Родился в 1963 году в Ленинграде (Санкт-Петербург). В 1986 году получил высшее техническое образование, окончив Ленинградский кораблестроительный институт. Трудовая деятельность автора до сих пор связана с современным машиностроением и новейшими конструкторскими разработками.

Начал писать рассказы и стихи в 1990-е годы. За прошедшее время опубликовал несколько повестей, объёмный роман в жанре психологической драмы «Бомба в голове» и два цикла стихотворений, большая часть из которых была создана в последние 8–10 лет.

Автору интересны и поэзия, и жанровая проза, интеллектуальные романы, а также истории о любви, о столкновении идей и взглядов, философия. Публикуется в изданиях Русского литературного центра и издательства «Четыре».

На выставке было непривычно много народу. Представительные пары степенно расхаживали в поисках знакомых, приглашённые собирались в большие и малые группы и вели между собой непринуждённые разговоры. Нафранченные мужчины очень разных лет, дамы в глубоком декольте и дорогих украшениях, сновавшие между ними аккуратно одетые мальчики с бокалами напитков на подносах – всё это означало, что происходящее событие представлялось по высшему разряду.

Кучки людей постоянно распадались и образовывались вновь, но сохранялась их общая распределённость по залам и обращённость исключительно к середине помещений, где и происходило всё самое интересное. При этом развешанные на стенах картины никого не интересовали, и, наверное, было бы даже нелепо одиноко рассматривать их, выпадая из круга увлечённой самою собой публики. Собственно, рассматривать там было и нечего: несколько десятков полотен утверждали неоспоримость законов геометрии, с математической точностью воспроизводя округлость кругов и треугольность треугольников, а также уводя куда-то ввысь строгую параллель оттенённых разными тонами граней. Кое-где масштабов холста просто не хватало, чтобы навечно убедить зрителя в существующей правде, и поэтому из-под рамы торчали обрывки бумаги и картонные модели геометрических тел. Самая большая из картин наполовину вообще была закрыта материей, прикреплённой к раме обычными канцелярскими кнопками – на вторую половину холста, очевидно, не хватило масла. Впрочем, что там могло быть изображено, угадать не представляло особого труда: на абсолютно жёлтом фоне была нарисована какая-то волнистая линия, которая начиналась в одном углу картины и заканчивалась, скорее всего, в противоположном. Всё это многозначительно называлось «Жизнь».

Среди всех работ только одна была посвящена «посторонней» теме: она напоминала пейзаж, очевидно, представлявший на выставке что-то из раннего творчества художника. На тёмном полотне сияла луна и блики осветительных ламп – больше ничего разобрать было невозможно.

Сам виновник торжества затерялся среди гостей, попеременно выпивая с каждым из них и выслушивая поток изощрённых до убожества, будто подготовленных заранее комплиментов. Периодически им интересовались вновь прибывшие, отвлекая его от рассуждений в кругу друзей. Было видно, что организованное мероприятие доставляет ему огромное удовольствие, и те же встречи, носящие случайный характер, не имели бы для него того особого значения, которое он придавал им сейчас.

Со временем публики заметно прибавилось. Званый вечер набирал силу, открывая посетителям новых персонажей. Например, таких, как молодцеватый щёголь в чёрном костюме и бабочке, который переходил от одной группы лиц к другой, нагло совал руку в чужие карманы и мило улыбался на недоуменные взгляды гостей. Никто не понимал производимых этим хитрецом пассов, замирая в негодовании и быстро соображая, как ему достойно ответить, пока кто-нибудь с запозданием не объяснял, что это неизвестно кем приглашённый сюда фокусник. Когда он вынимал из пустого кармана пачку сигарет или яркий цветок и дарил его даме, окружающие одобрительно ему кивали и улыбались.

Одна привлекательная особа удивила всех, придя на выставку со своей декоративной собачкой, объясняя на каждом шагу, что ту сегодня не с кем оставить. Собачка громко тявкала и, путаясь под ногами, интересовалась ароматами буквально всех встречаемых ею граждан. В конце концов ей наступили на лапу. Её душераздирающий визг и мелкая суета по поводу травмы привлекали внимание присутствующих целых пять минут, но потом всё успокоилось.

