Но тут старый Клейн подставил ему ножку. Рассерженный старый профессор подучил своего друга Розаса - подхалима и интригана - довести до сведения начальства, что Земмельвейс принимал участие в революции 1848 года. Когда Земмельвейс в 1849 г. снова выставил свою кандидатуру на ассистентское место в клинике, Клейн взял на его место некоего Брауна, который заранее дал понять, что считает смешным усиленное внимание к чистоте рук, а Земмельвейсу предложил обучать студентов акушерству на чучелах - Земмельвейсу, первому научившемуся спасать от смерти живых матерей.

 Земмельвейс вернулся на свою родину, Будапешт, и через месяц после его ухода в первом отрелении умерло двадцать женщин. Клейн предоставил всему идти своим ходом. Новый ассистент Браун поддерживал Клейна, все еще считавшего, что мытье рук хлорной водой - просто глупость.

 В день, когда Земмельвейс приступил к своей новой работе - почетной и бесплатной - в госпитале св. Рохуса в Будапеште, из шести женщин, только что родивших в этой дыре, одна умерла, другая была при смерти, четверо лежали в тяжелой родильной горячке. Ну, ещё бы! Акушер был одновременно и старшим хирургом и приходил к ним, когда на руках у него еще оставался запах от гнойных операций.

 Таковы были страшные в своей простоте наблюдения Земмельвейса. Исключая один за другим источники септической инфекции, он в течение шести следующих лет работы в этой трущобе св. Рохуса потерял от родильной горячки всего 8 человек из тысячи. Выжившие 992 женщины и их мужья ликовали.

Медицинский персонал ворчал, особенно врачи. Земмельвейс раздражал их своей «идиотской» чистоплотностью. Он разъяснял, он увещевал, он приставал к сиделкам и сестрам, мучил акушерок, обрушивался на студентов и даже почтенных врачей, заставляя всех дезинфицировать не только руки, но и инструменты, щипцы, бандажи, даже судна. Просто маниак.

 Он получил кафедру в Будапештском университете. В университетской клинике роженицы лежали на ломаных кроватях, под рваными одеялами, на тюфяках, из которых торчала солома. Комнаты были полны дымом из химических лабораторий и вонью из больньчных уборных и покойницкой, доносившейся со двора, куда выходили окна. Даже эту клинику неутомимо, настойчиво, восстанавливая всех против себя, он сумел защитить от смерти. Чистота была его единственным средством. Он не ставил никаких опытов. У него не было ни помощников, ни средств на нужные исследования. Ни одного опытного животного, ни одной пробирки. Он не имел понятия о микробах. Этот фантастический венгерец вытирал пот с высокого, смелого лба. Не выходил из палат родильного отделения, уничтожая малейшие источники заражения, за двумя небольшими исключениями: он не знал, что здоровые с виду врачи и акушерки могут быть носителями стрептококков, и не подозревал опасности половых сношений непосредственно перед родами.

 В 1856 г. он сделал свое последнее открытие. В университетском госпитале он достиг замечательных результатов: роженицы больше не умирали. Но вдруг смертность вспыхнула снова. Погибали женщины, рожавшие на постельном белье, зараженном гнойными выделениями ранее умерших больных.

 Госпитальное начальство экономило на стирке белья. Земмельвейс поднял шум, но ничего не добился, и в этом нельзя особенно винить начальство, которое, в конце концов, нисколько не рисковало погибнуть от родов. Земмельвейс взвыл. Он схватил смертоносные грязные простыни и отправился с ними в служебный кабинет к директору здравоохранения фон Тандлеру, этот изящный господин содрогнулся - и матери перестали умирать...

 Гроза готовилась изнутри. За одиннадцать лет он нашел только двух сторонников среди всех профессоров Европы. В то же время повсюду десятки тысяч матерей продолжали умирать. То здесь, то там вспыхивали так называемые эпидемии родильной горячки с такой силой, что родильные дома закрывались. Но при этом так увеличивалось число абортов, детоубийств и подкидывание детей, что их приходилось снова открывать.

