Да, это было прописано в договоре, но как можно быть таким хладнокровным, когда накануне был таким горячим и пламенным? Или мне это только показалось?
Я любуюсь городом из окна, пью кофе, и наслаждаюсь музыкой. Но в этот раз слышу, как он заходит и следует в комнату. Я не оборачиваюсь, и мечтаю, что он подойдет ко мне, освободит с одной стороны мою шею от волос, и припадет к ней губами. И я снова стану воском в его руках.
А он проходит до барной стойки, что-то на нее ставит и говорит:
– Я принес ужин. Тебе надо бы прикупить продуктов и начать себе готовить.
– Да, конечно, – чуть поворачивая к нему голову, соглашаюсь я. – Просто еще не привыкла.
– Почему здесь нет твоих вещей? – говорит шеф. – Тебе надо переехать. Уговор был такой.
– Хорошо. Я не успела.
– Артем тебе поможет.
И жду, жду…
Слышу, как он берет чашку с кофе и пьет его. Но не залпом, а небольшими глотками – кофе горячий и обжигающий.
Я не выдерживаю и оборачиваюсь, смотрю в его весенние глаза и пытаюсь найти в них хоть чуточку тепла и нежности, но в его глазах только оценивающая неторопливость. На мне черный прозрачный пеньюар и черное белье. Волосы струятся по моим плечам, и сейчас я совсем не похожа на офисную даму с собранной на макушке шишкой.
Я ставлю свой кофе на барную стойку, огибаю ее, подхожу к нему и забираю у него чашку. В его глазах появляется любопытство, а на губах легкая ухмылка, и он ждет продолжения.
Я начинаю медленно раздевать его и силюсь не отводить глаз и не краснеть. К черту стыд! После всего, что было, это глупо.
Он пахнет туалетной водой, сигарами и чем-то еще, что кружит голову, и я начинаю чувствовать себя хмельной. Он пахнет мужчиной. И с ним мне хочется быть женщиной. Не угловатым и нескладным подростком, а именно женщиной. Сексуальной, страстной и желанной. Единственной и неповторимой.
Рубашка летит куда-то в сторону, я обнимаю его и осторожно, не поднимая глаз, касаюсь губами его груди. Раз, второй, но робею и тыкаюсь лбом ему в плечо. Слышу, как бешено стучит его сердце, и как тяжело он дышит. И жду, что он подхватит меня на руки и унесет на кровать. А воображение рисует все те приятные «безобразия», что он творил со мной накануне.
– Дай мне пять минут, и мы продолжим, – говорит Роман Викторович, отстраняет меня от себя и идет в душ.
Я бегу на кровать и думаю, в каком виде его лучше встретить. Надо ли раздеться, чтобы белье не пострадало? Или ему все-таки нравится самому меня раздевать?
А как мне лежать? Или лучше сидеть?
И еще много других дурацких вопросов возникло в моей голове, пока эти пять минут истекли.
В итоге я сняла с себя пеньюар, подложила под спину подушку, и, укрывшись одеялом по самые подмышки, стала ждать шефа.
Он выходит с полотенцем на бедрах и, подходя к кровати, резко его снимает. От неожиданности я ахаю и зажмуриваю глаза. И мне страшно открыть их и увидеть то же, что я увидела. И вся моя решимость быть роковой женщиной куда-то вмиг пропадает.
Роман Викторович стягивает с меня одеяло, спускает за бедра с подушки на матрас и ловко высвобождает от белья. В этот раз оно остается целым.
Я открываю глаза и вижу его ухмылку.
– Не надо его бояться, он не кусается.
И начинает целовать и ласкать мое тело. Я возношусь на вершину блаженства, и, распаленная его страстью, преодолевая смущение, тоже ласкаю его и нахожу удовлетворение от того, что ему это нравится. И в этом вихре взаимных поцелуев, откровенных касаний и неспешного соития мы доводим друг друга до изнеможения и потные и уставшие, но с приятной истомой падаем на кровать и долго не можем отдышаться.
А потом он встает и уходит, и словно весь мир уходит вместе с ним.
Я переехала на квартиру. Вещей, которые могли бы мне пригодиться, оказалось не так много, и мы с Артемом справились в один подъем на лифте. Он нажал на кнопку восемнадцатого этажа, и я поняла, что он ранее бывал в этой квартире.
