А 22 июня началась война. Андрюша вместе с друзьями тут же пошёл в военкомат:
– Мы хотим защищать Родину!
Записали их всех в один отряд и вскоре отправили на фронт. Не писал ничего с фронта Андрюша девчатам, и они не писали ему. А только ждали: когда же он вернётся и кого выберет. Любили его обе крепко, и одна другой не собиралась уступать:
– Вспомни, Марфа, как Андрюша на меня смотрел на проводах! Меня он любит! Ты хоть и красивая, а любит меня.
– Ничего подобного! Ты просто умная и спокойная, Любочка. Ему этого во мне не хватает. Но всё равно он только меня любит! Вот посмотришь – как вернётся, сразу замуж позовёт!
Фантазировали девчонки. А между тем годы были тяжёлые, военные. Работать приходилось много, так что молодость проходила мимо. Кожа на солнце становилась тёмной и обветривалась, морщинки появлялись не по возрасту рано.
А в один из угрюмых осенних дней, когда и жить порой совсем не хочется – от этого низкого чёрного неба над головой, от уныния в лесу и в поле, от того, что ни одного насекомого на дворе уже не встретишь и луча солнечного не дождёшься, пришла страшная весть: погиб Андрюша. Погиб геройски: вывел весь отряд из засады немцев, все побежали, а он отвлекал на себя внимание врага. Там и остался, на белорусской земле, не желая отдать врагу даже пяди той земли и желая лишь одного – спасти своих друзей-товарищей.
Рыдали, обнявшись, девчонки. И не было конца их горю-несчастью. Утешали друг друга как могли:
– Да, Любочка, Андрюша только тебя любил! Это я придумывала, когда говорила, что он мне тайком подарки носил…
– Марфуша, нет, мне Андрей говорил, что красивее девушки, чем ты, он в жизни своей не встречал и уже не встретит. А потому и женится только на тебе!
Не было предела девичьему горю. И слезами их можно было бы запруду наполнить доверху, так что и не перейти бы её больше никогда вброд…
Горевали подруги долго, и воспоминания об Андрюше были общими. Но не осталось ничего от него – лишь могилка где-то на далёкой белорусской земле.
А потом получили они на почте письмо. Адресовано было обеим, так и выдала им его почтальонша – Марфе и Любе. Писала его неизвестная женщина:
«Нашла ваши адреса и имена в кителе Андрея. Не представляю, как вы выглядите. Только рядом было письмо, в котором ваш солдат каялся да говорил, что любит вас обеих одинаково. И если и суждено ему будет погибнуть в этой войне, то только потому, что выбор не мог сделать. Марфу любил как Любочку, а Любу – как Марфушу. И нет ему за то прощения на этой земле, нет ему здесь пути и жизни».
Это письмо разрешило все их девичьи споры. Не было больше сомнений и вопросов, кого всё же любил Андрюша и почему так рано и несправедливо прибрал его Господь.
А потому жизнь понеслась своим чередом. Вскоре пришла Победа. Молодые люди стали возвращаться с фронта. И девчата быстро нашли каждая своё счастье. Повыходили замуж, детки пошли. Но дружить не переставали:
– Завтра в город поеду: в аптеку нужно и в собес. Посидишь с моими оборванцами, Люба?
– Конечно. Тем более моим девчатам с твоими охламонами всегда веселей!
Марфа не обижалась – мальчишки её и вправду под стать ей самой были безобразниками: слушались мало, делали всё по-своему, зато самостоятельности им было не занимать.
А Любины девочки были умничками – послушными да аккуратными. Одно удовольствие было с ними нянчиться да возиться. И мальчишки Марфины более спокойными и уравновешенными становились в присутствии Любиных девочек.
Вырастили детей, поразъехались те из родительских домов – учиться в город. А там и семьи свои завели.
Марфин муж спился да помер, а Любин умер от чахотки. Остались они вдвоём – самые близкие и родные друг другу души. И не было такой силы, которая могла бы их разлучить.
Так и жили они добрыми соседушками и подружками: дом к дому, палисадник к палисаднику, огород к огороду. Вместе коротали свою старость. И никогда не было им скучно: загрустит Марфа – Любочка всегда рядом:
– А помнишь, Марфа, как мы с тобой на танцах чуть не подрались только потому, что Андрюха притащил тебе букет ромашек с поля?
