И Ролье возвращался к своей невесте, раздумывая, спрашивая себя, почему, почему... В его мозгу вытянулась в прямую нить рассуждений путаница воспоминаний о загорелых, никогда не болевших товарищах, о спаниеле, который принимал солнечные ванны и сам был своим лучшим врачом, о бедняге с изъеденными туберкулезом костями, которого привел к самоубийству бессильный скальпель замечательного хирурга Кохера.

Дыша прозрачным, пьянящим, как шампанское, воздухом под лучами горного солнца, вливающего бодрость и энергию в тело, шел домой Ролье. Он внезапно понял все. Обычно, если только один человек познает истину, он не решается провозгласить ее. Но вот из-за гор - из Самадена в Энгадине - пришли вести от старого хирурга Бернгарда. Бернгард на основании горького опыта разочаровался в скальпеле и заметил, что его пациенты, невежественные горцы, лечились от всех болезней солнечными ваннами. Они доживали до чудовищно глубокой старости, не прибегая ни к лекарствам, ни к докторам, а только следуя своей пословице: - «Где есть солнце, там не нужен врач». В начале это раздражало только что окончившего медицинский факультет Бернгарда. Но он состарился, и когда эти, словно выдубленные, люди говорили ему, что именно солнце дало им такую долгую жизнь, он уже не с таким задором обвинял их в суеверии. В 1902 году он прочел статьи Финзена (не суеверные, а научные) о том, как этот пионер-датчанин применил свое искусственное солнце в борьбе с волчанкой. И немедленно старый хирург начал пользоваться швейцарским солнцем для заживления ран. В 1904 году о Бернгарде услыхал Ролье.

Его невеста поправилась на горном солнце, стала его женой, и они были очень счастливы. Но вот странная процессия потянулась по дороге из Эгля в Лейзэн, где жил Ролье. Это было печальное шествие искалеченных детей, похожих на маленьких стариков и старух. Многие из них стонали при малейшем движении. Кожа у них была землистая, морщинистая, вялая. Среди них попадались и взрослые. Одни - на костылях, и каждый шаг отдавался сотрясением в теле; другие - с конечностями в гипсовых повязках, столь же мучительных, как и бесполезных. Здесь были настоящие карлики, с большими горбами, с горечью страданья и стыдом уродства в выражении лица. В эти первые дни все они ни на что не надеялись, были унылы и бледны. Впрочем, у некоторых из них на щеках появлялись пятна зловещего румянца лихорадки, а глаза горели страшным пламенем туберкулеза.

От всех этих людей уже отказались хирурги. И большей частью, вопреки советам своих врачей, поднимался к Ролье по крутой тропке этот арьергард человечества, Ролье лечил их солнцем.

Вся суть этого нового, неслыханного в медицине метода Ролье заключалась в том, что он постепенно, почти незаметно, приучал этих несчастных к сильному, опасному свету горного солнца. Первые дни они лежали в комнате с настежь открытыми дверьми. Потом, в кроватях на больших колесах с шинами, Ролье выкатывал их на веранды, обращенные на юг, но тенистые. С их изувеченных конечностей он осторожно снимал бинты и ужасные гипсовые повязки и выставлял их гниющие раны на свежий воздух..., но не на солнце.

Наконец, в какое-нибудь ясное утро они подставляли голые ступни своих ног яркому солнечному свету, но только в течение пяти минут. И так три раза в течение этого утра. На следующий день ступни ног освещались солнцем трижды по десять минут, и в то же время Ролье подставлял солнцу их худые ноги до колен. Так все выше и выше, понемножку Ролье открывал солнцу их тела. Ролье стоял около них, следя мечтательными, но зоркими глазами за малейшими проявлениями «опасной реакции».

Так, постепенно, подвергал он солнечным ваннам обнаженные тела, до тех пор, пока они не становились темнокоричневыми. При этом никогда на коже не появлялось ни пузырей, ни даже красноты солнечного ожога.

В этом и заключалось все искусство Ролье.