У парадной лестницы при входе в главный зал элегантный высокий мужчина давал интервью. Его рука описывала плавные движения, будто усмиряя мысли, а сам он, произнося речь, напряжённо хмурился, не то подбирая слова, чтобы по достоинству оценить творчество художника, не то сожалея о недостаточно полном собрании его работ. Когда он натыкался взглядом на знакомые лица, то заметно оживлялся, и, казалось, его мысли обретали наконец нужную форму выражения. К эмоциональному монологу подключилась и вторая рука, двигаясь в такт с первой, а по окончании тирады они обе рухнули вниз, точно подведя неоспоримый итог творческим метаниям художника, а вместе с тем и столь сильному хвалебному отзыву его ярого поклонника. Телевизионщики отсняли общий план и спешно удалились, а праздник продолжал раскручиваться по своему сценарию.

Скоро вкатили сумасшедших размеров торт. Голоса зазвучали оживлённее, зал наполнился гулким эхом. Тут и там послышались остроты, выражающие слабую привязанность к сладкому. Тем не менее круглый стол, на котором стоял торт и были разложены стопки тарелок и ложки, провожали взглядами до самого того момента, пока он не остановился в углу помещения, – и после все потихоньку направились в его сторону.

Через некоторое время, в самый разгар представления, вдруг погас верхний свет – это был один из сюрпризов устроителей вечера. Потом один за другим стали гаснуть светильники. Гости закрутили головами, воцарился мрак. Тот, кто уже взял в руки тарелку, не видел, откуда в неё можно положить, и застыл в безмолвном ожидании. Но это было полбеды. Некоторых темнота застигла с воткнутой в сладкое месиво лопаткой, из-за чего несколько секунд они были вынуждены орудовать ею наугад. Раздались шёпот и недовольные комментарии. Чувствовалось, как дамы встревоженно пытались нащупать своих мужчин, переживая за себя и за свои украшения. Но после некоторой паузы, вызванной, как всегда в таких случаях, непредвиденными обстоятельствами, по центру зала откуда-то из-под потолка ударил мощный многоцветный юпитер, и засверкали бокалы с шампанским, мириадами брызг рассыпались огоньки от светящихся на шеях и запястьях женщин драгоценностей.

Все сразу оживились. Световое шоу оказалось неожиданным, поскольку настраивались немного на другое, однако впечатление, судя по всему, было сильным. Какой-то находчивый от наплыва эмоций захлопал в ладоши, его поддержала бóльшая часть публики. Разразившиеся в зале аплодисменты на несколько секунд подавили всех присутствующих своей нелепостью. Кому они предназначались, не понимал никто. Но и то, что происходило на открытии выставки, было слишком явно отмечено печатью экстравагантности, невольно побуждая к самым необычным реакциям. Заиграла музыка. Одновременно в соседнем зале послышался взрыв хохота, что вызвало любопытство у остальных гостей, ещё не отметивших для себя ничего смешного. Некоторое время ушло на подключение главных действующих лиц вечера, в связи с чем неорганизованная толпа напоминала броуновское движение. Но уже скоро атмосфера яркого неординарного события разлилась широким фронтом и достигла всех уголков выставочного центра. Каждый и все вместе направляли внимание только в одно какое-то место. Празднование набирало обороты. Задел был сделан, настроение масс определено.

Верхний свет больше не включали, только подсветку. Тех, кто не успел посмотреть экспозицию, очевидно, приглашали прийти ещё раз.

В середине торжества грянуло выступление ансамбля песни и пляски. В центр анфилады, на освещённое место, выскочила дюжина славных парней в косоворотках и под включённую фонограмму лихо пошла отмахивать руками и ногами. Поющие дородные девицы в сарафанах и с платочками в руках выстроились тут же полукругом, бойко покручивая станом, звеня развесёлым ойканьем. Хор чистых звучных голосов многократно отразился под сводами залов и, смешавшись с эхом, наполнил пространство громовыми раскатами. Всё вокруг задрожало, шум достиг критической отметки, нагрев атмосферу до всеобщего возбуждения. И мысли, и голоса терялись в потоках одолевающего публику неистовства.