, от страха, от собственных чувств? Дворец дожей, только что сиявший праздничными огнями, вдруг показался мне удушливой ловушкой. Я задыхалась в его пышном великолепии, среди разодетой, сытой толпы.

Сама не помню, как добралась до парадного входа, расталкивая гостей, не слыша окриков и возмущений. В ушах стоял звон, перед глазами все плыло. Лишь одна мысль пульсировала в голове — скорее прочь отсюда, на воздух!

Привкус его губ жег и горчил, страшное знание пронзало насквозь. Назад пути нет.

Глава 19

Марко

Покинув бальный зал, я стремительно прошел по гулкому коридору и, распахнув первую попавшуюся дверь, ввалился в полутемную комнату. Не утруждая себя запиранием двери, я привалился к стене рядом и судорожно втянул спертый воздух.

Голова шла кругом, сердце колотилось где-то в горле. Черт, что на меня нашло? Зачем я это сделал?

Сцена, которую я устроил на глазах у всей венецианской знати, стояла перед глазами, будто выжженная каленым железом. Этот танец с Элизабет, эти сумасшедшие поцелуи, грубые объятия… Боже, да я вел себя как последний подонок! Насильник и похититель чести.

С каким-то мазохистским наслаждением я прокручивал в голове мельчайшие детали своего триумфа. Вот я кружу ее в вихре вальса, прижимая к себе до хруста в ребрах. Заглядываю в огромные, испуганные глаза, вдыхаю аромат ее кожи. Вот впиваюсь в упрямо сжатые губы, терзаю, подчиняю грубой лаской. Вот шепчу на ухо непристойности, обещаю взять свое…

Дьявол, как же сладко было держать ее в своей власти! Видеть, как смятение в синих глазах сменяется гневом и бессильной яростью. Чувствовать, как отчаянно бьется под моей ладонью хрупкое сердечко. Как заполошно вздымается девичья грудь, как дрожат стиснутые моими пальцами бедра…

Я застонал и хлестко ударился затылком о стену. Нет, не было в этой пытке ни капли услады. Лишь горечь и мучительный стыд. Что я наделал, безумец? Опозорил Элизабет перед всем светом, втоптал в грязь ее доброе имя. Выставил дешевой потаскухой, порочной искусительницей. Теперь-то ее точно будут считать моей любовницей. Содержанкой и шлюхой.

И ради чего? Чтобы доказать свою власть? Сломить ее, поставить на колени? Да, признаюсь, поначалу мною двигала именно жажда реванша. Невыносимо было смотреть, как эта гордячка флиртует направо и налево. Сначала с тем напыщенным англичанишкой — вчера в ресторане они так мило ворковали, что кулаки чесались от злости. А теперь еще и дож! Как она кокетничает с ним, стреляет глазками, позволяет трогать себя жадными лапами. Аж кровь вскипала от бешенства. Так и тянуло оттащить за волосы, встряхнуть хорошенько, рявкнуть: «Моя!»

Да, глупо отрицать — я ревновал. Ревновал, как последний болван. И из кожи вон лез, чтобы приструнить эту своевольную девицу. Видит бог, она сводила меня с ума. Дразнила, провоцировала, выводила из себя одним своим видом. Юная, свежая, неискушенная — и в то же время своенравная, дерзкая, несгибаемая. Воплощение невинности и порока.

С самой первой встречи Элизабет не давала мне покоя. Поселилась в мыслях и снах, отравила сердце сладкой болезнью. Я и сам не понимал, что со мной творится. Почему меня так тянет к ней, почему хочется сделать своей любой ценой. Сломать, подчинить, погасить эту невыносимую искру…