Он не мог позволить себе возбуждение в час победы. Нет, этот момент создан для удовольствия, а не для растворения в дымке гнева. Конрад взял себя в руки.

— Я хочу, чтобы ты встретился кое с кем. Он пришел прошлой ночью, сбежав из самой вражьей утробы. Влад рассказывал дивные истории о его талантах. Волк, да, кажется, ты с ним знаком?

Конрад сделал знак гостю приблизиться.

Все повернулись к выступившему из теней Джону Скеллану, который подошел к группе и встал рядом с Конрадом.

— Поскольку у нас неожиданно образовалась… э… вакансия, я попросил Скеллана присоединиться к нам. Он обладает уникальными навыками. А теперь кое-что, о чем бы мне не хотелось говорить, и, тем не менее, я должен. Несмотря на все наши усилия, полагаю, по крайней мере, один из вас сочувствует моим братьям. Это ранит меня. От тех, кто меня окружает, я не прошу многого — всего лишь преданности. А взамен вы возвышены над остальными. И вот награда — знать, что я пригрел на груди гадюку.

Никто не возразил ему. Никто не заявил, что он ошибается. Все знали, что не стоит разубеждать графа, если он вбил что-то себе в голову.

— Что ж, мои маленькие интриганы, передайте мои слова своим хозяевам, пусть проглотят и поволнуются. Они не вернутся домой.

Он оглядел всех гамайя по очереди, словно оценивая каждого. А затем отдал приказ умертвить Фрица и Питера.

Башня Конрада, Дракенхоф, Сильвания

Долгая темная ночь души, весна, 2057

Он знал, что за ним придут. Это был всего лишь вопрос времени. Вот почему он бросил вызов так открыто, огласив перед строем гамайя смертный приговор братьям.

Он ждал, что это толкнет Питера или Фрица на решительные действия, на очевидную измену, за которую он смог бы безнаказанно покарать их.

Конечно же, он принял меры, чтобы защитить себя. Он ведь не дурак.

Конрад больше не спал в своем гробу. Оставаясь пустым, гроб выглядел так, словно новый граф дремал внутри. Уюту гроба Конрад теперь предпочитал уединенность крыш под лучами Моррслиб и Маннслиб или подземное убежище храма, когда солнце стояло в зените. Этой ночью он бодрствовал на балконе своей спальни.

Войска собирались, разбивая лагерь в городе внизу.

Разница между новой армией Конрада и последним войском, выступавшим под знаменами фон Карштайнов, была значительной. Если Влад предпочитал удобные при переноске палатки, Конрад решил прочно укрепиться на земле, захватив чужие дома и вынудив их владельцев клянчить объедки. Не хлопали на ветру флаги и вымпелы, не выстраивались рядами черные шатры, не тянулись вереницы телег с продовольствием. Мертвым ни к чему все это снаряжение. Но движение, однако, все же наблюдалось: по мощеным улицам грохотали черные кареты с гербом фон Карштайнов.

Сотни костров горели в полях между замком и городом. Конрад не смотрел туда, зная, что пляска рыжих языков заворожит его. А следовало быть настороже. Взгляд графа скользил по округе, не останавливаясь ни на чем надолго. Изредка Конрад посматривал вверх, на зеленоватый ореол Моррслиб и яркую серебряную корону Маннслиб; это помогало разорвать монотонность ожидания того, что непременно должно было произойти.

Он вслушался в ночной хор: жужжание насекомых, уханье сов, скорбный вой волка и плач ветра в водосточных трубах.

Вдоль парапета сидели вороны, озирая глазками-бусинками ночной мир. Птицы частенько составляли графу компанию. К тому же их присутствие отгоняло призраков.

Двери в графские покои заскрипели и открылись. Ожидание окончилось. За ним пришли.

Горящие факелы осветили комнату, но Конрад на балконе остался невидим. Он смотрел на троих мужчин в черных плащах, крадущихся к гробу. Убийцы окружили деревянный ящик, встав у изголовья и по обе стороны графского ложа. Значит, вот насколько уважают его братья. Трое наемников. Трое рабов. Если не задумываться об оскорблении, довольно захватывающе наблюдать за собственным убийством или за тем, что должно было стать убийством.