 До сих пор Земмельвейс не напечатал ни одного слова: он только писал своим коллегам простые, грубоватые письма, сообщая о полученных результатах. Они не обращали на него внимания. В Вене продолжали смеяться над ним. Наконец ему надоело, что там его называют «сумасшедшим из Будапешта», надоел Браун, лгавший, что при дезинфекции хлорной водой смертность от родильной горячки нисколько не уменьшалась, и в 1861 г. шедевр Семмельейса «Этиология: происхождение и профилактика родильной горячки» появился перед смущенными взорами европейских гинекологов. Не существует более нелепой, путанной, многословной, полной повторений и в то же время более точной, классической и душераздирающей учёной статьи. Оглушенные светила гинекологии ответили на этот документ молчанием - им нечего было ответить.

 Это молчание Земмельвейс принял за оскорбление, стал бомбардировать обидчиков открытыми письмами.

 «Перед богом и людьми, - написал он вюрцбургскому профессору Сканцони, - обьявляю вас убийцей». Сканцони ничего не ответил. Тогда Земмельвейс непростительно согрешил не только против хорошего вкуса, но и против врачебной этики, излив свое негодование в медицинском журнале, причем угрожал обратиться, минуя коллег врачей, прямо к больным.

 «Муж, знаешь ли ты, что значит звать врача или акушерку к твоей жене в тяжелую минуту родов? Это значит поставить ее жизнь на карту. И если ты не хочешь остаться вдовцом, не хочешь, чтобы твои дети лишились матери,- купи на два цента белильной извести, раствори ее в воде и не позволяй врачу или акушерке осматривать твою жену, прежде чем они в твоем присутствии не вымоют рук раствором извести. Не допускай их к ней, прежде чем ты сам не увидишь, как они моют руки до тех пор, пока руки не сделаются скользкими».

 И через все письмо проходит, как ужасный припев, воинственный клич: «Пора прекратить убийства». И вдруг, когда все с ним уже согласились, когда перепутанные профессора Вены и всей Германии стали исполнять его требования, он выполнил свою угрозу.

 Как раз тогда, когда это было уже не нужно. На улицах он стал останавливать совершенно незнакомых молодых девушек, гулявших с молодыми людьми, и убеждал их позаботиться об этом умывании хлорной водою перед родами. Его молодая жена Мария обратила внимание на странную неуверенность его походки. На торжественных обедах он ел, как дикарь, и малейшее противоречие выводило его из себя и приводило к ссоре со всеми, кроме его собственных маленьких детей. Он сам растерянно спрашивал жену: - Что со мной сделалось? Что-то не в порядке с моей головой.

 Лето 1865 года. Мария с младшим, еще грудным, ребенком на руках, увозит его в Вену. Каким триумфом могло быть это возвращение! Как раз тогда профессор Шпет, - тот самый, которому Земмельвейс послал первое открытое письмо,- повел себя как порядочный человек, признав в печати; что только чистота, абсолютная чистота рук и инструментов может предохранит матерей от родильной горячки. Признание опоздало..

 ... 12 августа 1866 г. знаменитый Листер сделал свою первую антисептическую операцию и преградил смерти вход через операционные раны. Это произошло через восемнадцать лет после того, как Земмельвейс показал, каким образом проникает в тело смерть, и нашел,- гораздо точнее Листера,- средство задержать ее. Но кто не помнит Листера?

 17 августа Земмельвейс умер. Когда его привезли в сумасшедший дом, у него болел палец, глубоко порезанный во время его последней будапештской операции. Открытая им смерть от заражения крови сжалилась над ним. Всего две недели прожил он, заживо похороненный, сумасшедшем доме.

 В конце своей статьи Земмельвейс рассказывал, как он уверен в том, что родильная горячка почти никогда не происходит от «самозаражения» рожениц.

 Он говорил, что его отчаянье по поводу гибели стольких тысяч матерей утихает только при мысли о том счастливом будущем, когда ни одна роженица не будет погибать от вносимой в нее инфекции. «Но если мне, не дай бог, увидеть своими глазами то счастливое время не доведётся, - писал Земмельвейс, - то уверенность, что такое время неизбежно должно рано или поздно придти, будет утешать меня в мой смертный час».