Разморенные, полураздетые, с растрепанными волосами и размазанной помадой — девицы возлежали на диванах и креслах с видом усталым, но донельзя довольным. Судя по долетавшим до меня обрывкам фраз, они оживленно делились впечатлениями о прошедшей «охоте» — кто как спрятался, кого застали врасплох, чем все закончилось.

— А я говорю, синьор Джанни — лучший из охотников! — захихикала хорошенькая брюнетка, потягиваясь, как сытая кошка. — У него такой нюх на женские юбки, никакое укрытие не спасет!

— Ну уж нет, граф Орсини всем фору даст, — лениво протянула ее белокурая соседка. — Вот уж кто доведет до исступления! Как обнимет, так из головы все мысли вылетают.

— А по мне, так лучший охотник — маркиз Лудовизи, — мечтательно вздохнула рыженькая субретка. — Ах, какой мужчина! В его руках таешь, как свеча. Хочется отдать ему всю себя без остатка!

Девицы дружно расхохотались, обсуждая достоинства и навыки синьоров охотников со знанием дела. Но тут мое внимание привлекла еще одна фигура, восседавшая особняком в глубине комнаты. Марко Альвизе собственной персоной, хозяин и повелитель этого курятника.

В отличие от истомленных девиц, Марко выглядел на удивление собранным и хмурым. Полностью одетый с иголочки, он возлежал в кресле, закинув ногу на ногу и меланхолично покуривая сигару.

На нем был безупречно сидящий сюртук цвета воронова крыла, сшитый по последней итальянской моде. Узкие лацканы, высокий воротник и длинные фалды подчеркивали стройность и гибкость его фигуры. Из-под сюртука выглядывал шелковый жилет приглушенного винного оттенка, расшитый тонким серебристым узором. А на шее был повязан безукоризненно белый шейный платок в стиле «галстук».

Облегающие брюки цвета кофе со сливками были снабжены штрипками, туго натянутыми под блестящими штиблетами. Носки начищенных до зеркального блеска ботинок слегка поблескивали при каждом движении щиколоток Марко.

Но главной приманкой для женских взглядов был крупный драгоценный камень, сверкающий в левом ухе Альвизе. Каждый поворот головы, каждый наклон заставлял искристую каплю переливаться всеми огнями радуги. Это был бесстыдный вызов обществу, восхитительная пощечина приличиям!

Казалось, веселая трескотня и взрывы смеха нимало не трогали Марко — он о чем-то напряженно размышлял, изредка хмуря брови. Резкие, хищные черты лица были неподвижны, и лишь в глубине янтарных глаз плескалось затаенное, яростное пламя. Но стоило кому-то из девиц сказать что-то особенно забавное, как в уголках твердых губ Марко на миг вспыхивала и гасла едва заметная усмешка.

Глядя на него, я вдруг почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения и злости. Так бы и влепила ему сейчас пощечину за все, что он устроил ночью, как напугал меня и бедную Ханну! Встряхнуть бы его хорошенько, заставить ответить за свои выходки. Даже руки зачесались от нестерпимого желания стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.

Но в следующий миг меня охватил стыд. Как бы я ни злилась на Марко, как бы ни возмущалась его поведением, я не могла отрицать очевидного. Я невольно залюбовалась игрой света на точеных скулах, четко очерченной линией губ, твердым волевым подбородком. Где-то на задворках сознания мелькнула предательская мысль: ни дать ни взять — римский патриций, сошедший с античного барельефа. Или падший ангел, низвергнутый с небес за свою дьявольскую гордыню.

Я мысленно одернула себя. Что за вздор! Как я могу любоваться этим мерзавцем после всего, что он творил? Видимо, здравый смысл окончательно покинул меня. Марко опасен и непредсказуем, и лучше держаться от него подальше, а не предаваться дурацким фантазиям. Но как назло, мой взгляд то и дело возвращался к его лицу, к широким плечам, затянутым в черный сюртук. И сердце против воли сбивалось с ритма, замирало и трепетало.

Марко рассеянно провел рукой по волосам, взъерошил смоляные вихры. Утреннее солнце на миг вспыхнуло в растрепавшихся прядях, окружило голову Альвизе нимбом призрачного сияния. Боже, до чего же он был красив, порочен и желанен… Живое воплощение харизмы и безнравственного соблазна. Марко небрежным жестом поднес к губам сигару и затянулся ароматным дымом. Даже это простое действие он умудрялся исполнить с ленивой грацией прирожденного искусителя. О господи, почему, ну почему этот мерзавец так притягивает и будоражит меня? Где моя хваленая добродетель, где благоразумие?

