— Андрэ, список, — коротко и недовольно буркнул Робер де Вилан.

Писарь торопливо бросил очередное перо и ножик на стол, а затем стал шелестеть бумагами.

— Вот, сударь. Первая, Маргарита Шеро. Следующим, Гастон, — он обратился к тюремщику, — приведешь убийцу и грабителя Луи Базена.

— И живее, Гастон! Не заставляй меня ждать! — прикрикнул на него заместитель прево, явно чем-то недовольный.

— Уже бегу, сударь, уже бегу, — и старший надзиратель исчез в проеме двери.

Справился Дядюшка Гастон довольно быстро. Позже я узнал, что женский блок находился на первом этаже, здесь же располагался лазарет, помещение для мессы, администрация тюрьмы, а также комната писцов. Верхние три этажа были отведены под мужчин-заключенных. Втолкнув в помещение невысокую худенькую женщину, надзиратель продолжал стоять в дверях, пока я не подвел ее к столу следователя и только после этого развернулся и ушел.

— Маргарита Шеро, — в голосе заместителя прево была скука и равнодушие, — верно ли, что ты служанка дьявола, с помощью колдовского зелья отравила своего мужа, Анри Шеро?

— Нет, ваша милость, нет! Он где-то пил с приятелями, а когда пришел домой, у него вдруг изо рта пошла пена и тогда он умер! Так и было! На чем хотите поклянусь, ваша милость!

Стоя за ее спиной, я видел, как женщину охватила нервная дрожь, а ее пальцы беспрерывно мяли и дергали испачканное платье.

— Значит, сознаваться не хочешь. Жаль, — констатировал ее ответ заместитель прево. — Палач, приступай!

— Дыба, сударь? — спросил его Пьер Монте.

— Дыба. Если не сознается, раз она ведьма, применишь раскаленные клещи.

— Милосердия прошу, ваша милость! — рванулась из моих рук женщина. — Я не в чем не виновата!

— Все вы так говорите, — сердито буркнул писец.

Женщина не сопротивлялась, только истерически рыдала все это время. Вскоре она лежала, привязанная, на дыбе. Свет факелов ложился на ее худое тело, выгнутое дугой, на ее небольшую, напряженную грудь и кустик волос там, где сходились ноги.

— Ваша милость, это не я! Меня оговорил наш сосед, рыбник Луи Ушар! Он хотел, чтобы я раздвинула под ним ноги! Это он, Ушар, отравил моего мужа! Не я, он!

— Пусть так, как ты говоришь. Его показания против твоих, но что ты тогда скажешь о родителях Анри Шеро. Они тоже тебя оговаривают, ведьма? — заместитель прево поднес бумагу ближе к свечам. — Они принесли клятву на Евангелие, что видели не раз, как ты варила колдовские зелья, от которых их сын был словно пьяный.

— Родители Анри? Клятву? — сейчас голос женщины был растерянный и слабый.

— А что ты скажешь о городских стражников, которые тебя застали дома, рядом с умирающим мужем? Они тоже тебя хотели, ведьма, а потому оговаривают? Что ты на скажешь?

— Не я!! — истерически, во весь голос, дико заорала женщина. — Я не ведьма!! Я не травила мужа!!

— Палач, начинай! — отдал приказ Робер де Вилан Монтре. Тот кивнул мне.

Защелкали шестерни дыбы, когда мы вдвоем нажали на рукоять. Веревки растянули Маргариту Шеро на столе, прижимая ее тело к острым иголкам под спиной. Женщина дико заорала.

— А-А-А!!

— Погоди, палач!

— Маргарита Шеро, признаешься ли ты в убийстве своего мужа Анри Шеро по наущениям дьявола и с помощью колдовского зелья?

— Не е ет!! Это не я а а!! Не я!! — надрывно закричала женщина. — Милосердия прошу!! Дева Мария, защитница, спаси и помоги мне!!

— Андрэ, пиши. Не признает вину, несмотря на использование дыбы.

Перо заскрипело по бумаге.

— Палач, готовь раскаленные клещи.

Монтре, взяв в жаровне свой инструмент, повернувшись к ней, подошел и щелкнул, раскаленными до красна, клещами прямо перед ее лицом. Это окончательно сломало женщину. Она дернулась всем телом, застонала и неожиданно признала вину:

— Признаюсь… Я отравила. Я ведьма.

— Писец, пиши. Обвиняемая признает вину!