Последовавшее нападение потрясало своей жестокостью.

Тело в гробу буквально разделали, как какую-нибудь тушу.

Конрад пережил любопытное раздвоение личности, глядя, как его несостоявшиеся убийцы рубят труп в гробу. Он как будто видел собственную смерть глазами постороннего зрителя.

Надо будет поблагодарить Иммолай Фей за труп и за чары, преобразившие чужое тело.

Конрад наблюдал за происходящим, пока яростное действо не улеглось, и только потом распахнул балконную дверь и шагнул в спальню.

— Жаль разочаровывать вас, но, кажется, я все еще живехонек.

Один из убийц в ужасе уронил клинок. Оружие громко клацнуло о пол.

— А вы, с другой стороны, — поправьте меня, если я ошибаюсь, — вы, думаю, мертвее мертвых.

Он налетел на троицу с мстительной яростью и, первым же ударом пробив грудную клетку первого убийцы, безжалостно вырвал сердце мертвеца. Крутанувшись на каблуках, Конрад выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и ногтями разорвал дыхательное горло второго наемника. Тот уронил меч, захлебнулся кровью и рухнул, задыхаясь и царапая шею.

Конрад повернулся к последнему убийце:

— Кто из моих братьев послал тебя?

Человек молчал.

Конрад шагнул ближе, протянул руку, и пальцы его сомкнулись на челюсти мужчины.

— Спрашиваю еще раз, кто из моих братьев послал тебя?

Граф крепче сжал кулак.

— Фриц.

Вот он и добился, чего хотел. Не того, чего ожидал, но чего хотел. Он не смягчился даже тогда, когда кость захрустела под его пальцами. Затем крики человека резко оборвались — Конрад свернул ему шею.

С упавшего мертвеца он сорвал капюшон. Это оказался один из его собственных приближенных. Граф вглядывался в искаженное лицо человека, чувствуя, как саднит царапина узнавания.

Очнувшись от дум, Конрад поспешно открыл лица оставшихся наемников. Опять его рабы. Связанные с ним, они, казалось бы, неспособны были поднять на него руку. Они должны были быть покорными, существовать лишь для выполнения его приказов. Доказательство обратного мертвым лежало у ног графа.

Каким-то образом Фриц настроил их против него. Этот факт тревожил Конрада больше, чем топорная попытка покушения. Фриц нашел способ разорвать цепи, которыми граф сковал своих слуг.

А Конрад-то был уверен, что братца-пижона интересует только погоня за удовольствиями, но, очевидно, он лишь играл безобидного волокиту — и роль давалась ему превосходно. Он окружил себя шлюхами и любовницами, придающими пьесе достоверность, но, видимо, тот Фриц, которого Конрад знал, — или думал, что знает, — не тот, Фриц, кем он является на самом деле. Надо поразмыслить на эту тему.

И тут графа охватила леденящая ярость. Все разумные мысли спалила злость. Если бы он породил Фрица, то вытащил бы его орущую и дергающуюся душу из бездны, чтобы поднять снова безмозглым зомби. Но не он обратил брата, и оттого нынешнее бессилие сводило графа с ума.

В гневе он обрушил кулак на гроб, расщепив доски.

Ящик перевернулся, и куски изрубленного тела разлетелись по окровавленному полу. Конрад смахнул со стены портреты, швырнул стул в дверной проем и, бушуя, принялся сбрасывать с полок книги. Он отдирал корешки и рвал страницы, рассеивая их вокруг, словно конфетти. Ложащиеся рядом с телами листы краснели, пропитываясь кровью.

Ярость поглотила его целиком. Он был слеп сейчас. А потом, так же быстро, как нахлынула, злость угасла. Остался лишь вяло тлеющий гнев.

Граф, не скрывая ненависти, бросил взгляд на убийц. Оскорбление не пройдет даром. Фриц расплатится за все.

Конрад позвал слугу и велел привести гамайя.

— Я хочу, чтобы этих, — он показал на тела, — немедленно доставили в покои моего брата Фрица.

Онурсал поклонился. Гамайя бесстрастно взирал на разрушения, учиненные Конрадом в собственной спальне.

— Будет исполнено.