Однако не только я одна была зачарована магнетизмом Марко. Среди девушек тоже нашлась та, что, кажется, полностью разделяла его настроение. Колоритная итальянская красотка с копной иссиня-черных волос и сверкающими темными глазами. Гордячка со смуглой, бархатистой кожей и точеной фигуркой, при виде которой у мужчин едва слюни не текли.

Это была Лаура. Она восседала напротив Марко, закинув ногу на ногу и небрежно поигрывая зажатым в пальцах небольшим слитком золота. И во всей ее позе, в самой манере держаться сквозила такая фамильярность и интимная близость к хозяину борделя, что у меня невольно екнуло сердце. Похоже, эти двое и впрямь состояли в давней и прочной связи.

Теперь, приглядевшись, я стала замечать знаки, подтверждающие мою догадку. То, как Лаура свободно, по-свойски окликала Марко по имени. Как он снисходительно улыбался на ее колкости, чего не позволял больше никому. Как порой их руки словно невзначай соприкасались, выдавая давнюю близость и интимность.

Вот и сейчас Лаура, нисколько не смущаясь посторонних, грациозно опустилась на диван рядом с Марко. Прильнула к нему всем телом, словно истосковавшаяся любовница. Ее смуглая ручка собственнически легла на его бедро, начиная едва заметно поглаживать сквозь тонкую ткань.

От этого зрелища меня бросило в жар. Другие девицы и помыслить не могли приблизиться к своему господину, а эта змея Лаура будто нарочно выставляла напоказ свои привилегии.

Марко же и бровью не повел, словно так и надо. Лишь бросил на Лауру ленивый, полный собственничества взгляд и чуть шире раздвинул длинные ноги, открывая ей лучший доступ. Мол, действуй, милая, не стесняйся. Ты имеешь на это полное право.

Чертовка, не заставив себя упрашивать, скользнула пальчиками выше, поддела край сюртука. Я затаила дыхание, борясь с неуместным любопытством. Вот сейчас рука Лауры проникнет под одежду Марко, погладит его разгоряченную кожу, спустится к самому сокровенному…

Но тут Альвизе внезапно перехватил запястье любовницы, пресекая дальнейшие поползновения. В его взгляде мелькнуло странное выражение — смесь раздражения и досады. Словно близость Лауры вдруг стала ему неприятна и вызвала отторжение.

— Прибереги свой пыл для спальни, кара, — процедил он сквозь зубы, отстраняя девушку. — Сейчас не время и не место.

— Ах, значит, наш грозный Марко стесняется? — надула губки Лаура. — С каких это пор ты делаешь различия между публичным и приватным? Ты же сам — ходячий разврат!

Трахаешь все, что движется и дышит. И вдруг — нате! — заделался ханжой и моралистом.

В глазах Альвизе вспыхнул гнев вперемешку с весельем. Он резко сжал подбородок любовницы, заставляя ее встретиться с ним взглядом.

— Не переступай границы, Лаура, — почти ласково процедил он. — Не забывай, с кем имеешь дело. Если прикажу — раздвинешь ноги хоть посреди площади Сан-Марко. Но пока я говорю «нет» — будь любезна подчиниться. Иначе вылетишь отсюда в мгновение ока. Вместе со всеми безделушками, которыми я тебя осыпал.

Он оттолкнул Лауру и брезгливо отстранился. Та потерла ушибленный подбородок, гневно сверкнула глазами, но смолчала. Лишь демонстративно скрестила руки и отвернулась, всей своей позой выражая оскорбленное достоинство.

Я отшатнулась от двери, судорожно глотая воздух. Щеки пылали, сердце бешено колотилось. Господи, какой позор! Какое бесстыдство и разврат! Но хуже всего — в глубине души шевельнулось странное, запретное чувство. Почти… возбуждение?

Пора убираться отсюда, пока я не наделала глупостей и не выдала себя с потрохами, не разоблачила свой невольный интерес. Но едва я попятилась, как Марко вдруг впился в меня немигающим взором. Прямо сквозь узкую щель приоткрытой двери, сквозь полумрак коридора — высмотрел, выхватил, пригвоздил.