На востоке небо потемнело так, словно на него опрокинули чернильницу, на западе же оставалось лазурно-чистым, не тронутым. Солнце облило золотом зелень просторного кряжа, сделало его на фоне этой мрачной небесной завесы ослепительно красочным. Пахло луговыми цветами, наступающей грозой. И дымом.

Конь протяжно фыркнул, тряхнув косматой головой. Сабуро ободряюще похлопал его по могучей взмыленной шее и устремил внимательный взгляд на разлившейся под кряжем холм Окэхадзама. Вражеские знамена рассыпались по всей местности, холм пестрил от неисчислимого количества шатров, до ушей долетал бой молота по наковальне, ржание лошадей и монотонный гул голосов. Не потребовалось ломать голову и напрягать глаза – княжеский шатер Имагавы Ёсимото размером с небольшой дом стоял в самом центре лагеря и буквально кричал пурпуром. Сабуро знал и был уверен – этот самодовольный прыщ чувствует себя в полной безопасности в окружении двадцати тысячного войска.

Он провел внимательным взглядом по горизонту – захваченные накануне форты все еще испускали густые клубы дыма. Их танцующие черные столбы практически сливались с небом. Спешившись, он наиболее отчетливо ощутил, как спина затекла от долгой скачки. Пошевелив плечами и тем самым прогоняя усталость, в голове мелькнула мысль: поскорей снять тяжелый доспех и отправиться спать. Оставшиеся в авангарде самураи внимательно следили за своим командиром, устало ждали новых приказов. Верные военачальники находились тут же, готовые в любой момент идти в наступление. Переключив внимание с оккупантов, командующий одарил подчиненных многозначительным взглядом.

Первым вызвался ответствовать Акэти Мицухидэ, но едва ли с целью услужить. В его голосе, как и всегда, играли нотки презрения, а в глазах цвета расплавленного золота сквозил холод.

– Татсусиро-сама1, из доклада разведки следует, что крепость Одака – как мы и опасались, – взята. Имагава оставил там около сотни человек, которые контролируют перемещение припасов за стены. Если дадим им еще время, они укрепятся за стенами, чем сильно усложнят нам последующие задачи.

По окончании короткого рапорта стало заметно, как челюсть самурая плотно сомкнулась, а тонкие губы сложились в прямую линию и стали еще тоньше. Наиболее тяжело бывалому воину давалось звать мальчишку по имени, возведенному в ту степень, при которой взрослого мужчину начинает снедать чувство унижения и ощущение, что об тебя хорошенько вытирают ноги. С высоты зрелых лет, он недолюбливал главнокомандующего, частенько норовил ослушаться приказов, доказывая свою правоту и точку зрения, указывая на бо́льший опыт в военном деле, но, как правило, его тактика и стратегия частенько давали сбой, ибо строились не на мудрости и прозорливости, а лишь на желании подорвать авторитет Татсусиро. Нарушение субординации периодически вынуждало молодого человека ставить Акэти Мицухидэ на свое место, да так, чтобы все остальные это видели и мотали на ус. Их отношения пролегали глубоко в прошлое и с самых истоков приобрели негативный оттенок, но так или иначе свою работу капитан разведки знал и ни раз доказывал хитрость ума и осторожность при сборе сведений о врагах.

Татсусиро никак не отреагировал на доклад, продолжая всматриваться недвижимым взором в мрачнеющую посекундно даль, затем опустил взгляд, рассмотрел позиции смотровых, возвратил к небесному полотну, постепенно наползающему тяжелым брюхом на холм и погрузившему его во мрак. Где-то в незримой близости ворчал гром.

Постепенно лагерь врага замерцал множеством огней; похоже, войско готовилось отужинать в честь своей быстрой и легкой победы. До поросшего деревьями кряжа доносились громкий коллективный смех, протяжные мотивы боевых песен, легкое бренчание не лучшим образом настроенного сямисэна2.

Военачальники окружили небольшой походный стол, устремили взгляды на карту местности, разрисованную и исписанную заметками командующего. Несколько суток в седле, долгие часы сражений на западе сильно вымотали воинов, однако внезапное вторжение многотысячной армии врага, что стремительно захватила главную крепость и заняла позиции на охранных фортах, вынудило отложить мечты об отдыхе.