Кого он перевозил? Кто была эта женщина? Или женщины?
Почему одних шеф селит на квартире, а с другими крутит романы на работе? Или Белобородова и Кудрявцева тоже здесь бывали? Но нет, навряд ли. Стал бы он перевозить меня в эту квартиру, если бы о ее существовании знали эти две девицы? Возникла бы вероятность быть ими застигнутой на месте «преступления». А разве не хочет он всеми силами это скрыть?
Вот только почему? Стесняется меня? А как иначе это можно объяснить?
И отражение в зеркале подтверждало мои догадки. Сколько бы я не считала себя привлекательной в новых нарядах, с уложенными волосами и ухоженными ногтями, встречаясь в коридорах или в приемной с Белобородовой и Кудрявцевой, моя самооценка снижалась, и я снова начинала чувствовать себя нескладным подростком. На них моя одежда смотрелась бы совсем по-другому. В них все было пропорционально: и рост, и вес, и объемы. И каждому было понятно, почему шеф выбрал их в свои любовницы.
А что бы все сказали, узнай, что я тоже пополнила их ряды? Наверняка бы решили, что шеф сошел с ума. А какое бы мнение сложили обо мне – и подумать страшно.
Но Артем обо всем знал. И при каждой встрече с ним меня одолевало желание все ему рассказать. Чтобы он не думал обо мне, как о легкомысленной девушке. Но я не знала, как он отнесётся к моей откровенности, не доложит ли обо всем Храмцову или его другу Олегу Валентиновичу Аксенову, начальнику службы безопасности, и сдерживала свои порывы. Ведь порой даже самый хороший и воспитанный человек может оказаться совсем не таким, каким кажется. Разве я тому не пример?
Когда я окончательно обосновалась в квартире, решила заняться ремонтом в своей старой «хрущевке». Купила все необходимые материалы, заказала доставку, чтобы не тревожить Артема, и чтобы о моих махинациях не узнал Роман Викторович, и потихоньку копошилась в выходные дни. Сама снимала старые обои, сама обрабатывала стены от грибка, сама их выравнивала и клеила обои. На все ушло около двух месяцев, но результатом я осталась довольна.
После этого занялась полами. Вода набежала под линолеум, и требовалось его поднимать. Сама сделать этого я не могла, и здесь мне пришлось нанять бригаду из двух человек. Я нашла их через интернет, и они мне убрали старое покрытие, заменили сгнившие под ним доски, и постелили новый линолеум.
Заключительным этапом я купила новый диван, новую односпальную кровать, и чуточку приукрасила интерьер всякими декоративными штучками. Были мысли сменить кухню, но пока попридержала узду и остановилась с растратами.
Между тем ремонт начался и в нашем подъезде. Я уже не помню, когда его делали в последний раз, но он пришелся как нельзя кстати. Стены давно облупились от краски, а там, где она сохранялась, их изрисовали неприличными рисунками. Несколько лет назад мы с Жераром закрашивали такие же «художества» цветочками и бабочками, чтобы придать подъезду более-менее приличный вид, но кто-то снова надругался над нашим творчеством, и что-то исправлять уже не имело смысла. Только делать новый ремонт.
Я поднималась к себе на четвертый этаж, когда на лестничном пролете встретила бабу Тоню, ту самую старушку, что затопила мою квартиру. Она медленно спускалась по лестнице, держась за перила и опираясь на свою клюку, и я поспешила прийти ей на помощь. Я подала ей руку, и она обхватила мое плечо.
– Давно вас с братом не видела, думала, вы съехали.
– Да, я живу в другом месте, а здесь делаю ремонт.
– А Жора где? – Так – на русский манер – называли моего брата все, кто его знал.
– Жора в больнице.
– Что с ним?
– Вы же знаете, что у него есть проблемы. Вот мы их и решаем.
– Это хорошо. Лишь бы толк был. Он – парень хороший.
– Да, баба Тоня, очень хороший.
– Видела, – отпуская перила и делая круг рукой, начала баба Тоня, – у нас ремонт затеяли? Людка из семнадцатой квартиры сколько раз в ЖКО ходила, просила их ремонт сделать, а ей все отвечали: «Денег нет, ждите своей очереди». И тут на́ тебе, нашлись деньги. Доделали бы. А то начнут, а потом бросят и будем жить в строительной грязи.
