Этот шар противоположных эмоций раздувался и раздувался, не давая дышать, пока он не лопнул в диких мучениях и я не перестала чувствовать вообще что-либо.

На следующий день после того, как огонь потушили, нам в сопровождении разрешили пройти в наше крыло, меня всю трясло при взгляде пепелище, которое осталось от моей подсобки. Кабинет тоже частично пострадал, но, к счастью, охранники вовремя вызвали пожарных, а ведь мог сгореть весь корпус. Стены коридоров покрыты копотью, в здании удушающе воняет гарью. Ремонт влетит в копеечку. Мне.

Вил расхреначил мою веру в людей вдребезги. Как он мог? Сдать бы его с потрохами, и закончить эту историю. Но я не могу. Мое тупое сердце вопреки очевидным фактам сопротивляется свидетельствовать против долбанного Фишера. Мы повздорили накануне, и он не заставил себя долго ждать. Или это не он? Кому еще упёрлась эта подсобка?

Унизительные допросы и огромный штраф, с которым со своей зарплатой я не расплачусь в ближайшие пару лет точно, — убедительное напоминание о моей непростительной ошибке.

—Доча! Чай остывает, хочешь, я тебе наверх принесу! — кричит с кухни мама.

—Нет, мам, я иду.

Им с папой нужно отдать должное: тотальная поддержка, никаких лишних вопросов…. Представляю, что они, должно быть, на самом деле думают о своей непутевой дочери. Мама сразу бросила все дела и приехала пожить у нас с Киром, пока заваруха не уляжется, а я не научусь вновь функционировать.

Я контужена. Обесточена. Ничего не чувствую. Все события и лица вокруг будто сквозь толщу воды воспринимаю. Голоса приглушены, лица размыты, движения даются с трудом.

Правду о том, что это был Вил, знает только Кирилл. Он был разъярен не на шутку, когда в ту ночь под дождем во дворе универа я в слезах рассказывала ему о ночевках Вилли в подсобке, о нашей ссоре, о его угрозах при первом же знакомстве.

Фишер ведь обещал уничтожить меня за кулон. Сдержал обещание. Изощренно уничтожил. Сначала заставил поверить в свои чувства, а потом выкорчевал с корнем.

И я не могу об этом рассказать кому-либо еще, потому всплывет еще бОльшая проблема — мои отношения со студентом. Как он еще по универу плакаты не расклеил? Не удивлюсь, если он и к этому методы прибегнет. Кто знает, что можно ожидать от Вила.

Меня, к счастью, не уволили. Хотя, глядя на осуждающе-отстраненные лица коллег, лучше бы уволили. Я ходячий позор, ходячая угроза. Невыносимо приезжать на работу.

Только Рома меня поддерживает. Он и был тем, кто долго беседовал с руководством о том, чтобы мне дали шанс и не увольняли из-за несчастного случая…. А еще он теперь возит меня на работу, пока я без машины.

Поклялась себе, что выдержу! Не знаю как, но я не сбегу оттуда. Не из-за Вила. Не из-за штрафов. Не из-за отношения других преподавателей и студентов ко мне.

Это мое наказание за слабость. За то, что поддалась. За то, что влюбилась.

Чувствую, как в глазах снова начинает жечь, но слез так и не появляется. Глаза физически болят от того количества соли, которое через них прошло за эти дни. Организм на стоп-системе: я не ем и практически не сплю.

—Систр, у нас на работе психолог классный для команды нанят, давай к ней разочек? — в который раз предлагает мне Кирилл.

Он винит себя в том, что «в первый же день не прихлопнул покемона». Вилу как-то быстро удалось втереться в доверие нашей семьи. Брат на полном серьезе воспринимал его дружбаном. Кир даже не был против того, что мы встречаемся. Но это не вина Кира, а моя. Брат слишком опекает меня….

Он был взбешен, когда Вил явился на мои вечерние занятия. Я, наверное, тоже была бы взбешена, если бы ощущала хоть что-то.

—Ты не представляешь, чего мне стоит, не прокатить его мордой по партам! — чертыхался Кир, когда мы ехали после вечерних занятий. —Еще раз подойдет, я хер забью на твои просьбы не трогать его!

—А вдруг это не он? — выдает мое замутненное сознание.

—Сис! Ты слишком добрая! Слишком, блин! — смотрит на меня разочарованно.

