Несколько лет назад лечение тяжелого диабета тоже казалось безнадежным. Но Бантинг, сын фермера, неизвестный, осмеянный знаменитейшими профессорами, открыл инсулин. осмеянный Вы прочтете в этой книге как его неопытность, его полное незнание того, что теоретически возможно и невозможное привели его к цели. Другой такой же человек раскроет тайну нефрита.

Уже ночь, и неистовый норд-вест все еще сотрясает мой дом... Последние дни, пока я писал эти строки, были ужасны. 22 октября шторм отнял у нас три метра берега и в клочья разнес плотину из мешков с песком и бревен, которую мы строили целое лето. Небольшой железнодорожный паром «Мильвоки» пошел ко дну со всеми людьми. Я хотел быть оптимистичным, но сегодня ночью зловещее озеро Мичиган снова. напоминает мне о безжалостности природы, о беспомощности людей.

Наш домик дрожит от ревущих ударов прибоя внизу, я всматриваюсь в темноту и думаю, думаю о смерти, целящейся мне в сердце. Конечно, старый Джемс Мэкензи, целитель сердец, немного утешает меня. Он учит меня не бояться слабых толчков моего верного кровяного насоса, небольших неправильностей , из-за которых врачи превращают людей в пожизненных инвалидов. Если же стрелок смерти серьезно ранил мою сердечную мышцу, или если ему удалось пробить течь в моем сердечном клапане, Мэкензи научил врачей прописывать digitalis, настойку из наперстянки, которая поддает жару в старую машину; и он показал, что можно спасти сердечную мышцу, если не утомлять ее.. , Но сможет ли какой-нибудь гений, вроде Бантинга, Майнота на МНОГО лет отодвинуть постепенное утомление всякого сердца? Я сомневаюсь в этом. Но для братства борцов со смертью нет ничего невозможного.

XI

ветер перестал сотрясать дом, удары прибоя ослабели. Между стволами наших старых буков, сквозь листву молодых дубов и кленов, востоке видна узкая, бледная, золотистая полоса. Это- утро. Жизнь все-таки хороша, надежда бодрствует. Я думаю о замечательной способности протоплазмы, -- вещества жизни, из которого построено мое тело, - восстанавливаться, хотя бы частично, после нанесенных повреждений, приспособляться к опасностям. Только еще начинают исследовать природу этой замечательно приспособляемости.

Вам известны примеры этой способности. Человек заболевает туберкулезом почек. Хирург удаляет эту почку. Вторая почка поспешно увеличивается и легко выполняет двойную работу. Микробы поселились в клапане сердца. Они начинают пробуравливать его. Тогда сердечная мышца таинственным образом набухает, становится плотнее, крепче, человек доживает до самых преклонных лет. Или в нас проникли тифозные бациллы. Без помощи врачей ваше тело немедленно вырабатывает защитные химические вещества, разводит для этого большой огонь - у вас сильно поднимается температура. Так приспособляется тело присутствию микробов тифа. Веками боролись с жаром, всегда старались снизить температуру, не догадываясь, что высокая температура - иногда полезна. Страх перед повышением температуры был всеобщим. Роясь в нашем лучшем старом учебнике медицины, я не нахожу шт одного намека на полезность жара.

Мне кажется, что самый увлекательный из рассказах о борцах со смертью- это история странного, одинокого, затравленного австрийца Юлиуса Вагнер-Яурега. Он всю жизнь презирал медицинскую догму о вредности жара, и как только представилась возможность, - он ждал ее тридцать лет, - поставил решительный эксперимент. Вызывая прививками малярии сильнейший жар у больных прогрессивным параличем, он сжег в них этот страшный, неизлечимый недуг. Вы прочтете о его злоключениях и об опасности отчаянных попыток, прочтете и о том, как Уилис Г. Уитней, не врач, а инженер-физик - открыл электрическую лихорадку, безопасную и поддающуюся точной регулировке. Вы поймете, каким образом Уитней воспользовался приспособляемостью нашего организма для победы над одной из самых страшных среди терзающих нас болезней. Это только начало благодеяний повышенной температуры, которую мы умеем применять теперь во всяком случае - без вреда.

