— Я достаточно слышал. Оставьте нас!

Все вышли, но Оливье даже не стронулся с места. Теперь, когда он остался один на один с королем, брадобрей изменился, расправил плечи и стер льстивое выражение со своего лица. У короля снова появился цепкий и пристальный взгляд, которым он оглядел меня.

— Господь действительно сотворил чудо и все благодаря твоим горячим молитвам, как ты говоришь. Вот только я не понимаю одного: зачем он это сделал? Ты можешь это объяснить?

— Нет, ваше величество. Я просто искренне молился нашему господу о помощи.

В моих словах не было ни грамма логики, но Людовик был человеком своего времени, ничего не понимавший в медицине, зато горячо и искренне верил в бога и святых. Человеческая вера была в эти времена естественна и всеобъемлюща; существование бога, рая, ада и библейских чудес являлось для людей этого времени непреложной истиной, именно мое перерождение, как я успел убедиться, отлично вписывалось в эти самые чудеса. Я уже думал, что очередная проверка закончена, как выражение глаз короля вдруг резко изменилось, взгляд стал злым, напряженным и подозрительным.

— Значит, ты стал другим, Клод Ватель?

— Да, ваше величество.

— Если ты другой, то тогда Оливье тебя не знает. Ведь он знал другого человека. Тогда кто ты? Ты наш друг или враг? — прищурившись, король впился яростным взглядом в мое лицо. — Кто может поручиться, что ты не шпион и убийца, которого подослали ко мне враги?

Он не кричал, ни угрожал, а спросил меня тихим голосом, но в его тоне был холод и острота кинжала, прижатого к моей шее.

— Ваше величество… — я еще пытался найти слова для оправдания, как последовал неожиданный для меня приказ:

— Взять его!

В следующую секунду, с легким шелестом, мечи королевских телохранителей покинули ножны, а на мои плечи опустились руки в стальных перчатках, и я понял, стоит мне сделать хоть одно лишнее движение, как меня порубят на куски. Честно говоря, я не понимал, что прямо сейчас произошло. У Людовика разыгрался приступ маниакальной подозрительности?

— Бросьте его в тюрьму! — последовал новый приказ.

Королевские телохранители вывели меня из покоев и снова повели по переходам и лестницам, только теперь меня не сопровождали, а конвоировали, держа в руках мечи. Стоило нам только начать спускаться в подвал по широкой каменной лестнице, как в нос ударил специфический запах тюрьмы.

"Ну, прямо как на моей прежней работе, — подумал я, когда мы шли по тюремному коридору, причем это был не юмор, так как смешно мне не было, а просто констатация факта. Горящие факелы на стенах, тюремщики, стража, вонь, крики и вопли заключенных.

На полу камеры, куда меня втолкнули, лежали остатки гнилой соломы, а от стен тянуло тяжелым запахом человеческих нечистот и сыростью. В темноте, вдоль стены, шурша, пробежала крыса. Стараясь не обращать внимания на крики надсмотрщиков и вопли заключенных, я попытался понять, что же все-таки произошло.

"Вроде, все шло хорошо. И Оливье сумел угодить, и священник в мою пользу высказался. А вот король… Может он подвержен вспышкам гнева? Или приступам подозрительности? Или тут дело в самом Вателе?".

Спустя какое-то время понял бессмысленность своих попыток, после чего нагреб соломы в одно место и попытался уснуть. Спал отвратительно, урывками, мучили кошмары. Сначала дико орал какой-то заключенный. Я слышал, как тюремщики пытались его урезонить, а когда не помогло, взялись за дубинки, потом, когда удалось заснуть, неожиданно, чуть ли не над самым ухом, раздался резкий и частый стук. Оказалось, что это провел по металлическим прутьям решетки тюремщик своей деревянной дубинкой. Увидев, что я проснулся, он довольно оскалился и пошел дальше. Уже под самое утро приснился кошмар с пытками и виселицей, заставив меня проснуться в холодном поту.

Несмотря на пословицу "утро вечера мудренее" новых мыслей по поводу вчерашнего приема у короля у меня не появилось. Оставалось только ждать, чем все это кончится, а чтобы отвлечься, начал составлять мнение о короле и его советниках. Впрочем, долго углубляться в анализ мне не дали, так как со стороны входа в тюрьму послышался шум.