Так на меня сейчас смотрят все.

—Прибежал, и ты поверила? — нервничает Кирилл.

—Я не знаю, Кирюш, не знаю, — из груди к горлу подкатывает ком.

Брату жалко меня, и он замолкает, не решается давить дальше. Я просто не выдержу. На последних процентах своей красной батарейки я веду пары, которые никто не отменял.

Мне нужно время. И подработка, чтобы возвращать долг. Не посмею взять денег с родителей, хотя они их настойчиво предлагают. Пусть лучше на Сашку тратят, я уже самостоятельная.

Самостоятельная, ага. Незаметно прикусываю щеки внутри, больно, почти до крови.

«Милая, Олененок мой, я знаю, что тебе пришлось пережить! Я никогда не прощу себя за то, что не был рядом.» — вспоминаю, с каким трепетом он прижимал меня к себе, когда ворвался вечером.

Мне настолько плохо, а голова отказывается соображать, что я не могу поверить в то, что Вилли, которого я успела близко узнать, мог устроить такое.

—Доча, мне кажется, Роман приехал, — мама выглядывает из окна. —Точно не хочешь взять больничный? На тебе лица нет, — она с сожалением сводит брови.

—Лучше так, — выдыхаю. —Пережить это здесь и сейчас, чем прятаться.

—Коллеги сильно давят? — мама смотрит на меня, не отрываясь.

—Мамочка, пожалуйста…, — заторможенно надеваю пальто потеплее и нащупываю на вешалке зонт.

—Все-все, не буду! Перемелется — мука будет! Ты не виновата, — она обнимает меня у порога. Вон, какая у тебя поддержка, — кивает в сторону выхода, намекая на ожидающего у ворот Лисицына.

Глава 34. Виолетта

Принц Роман, одетый в кремовое пальто и такую же идеальную рубашку, галантно открывает мне дверь.

—Доброе утро! Такси подано, — улыбается мне. —Удалось поспать?

—Доброе, удалось, — вру.—Спасибо, что снова выручаешь!

—Ерунда! — он заводит машину, и мы вместе едем на работу по едва просыпающемуся городу. —Мне приятно.

Мы неловко молчим, а затем Роман выдает.

—Виолетта, знаешь что меня печалит во всей этой ситуации?

Опять «эта ситуация». Из меня уже всю душу вытрясли обсуждениями «этой ситуации».

—Что ты очевидно выгораживаешь Вильгельма Фишера, — неожиданно выдает Роман, он выглядит обеспокоенным.

—Мы уже говорили, что….

—Что он приходил к тебе за оценками, да, я это помню, — перебивает меня. —С пожаром ситуация мне ясна — переложим вину на проводку, но что насчет машины? Не оценки ли так расстроили твоего студента?

Даже через броню успокоительного чувствую нарастающий внутри шторм. Это не его дело. Он, конечно, университетская ищейка по долгу службы, и с Фишером у него личные проблемы из-за отца. Но таков мой выбор. Прицепился клещом.

—У меня много студентов, которые не особо довольны предварительными рейтингами, Ром.

—Ясно, — произносит одними губами с нечитаемой интонацией. —Значит, выбираешь путь остальных коллег, которые его прикрывали? Вот поэтому безнаказанность и процветает! И такие опасные ублюдки продолжают себя комфортно чувствовать в стенах учебных заведений.

Все сжимается внутри.

Да, получается, что так!

Я прикрываю его выходки, как и в прошлом году прикрыли его выходку по отношению к Павлу Васильевичу. Только вот они делали это за деньги и подачки от его отца, а я еще и сама за это плачУ.

Горько ухмыляюсь.

—Он больше сломанный, чем опасный, —заключаю. —А в пожаре виновата только я, нечего было самодеятельность с мягкой мебелью в подсобке устраивать. Не стояло бы там ничего, кроме железных стеллажей, — гореть было бы нечему.

—И машину ты сама себе разбила…, — Рома продолжает давить на больное.

—Слушай, Ром, давай уже сменим тему, а то я подумаю, что ты влюбился в него безответной любовью, — говорю резче, чем планировала.

Вижу, как он поджимает губы и не моргая смотрит на дорогу. Да уж, прокатились до работы.

—Хорошо, ты права, — вдруг выдыхает он, проявляя самообладание. —Прости, что докучаю. Тебе и так досталось. Давай о приятном! Завтра ведь бал!