XII

Солнце уже встало; по стволу бука бегут дятлы, испуская веселый, хриплый яик-янк-янк, две синицы, играя, дерутся из-за куска сала, прибитого к дубу как раз против моего окна. Всех вокруг побуждает к жизни солнце, бледное ноябрьское солнце Мичигана. Вот где моя крепчайшая надежда, надежнейший из хирургов, терапевтов, любых борцов со смертью, лучший из лучших, старейший из врачей- старый доктор Солнце.

Я забываю свои тревожные мысли о медленном продвижении вперед ученых, объединенных в братство борцов со смертью, трудящихся над смягчением крутизны нижней части L-кривой, вычерченной для каждого нас. В это солнечное утро я вспоминаю, как трое дилетантов в борьбе со смертью, трое моих почтенных дядюшек, учили меня медленно стариться и сохранять молодость только посредством жизни солнце и свежем воздухе.

Эти простые средства борьбы со смертью основаны на инстинкте, а не на рассуждениях и не опираются на выразительную статистику. Моя надежда, достигнуть крайней точки L-кривой когорты 1890 года, оставаясь сильным, загорелым и, в разумном смысле слова, здоровым... эта надежда возникла наблюдения над жизнью этих троих людей. Каждый из них расхохотался бы, если бы услыхал, что его называют ученым борцом со смертью. Но все же они боролись с нею, ненаучно, без громких слов, но инстинктивно просто.

Эти три старика, которые оказывают мне честь, позволяя называть себя дядюшками, необычайно моложавы для своих лет. это сразу меня в них поразило, а позже я убедился в том, что они настоящие дети природы, прожившие всю жизнь на воздухе и солнце. Их предки пе отличались особой долговечностью. В детстве они не обладали исключительно могучей конституцией. Но они создали свою конституция(я знаю, вы скажете, что конституция всегда наследственна) в холодной воде, дрожа, на сыром ветру, загорая под горячим живительным солнцем.

Они редко болеют насморком. В их дыхании вы не услышите бронхиальных хрипов. Они не получают воспаления легких, даже побывав в таких переделках, после которых вы побились об заклад на сто против одного, что пневмококки их одолеют.

Возможно, что эти проклятые козявки и сейчас сидят у них в горле, но они не знают об этом, химизм их загорелых тел достаточно мощен, чтобы справиться с атакой самых вирулентных микробов.

Здесь врачи перебьют меня. Здесь они скажут, что влияние ультра-фиолетовых лучей - старая история. Я отвечу им: - Вы считаете, что это старая история. Ну, еще бы! Такая же старая, как и само человечество, когда-то свободное и дикое, которое истребляли титры, а не микробы кори или сифилиса. Врачи, конечно, скажут, что существует хорошо разработанная наука лечения ультра-фиолетовыми лучами, и что они сами посылают слабогрудых, бледных пациентов погулять в солнечный деть. Вот то-то и есть. Девяносто девять врачей из ста, всегда чертовски небрежно неточно прописывают солнце, самое сильнодействующее средство в их аптеке.

Конечно, эта книга расскажет вам чудесные подвиги борьбы со смертью волшебника Ролье, совершенные с помощью солнца Швейцарских тор; подвиги трагически погибшего Нильса Финзена, который обманул природу и дал новые силы обремененным дурной наследственностью, обреченным людям, применив в туманном Копенгагене угольную дугу, как солнцеподобный источник энергии. Но, к сожалению, научное применение естественного и искусственного солнц только еще начинается.

Все же я продолжаю учиться долговечности у моих трех неученых дядюшек. Неизвестно, насколько Джордж Корсан перешагнул за семьдесят лет. Его руки, лицо и значительная часть тела потемнели огрубели, как старая кожа. Это пловец, перед которым я краснею за свой кроль. Он легко обгоняет меня в беге на любое расстояние.

Чэз Осборн тоже давно уже перешел библейский семидесятилетний возраст. Лицо у него высохло и загорело, как у старого вождя краснокожих. С марта до ноября каждое утро, в четыре часа, он бросается с берега своего маленького острова в холодную воду реки св. Марии. Только взглянув на эту воду, вы почувствовали бы головную боль.