Перо противно заскрипело по бумаге. В моей прошлой работе без подлых и грязных приемов никак нельзя было обойтись, но при этом я никогда не играл роль честного шерифа. На душе стало гадко и противно, словно я только что наступил в кучу дерьма.

"Это не правосудие, а какая-то жуткая пародия на него. Скорее всего, женщину оговорил рыбник, который ее домогался. Взял и придумал сказку о колдовских зельях. Но тогда почему ее оговорили родители мужа? И почему стражники взяли ее на месте преступления. По наводке?".

— Маргарита Шеро, признаешься ли ты в том, что по наущению дьявола и с помощью колдовской отравы убила своего мужа, Анри Шеро?

— Признаюсь.

— Продала ли ты душу дьяволу? Призывала ли ты его, чтобы подписать с ним договор?

— Призывала. Признаюсь, — тихим и безжизненным голосом отвечала на его вопросы женщина.

— У меня к тебе больше нет вопросов, — сказал заместитель прево. — Палач, ослабь веревку.

Пьер поднял стопоры, медленно ослабляя веревки, — в противном случае боль возвращаемых на место суставов оказалась бы страшнее, чем причиненные ранее мучения. Маргарита заплакала, слезы потекли по ее щекам. Отвязав женщину от стола, я помог ей подняться, стараясь не смотреть на ее спину. Деревянные иглы дыбы были все в крови.

— Оденьте ее.

Я помог ей одеться. Женщина, казалось, ушла в себя, не на что, не обращая внимания, только по лицу пробегали судороги боли. Поддерживая ее, снова подвел ее к столу.

— Милосердие призывает меня предупредить тебя, Маргарита Шеро, что после твоего признания тебя ждет виселица.

Было видно, что ее психика надломлена и она, похоже, даже не услышала его слова, потому что даже не взглянула на Робера, продолжая безучастно смотреть в пол.

Потом разбирали еще два дела: грабителя Луи Базена и вора, залезшего в дом и схваченного ночной стражей. Если Луи сознался довольно быстро, то вор оказался крепким орешком и пройдя все пытки, не сказал ни слова, поэтому его дело отложили на завтра. Как я понял, получив со временем своеобразный опыт, такие упрямые и неразговорчивые, тоже попадались, вот только их хватало ненадолго. Два — три дня, и они обычно ломались, давая признания. Закончив с делами этих двух злодеев, заместитель прево решил, что пора обедать, а следом за ним ушел писец.

— Есть хочешь? — спросил меня Пьер.

— Нет.

— Ты крепкий парень, Клод. Не помню ни одного своего подмастерья, а их у меня было трое, кто бы так хорошо держался. Ладно. Робер не скоро придет, так что время есть. Пошли.

Выйдя из здания тюрьмы, мы завернули за угол, и я увидел пасторальную картинку: клумбу с цветами и рядом стоящие две лавочки. На одной из них сидели два стражника, уже пожилые, с сединой в волосах. Они поздоровались с палачом, как старые знакомые.

— Франсуа, как твоя спина? — спросил палач одного из них.

— Пока не очень, но уже лучше. Спасибо тебе, Пьер.

— Заходи, если что, — ответил Монтре и попросил. — Вы парня не дергайте. У него сегодня первый день.

— Да все понятно. Пусть отдышится, — ответил Франсуа.

Монтре пришел за мной где-то через час. У сидевшего на своем месте заместителя прево был весьма довольный вид, а вот насчет Леруа этого сказать нельзя, было видно, что, время от времени, он морщит лицо от боли. Из четырех дел, которые были предложены к разбирательству, только одно заместитель прево отправил на доследование, а вот по последнему делу вышел курьез. Пришел Дядюшка Гастон и развел руками. Оказалось, что наш подозреваемый разбил себе голову о стену и сейчас с ним разбирается тюремный лекарь. Робер де Вилан расплылся в довольной улыбке и тут же заявил: — На сегодня все.

Проходя мимо, он неожиданно похвалил меня: — Хороший тебе на этот раз помощник достался, Пьер. Ни разу не блеванул. Не то, что твой жирный болван Жан, который в первый день все здесь заблевал. Ха-ха-ха!

Мы вышли из тюрьмы, а у меня из головы не выходила Маргарита Шеро. Дело в том, что причиной ее смерти стало не банальное преступление, а средневековая мистика.

"Дикость какая-то! — возмущаться я мог сколько угодно, но только не в слух. — Обвинить женщину, что она заключила договор с дьяволом и варила колдовские зелья… Даже не знаю, как это можно назвать".