Татсусиро указал собравшимся на изображение леса, лежавшего западней холма.

– Оити, вы с Сато поведете кавалерию сквозь лес и займете позиции чуть дальше рва. Без условного сигнала в атаку не идти, не геройствовать. Если же сигнала не последует, или враг перегруппирует свои силы, что повлечет за собой невозможность внезапного нападения – вовсе отойти к начальным позициям и ждать. Я тем временем возглавлю штурмовой отряд, зайду с левого фланга, в обход кольца обороны, и проникну в самый центр их лагеря, лучники прикроют нас насколько будет хватать видимости.

– Не думаю, что лагерь останется без защиты. Имагава самоуверен, но не законченный идиот, – задумчиво промычал Хисимура Сато, почесывая длинный шрам на щеке.

Татсусиро замер, с хитрым прищуром рассматривая общую картину, но тут же продолжил спокойным сиплым голосом, сорванным в недавней битве.

– В лагере, без сомнений, останется элитный отряд самураев, но едва ли они смогут помочь своему господину. – Генерал вновь уставил взгляд на изображение леса на плане наступления и на длинную линию чуть восточней от него. – Здесь я подготовил некую подстраховку. Учитывая превосходящие силы врага, она должна внести в их строй некоторые коррективы.

– Ловушки? – догадался Хисимура Сато.

– Огненный заслон, – подтвердил командующий. – Как только войско Имагавы отойдет от лагеря на достаточное расстояние, Акэти подожжет заслон, отрезав путь к отступлению и любую возможность подкрепления из лагеря.

– Это и будет условным сигналом, я полагаю? – вздохнула устало Оити, рассматривая досконально карту.

– Когда начнется хаос, – игнорируя комментарий, проговорил Сабуро, – вы с Сато вступите в бой и прижмете их к «полыхающей стене» конницей.

Девушка нахмурила тонкие брови и заглянула в глаза командиру, словно пытаясь понять, не шутит ли он часом.

– Хаос или нет, мы в меньшинстве, – напомнила.

– В раз так десять, – подхватил Сато, но едва ли с тем же негодующим посылом, что соратница. Его глаза сверкали как у хищного зверя, который принял решение завалить добычу в несколько раз больше себя самого.

Сабуро, похоже, мало волновало роптание подчиненных, он уже не в первый раз сталкивался с подобными сомнениями, и сейчас у него не было ни сил, ни желания доказывать им, что риск того стоит. Он поставил все две тысячи жизней своих людей на кон, уповая – чего греха таить, – на удачу и счастливый случай, что, конечно же, не поддавалось здравому смыслу. Вся эта стратегия скорей походила на акт самопожертвования. Но во славу чего?

– Выполнять, – приказал Татсусиро Сабуро голосом, не терпящим возражений.

Капитаны как будто замешкались, но ослушиваться приказа не рискнули, зная о вспыльчивом характере командующего. Собрав остатки сил и храбрости в кулак, они один за другим отступали от походного стола с распростертой на нем картой. Все, кроме Оити. Татсусиро задержал взгляд в ее зеленых глазах, но лишь на мгновенье, как бы давая понять, что не отступится от задуманного, а затем с грацией дикой кошки вскочил на вороного жеребца. Девушка, с разочарованием уловила этот ментальный посыл и, плотно стиснув челюсть, последовала примеру командира. За спиной генерала остался стоять отряд из пяти сотен солдат.

Ждать пришлось недолго. Когда с обратной стороны от лагеря Имагавы ветер донес до кряжа бренчащий и стройный марш тысяч ног, тревога и сомнения моментально отпустили сердце Татсусиро. Третья сторона конфликта была на подходе вопреки всем противоречиям и законам логики. На ее внезапное появление Сабуро возложил дюжую часть успеха своего отчаянного контрнаступления, и как только ухо самурая уловило этот заветный и столь желаемый звук, их изначально жалкие шансы на победу возросли в два или даже в три раза.