"Еще одного пленника приволокли? Или еду с кухни несут?".

Не успел я так подумать, как раздались приближающиеся шаги нескольких людей и негромкий лязг железа.

— Здесь он, сударь! Здесь! — раздался чей-то испуганный голос. — Так вот он, я же говорил!

На меня упал свет от двух факелов. Один из них держал тюремщик, другой — один из солдат, но хуже всего было то, что прямо перед решеткой вместе со своими людьми стоял Жильбер Гошье, собственной персоной.

"Неужели меня все-таки отдали этому живодеру?! Закончить жизнь в камере пыток?! Нет! Только не это!"

От этих мыслей отдавало паникой, сердце дрогнуло и сильно застучало, словно пыталось вырваться из груди. Ощущение собственного бессилия и неотвратимости жестокой смерти, чуть было не накрыло меня с головой, вот только падать на колени и молить о пощаде я не собирался.

— Теперь, ты мой, дьявольское отродье! — подойдя к решетке, заорал заместитель прево. — Сын шлюхи! Я выпотрошу тебя, как зайца! Поджарю твои яйца на угольях! Ты меня еще будешь молить о смерти, тварь!

"Почему так получилось?! — но ответа у меня этот вопрос не было, впрочем, как и времени, которого, похоже, осталось у меня совсем немного.

Расклад был паршивый. Четыре меча, да и надзиратель, который в стороне не останется. Для меня это было слишком много, да и куда тут бежать.

— Тюремщик, открывай камеру!

Раздался металлический лязг и дверь распахнулась. Надзиратель отошел в сторону и поднял повыше факел.

— Живо выходи, крыса тюремная! — заорал Гошье.

— Не хочу. Мне здесь больше нравиться.

У тюремщика от моего заявления даже рот от удивления раскрылся, а солдаты, наоборот, стали весело ухмыляться.

— Чего стоите, олухи! — заорал на своих людей заместитель прево. — Тащите его оттуда!

Чувство самосохранения истошно завопило: не стой, как дурак! Тебя тащат на расправу! Сопротивляйся! Сейчас, в моей ситуации, я не видел иного выхода и отдался на волю инстинктов. Стоило одному из солдат приблизиться, как я начал двигаться. Со стороны могло показаться, что я перетек из одного положения в другое — быстрым и резким ударом кулака я сломал лучнику нос. На какое-то мгновение боль парализовала сильное тело, он закричал, этой заминки мне хватило, чтобы сильным ударом ноги кинуть его на каменный пол, но не просто так, а под ноги солдату с факелом, который споткнувшись, не удержался на ногах и упал. Я не видел, что с ним случилось, все внимание сосредоточив на третьем солдате и на помощнике прево, которые выхватив мечи, подходили ко мне, зато слышал его крик: — Антуан, помоги! Горю!

— Помоги ему, тупица! — последовал приказ и солдат кинулся на помощь товарищу, а заместитель прево стал осторожными, мягкими шажками, словно зверь, подбираться ко мне. Это были движения хищника, подкрадывающегося к своей жертве. Я не сомневался, что он был сильным и умелым бойцом, вот только мое чувство страха куда-то исчезло. Вполне возможно, что оно растворилось в диком напряжении последних суток, вместе с кошмарной ночью, проведенной в тюрьме, но, как бы то ни было, сейчас у меня осталось только одно дикое желание: добраться до этой твари и свернуть ему шею, услышать, как хрустят, ломаясь, позвонки, а затем смотреть, как из уголка его рта потечет кровь, смешанная со слюной.

Чувство мести ударило в голову и на какие-то мгновения я перестал контролировать окружающее меня пространство, за что сразу поплатился. Стоило мне очертя голову кинуться на Гошье, как тот сделал вид, что отступает, чем и воспользовались его люди, бросившись, одновременно, на меня с двух сторон. Над моей головой тускло блеснуло лезвие клинка солдата, но это был обманный маневр, для того чтобы заставить меня отпрянуть и подвести под новый удар, нанесенный уже, с другой стороны, плоской стороной меча. За вспышкой резкой боли последовал новый удар, уже в висок, который погрузил меня во тьму. Мне уже доводилось слышать, что люди королевского прево считались искусными охотниками за людьми, а теперь их искусство я испытал на себе.