Бенедикт устало вздохнул. Возразить ему было нечего.

– Знал, разумеется. Более того, я понимал, что Культ стремится не столько полностью избавить Арреду от данталли, сколько держать их количество под контролем, дабы для жрецов всегда находилась работа.

– Для многих жрецов такое откровение было бы шоком, но не для вас. Что же вас тогда так задело?

Бенедикт со скучающим видом пожал плечами. Этот разговор быстро высасывал из него остатки сил, но отмолчаться перед учеником он не мог.

– Просто мне… казалось, что после двадцати четырех лет службы ты перестаешь быть пушечным мясом и становишься уважаемым жрецом. А выходит, что дело не в службе и не в том, насколько добросовестно ты ее несешь, а в том, считает ли тебя глава Культа достойным войти в более узкий круг знающих лиц. Противно, когда от тебя ничего не зависит. – Бенедикт поморщился, словно от зубной боли, и качнул головой в попытке сбросить неприятные мысли, но они не желали уходить. – Я начинаю ненавидеть Карла, как только думаю о том, сколько секретов он от меня держал! Особые сведения о данталли, о гнездах иных существ, о некромантах – все это было давно известно какой-то тайной комиссии, члены которой большую часть службы провели в теплых кабинетах своих отделений, как Урбен Леон! Никому из них не приходилось ночевать в лесах, переезжать с места на место. Уверен, большинство из них и допрос-то никогда не проводили!

Киллиан склонил голову набок и посмотрел на наставника изучающе. Жар возмущений каким-то образом облетал его стороной.

– Но ведь когда вы стали старшим в Кардении, у вас был шанс иметь такую жизнь, разве нет?

Бенедикта эти слова разозлили, и у него ушло несколько мгновений на то, чтобы справиться с собой.

– Я не завидую оседлым жрецам и условиям, в которых они живут, – терпеливо произнес он. – Я не смог бы так жить. Оперативная работа привлекает меня намного больше, и, пусть сейчас от усталости я готов проклинать ее, через пару дней отдыха я готов буду взвыть от бездействия.

– Тогда на что вы злитесь? Не понимаете, чем они лучше вас?

Бенедикт сдвинул брови, задумавшись над вопросом ученика.

– Наверное…

– Они не лучше, – усмехнулся Киллиан. – Критерий «лучше-хуже» не определяется количеством знаний. По крайней мере, не в данном случае. Это – первое.

Бенедикт от души расхохотался над деловым тоном ученика, но Киллиан невозмутимо продолжал:

– Мне понятна ваша злость. Я понимаю вас, как никто. Знаю, как угнетает безразличие людей, расположение которых пытаешься завоевать. Так что мои увещевания – не пустое сотрясание воздуха. Это – второе. Ваша реакция чисто по-человечески будет понятна любому. Но я начал этот разговор, чтобы напомнить: к сожалению, ваша репутация оставляет вам куда меньше прав быть человеком, чем кому бы то ни было другому. Это – третье.

Смех Бенедикта смолк, на лице вновь проступила накопленная усталость. Некоторое время он просидел, размышляя над словами Киллиана, затем устало потер переносицу и заставил себя улыбнуться.

– А у тебя талант к проникновенным речам, ты в курсе?

– У меня хороший учитель, – пожал плечами Киллиан. – Бенедикт, я хочу сказать лишь, что о вашей человеческой природе, о ваших чувствах очень легко забыть. Я полагаю, что жрец Бриггер забыл, потому что все эти годы вы преподносили себя определенным образом.

Бенедикт нервно усмехнулся, вспомнив собственные слова, которые бросил в лицо Урбену Леону, когда тот, исходя злобой, отчитывал хоттмарскую команду за смерть пятнадцати олсадских жрецов.

– Я понял тебя, Киллиан. По сути, ты пытаешься сказать мне, чтобы я взял себя в руки и вел себя, как подобает старшему жрецу моего уровня.

Киллиан нервно хохотнул и сложил руки на груди.

– И не говорите, что на этот раз я не пытался быть деликатным!

– Что ж, попытка засчитана. Но тебе еще многому предстоит научиться на этом поприще, – сказал Бенедикт, и на этот раз его улыбка выглядела искренней.

– Кажется, я начал снова узнавать вас, – облегченно ответил Киллиан, потянувшись к эревальне и потрепав ее по голове. – Итак, стоит теперь обсудить ваш дальнейший план?