– Помню, как ты вцепилась мне в волосы и кричала: «Это мне, это мне!»
Подружки начинали смеяться, и вся грусть их улетучивалась.
Или Люба захандрит: то поясницу ломит, то голова болит, Марфа и утешит её:
– Вспомни, как с кручи в реку ныряли, а у тебя трусишки соскочили. Ты мне кричишь: «Помоги, помоги натянуть!» Я ныряла да тянула их наверх, чтобы тебе голопопой при всём честно́м народе не пришлось выходить на берег. А там ведь мальчишек полно было! Стыда бы потом не обралась!
Опять смех да счастливые воспоминания. Нет их дружбе предела, нет конца. Такую женскую дружбу не каждый день встретишь…
Весной попа к попе картошку в своих огородах сажали, грядки готовили под помидоры да огурцы. А по вечерам, накинув тёплые шали, подолгу сидели на лавочке у калитки – любовались закатом, провожали за горизонт солнышко. И говорили много, а иногда просто молчали – и молчать им вместе было не скучно.
Зимой реже виделись: одеваться было трудно и снег чистить нелегко. Но всё равно иногда проберётся одна к другой – и давай чай душистый вместе пить да мед есть. И вспоминать:
– Помнишь, Марфа, как на сеновале тебя с мужем твоим застукала? Ах, проказники, подумала! И позавидовала вам. Мой-то мужик чинный был – глупости разные не приветствовал и не допускал.
– А ты Люба, вечно как в город уедешь, так твой весь ум терял сразу и давай по соседским избам ходить да всех своими разговорами завлекать. И детей мог оставить – лишь бы болтать да чтоб его слушали.
И опять смеются.
– Счастливые мы с тобой, Марфа, дружим уже почитай как семьдесят лет. Разве бывает ещё такая дружба у кого? Ты видела?
– Нет, Любочка, не встречала. Соседи обычно глотки друг другу готовы перегрызть, а мы с тобой за всю жизнь раза два только поссорились. Помнишь ту бабу Таню, что за рекой нас тогда приютила? Одна ведь прожила много лет, и ни души рядом! Да, счастливые мы с тобой, Люба!
Случилось как-то поехать Любе в город – на несколько дней к дочке своей. Внуков захотела навестить – давно дочка звала. И не было Любы в деревне всего-то четыре дня.
Как вернулась – первым делом в дом к подружке. А там чужие люди ходят, зеркала занавешены и иконы все вынесены – неизвестно куда и кем. И Марфа в гробу лежит. «Лучше бы и не было этих четырёх дней вовсе! Может, Марфа моя жива бы осталась… Это она от тоски умерла».
Стояла весна – то время, когда цветут одуванчики. Набрала Люба их целую охапку, сплела два венка, надела себе на голову один, а второй Марфе на могилку отнесла:
– Носи, Марфа, да будь прекрасна в нём как прежде! И не грусти – скоро мы с тобой свидимся…
Обычная мечта о необычной жизни
Родители дали ей необычное имя – Лика. Значит, и жизнь её должна была быть необычной – совсем не такой, как у всех. Когда, юная, слышала она случайно разговоры мужей с жёнами, которые уже пожили в браке, уши её сворачивались в трубочку: «Нет, у меня так не будет! Это как же надо опуститься, чтобы матом друг с другом разговаривать и посылать друг друга так, словно это норма и обычное дело?!»
И каждый раз Лика думала: вот именно сейчас и начнётся её необычная жизнь! Но пока всё шло как у всех: дома между родителями стояла ругань, а в школе дразнили одноклассники:
– Лика, покажи своё строгое лико!
При этом Лика, не обращая внимания на обстоятельства вокруг, выжимала из себя максимум: училась хорошо, занималась большим теннисом и баскетболом. С тренировок выходила мокрая насквозь – выкладывалась на полную катушку. Да и жила в южном городе – летом жара стояла такая, что уснуть ночью можно было только если обмотаться мокрой простыней. И было на засыпание около 10–12 минут – как только простыня высыхала, снова становилось невозможно жарко. Так за вечер иногда приходилось мочить эту простыню раза три.