IV

Когда кожа больных темнела, у них прекращались боли в костях; когда коричневый цвет их кожи превращался в темнобронзовый, на лицах у них появлялась слабая улыбка. Все это было очень медленно, проходили недели, месяцы, но что из того, если они чувствовали, как новые силы поднимались в них! Ролье обнаружил не остроумие, а только огромное терпение. Он знал, что природа работает медленно.

Он брался за самых безнадежных больных. Если бы вы видели больного мальчика, обозначенного в опубликованной статье инициалами Р. Р., вы бы сказали, что он находится при последнем издыхании. От него отказались лучшие хирурги Главного госпиталя в Вене. Ему было уже пять лет, но он весил всего двадцать два фунта. Когда его привезли в Лейзэн, лицо у него было серое как зола, с синеватыми губами и неестественно голубыми жилами на лбу. На шее, под руками, в паху - огромные, увеличенные от туберкулеза железы. Обе лодыжки, обе ступни, правая рука - по утверждению венских хирургов - были в безнадежном состоянии. В верхушке левого легкого шел активный процесс. В тридцати четырех участках его тела гнездились туберкулезные бациллы, а на конце большого пальца его ноги...

Но это так ужасно, что лучше не говорить.

В июле 1908 года - первое легкое прикосновение старого доктора Солнца.

В июне 1909 года Р. Р., который приехал, как говорят врачи, in extremis [20] превратился в крепкого, загорелого чертенка. Через три года он уже ученик школы Ролье и бегает на лыжах нагишом. Еще годы - и он убирает сено, сильный, как любой деревенский мальчишка.

Сейчас, через двадцать три года, он торгует овощами со своего огорода и зарабатывает себе на жизнь теми самыми руками и ногами, которые хирурги признали безнадежными.

Метод Ролье был неэффектен, и это мешало врачам понять его и им воспользоваться. Тут не было блестящих мгновенных результатов, свойственных некоторым удачным операциям: не было того наглядного улучшения, какое сальварсан оказывает на внешние проявления деятельности спирохет. Этот метод был медлителен, как природа. Он казался ненаучным. Он был полон надежд, как постепенное появление весны. В этом методе было что-то бодрящее, как в сладкой песне красногрудой малиновки и задорном щебете пурпурного кардинала, впервые запевших сегодня, в майское утро, под моим окном.

Первые годы Ролье приходилось туго. Когда он делал свой первый доклад на физиотерапевтическом конгрессе в Париже, в 1905 году, слушатели выходили из зала. Но время шло, и все больше людей, которых врачи приговорили к смерти, спускались с гор от Ролье не только живыми, но свободно передвигающимися и способными снова зарабатывать свой хлеб. И если возвратившиеся к ним способности двигаться и работать казались врачам доказательствами недостаточно научными, то вот рентгеновские снимки.

До, во время и после лечения... Они показывали, как старый доктор Солнце, если ему дать время, может восстанавливать разрушенный туберкулезными бациллами сустав бедра. Это было вполне научно и убедило некоторых врачей.

Но широкого признания лечение солнцем не получало, потому что оно было слишком просто, до нелепости. Никаких сложных приборов, никаких лекарств, а только медленное, чрезвычайно осторожное облучение кожи солнечным светом, от которого она становится все темнее.

Ученым, убежденным в необычайной глубине «тайны жизни», поэтичная наука Ролье казалась поверхностной, но идущей глубже коричневой, бархатистой от загара кожи, фанатиком которой был Ролье. Ведь каждый студент-медик мог объяснить Ролье, что солнечный свет поглощается кожей и не может проникнуть вглубь больного человеческого организма. И все же...

Все же существовали факты. Вот на верандах Ролье лежали рядами больные, у которых прекратились боли, зажили язвы, суставы стали подвижными. К ним вернулся аппетит, и они смеялись, лежа на солнце. Изменилось их «общее состояние» (я знаю, что это не научное выражение). К несчастью, общее состояние нельзя измерить под микроскопом или в пробирке. О нем можно судить только по медленному заживлению отвратительных ран. Сам Барденгейер, знаменитый кельнский хирург, глава сторонников оперативной медицины, приехал однажды в Лейзэн. И в этот день он разочаровался в хирургии, которой отдал всю жизнь. Он был честным человеком и сказал Ролье: «Сегодня утром я был Савлом, сегодня вечером я стал Павлом».