– Нет, – хитро прищурился Бенедикт. – Планы будем обсуждать завтра. Сегодня был долгий день, и стоит наконец отдохнуть. Нам обоим. Эти восемь дней пути совершенно выбили нас из сил, и проспать от сумерек до рассвета – лучшее, что мы сегодня можем сделать. Располагайся, отдыхай, а я приведу себя в надлежащий вид и последую этой же рекомендации. Работа начнется с завтрашнего дня.

– Это лучший приказ, что я слышал от вас с момента нашего знакомства, – сказал Киллиан, потерев простуженную шею.

– Не привыкай, таких будет немного, – деловито ответил Бенедикт и поспешил выйти из комнаты.

<6 лет назад>

Грат, Малагория

Седьмой день Реуза, год 1483 с.д.п.

Кару разбудил солнечный луч, назойливо забредший в комнату. Лениво потянувшись, она перевернулась на другой бок и коснулась рукой той стороны кровати, на которой уснул Бэстифар. Ладонь опустилась на остывшую шелковую простынь. Кара тут же открыла глаза и напряженно села на кровати. Взгляд настороженно забродил по комнате в поисках принца. За пару ударов сердца она успела продумать множество версий его отсутствия. Первая же всколыхнула в ней волну злости, потому что подразумевала Мальстена.

Кара понятия не имела, почему ревнует Бэстифара к кукловоду, но ничего не могла с собой поделать. Ей совсем не нравилось то, с каким вниманием принц подходит к каждому заскоку своего друга, с каким беспокойством относится к любой его выходке. Вчера ночью он далеко не сразу придался страсти с Карой, когда пришел к ней в комнату – первое время он в подробностях рассказывал ей о скандале, который закатил Мальстен по поводу гимнастов. Кара слушала и боролась с собственными чувствами. Ей казалось, будто Мальстен Ормонт отбирает у нее Бэстифара, даже не присутствуя в комнате физически. От мысли, что он мог забрать Бэстифара и сейчас, Кара захотела прикрыть нагое тело, залитое жаркой волной непривычного стыда. Словно бы некто невидимый, наблюдавший из ниоткуда, насмехался над ней – голой, брошенной, использованной, променянной на треклятого кукольника.

Кара встала с кровати, нехарактерно резким для себя движением схватила расшитый цветами халат и туго затянула пояс.

– Радость моя, кто украл плавность твоих движений? Ты так двигаешься, только когда злишься. Я, что, пришел к тебе в плохом сне?

От знакомого голоса Кара вздрогнула и на миг растерялась, не зная, что ответить. Не разглядев его в пределах видимости, она уверилась в своем выводе, что Бэстифар променял ее на Мальстена. Поняв, что он все еще здесь, Кара не знала, как теперь быть с уже успевшей разгореться злостью.

Медленно обогнув кровать с балдахином, она нахмурила брови и недоверчиво посмотрела на Бэстифара, изучавшего какие-то бумаги за письменным столом. Он обернулся, не зная, как трактовать ее молчание.

– В чем дело? Неужто я храпел ночью? – Он усмехнулся, но почти сразу посерьезнел, заговорив нарочито сокрушенным тоном: – Боги, надеюсь, это не так, это отвратительно!

От заразительной непринужденной улыбки, озарившей его лицо в следующий миг, Кара расслабилась, в глазах появился интерес. Она лишь надеялась, что Бэстифар не заметил смятение, владевшее ею пару минут назад.

– Брось, ты прекрасно знаешь, что ты не храпишь, – сказала она. Почувствовав, что сердцебиение унялось, она неспешно приблизилась к письменному столу. – А чем ты занима… – Кара осеклась, успев разглядеть то, что изучал Бэстифар. – Это же родовое древо твоей семьи…

Бэстифар кивнул.

– Внушительное, не правда ли? – Он пригладил аккуратную бородку и поманил Кару ближе, параллельно продолжив рассказ: – У Малагорских царей было принято иметь много жен. Это обеспечивало большую вероятность появления наследника, чтобы престол не остался без царя из правящей семьи. Так что, если какая-то из жен не могла забеременеть вовсе или у нее рождались только дочери, это не было трагедией. Если же бесплодным оказывался царь, у него, как правило, находилась куча братьев, готовых его заменить. – Бэстифар нервно хохотнул, показав на семейное древо. – Самым плодовитым был мой прапрадед, у него было двадцать шесть жен и семьдесят восемь сыновей. Дочерей я даже считать побоялся. Только представь! Семьдесят восемь конкурентов в борьбе за престол!