— Холодно. — Элеонора дотронулась до матерчатого пузыря. — Иди.

— Прогоняешь?

— Забочусь.

Он поцеловал ее и, уже вернувшись к своей машине, крикнул:

— Кстати, ты молодчина! — он поднял вверх большой палец и озорно, по-мальчишески улыбнулся.

Элеонора что-то ответила, слова потонули в шуме мотора. Машина тронулась и тяжело поползла к шоссе.

— Говорите, обратиться к миссис Уайтлоу? — Розалин допила пиво и протянула руку к полной банке.

— Я налью, — Харт опередил миссис Лоу и налил стакан до краев.

— Черт знает, где она сейчас. — Розалин сделала большой глоток. — Она же мне не докладывает. Спросить у нее? Что толку? Уверена: она ничего не знает. Сядет, вытянет ноги и будет откровенно любоваться ими. Или рассматривать руки. Удивляюсь, какие женщины пошли. Ничего не боятся. На редкость беззастенчивые особы.

— На редкость, — поддержал Харт, — не то, что в наше время.

Он так посмотрел на Розалин, что она поежилась. Такое случалось с ней не часто. Брови поползли вверх. Джоунс с удовольствием начал следить за их движением. Для него это было отдушиной: каждый квадратный дюйм тела миссис Розалин Лоу он изучил с таким тщанием, что еще минута — и делать было бы нечего. А теперь вот бегающие брови — опять развлечение.

— Нельзя ли без педагогических мудрствований, миссис Лоу?

Розалин присосалась к стакану и, оторвавшись от него, довольно развязно понесла. В этот момент между Хартом и Джоунсом состоялся примерно такой немой диалог: «По-моему, наша престарелая блудница готова?» — спросил Харт. «Пожалуй, вы правы, сэр», — незамедлительно ответил Джоунс. Оба остались довольны состоявшейся беседой.

— Помогите мне. — Розалин действительно захмелела. — Помогите. Я умею быть благодарной. — Сказав эти слова, она посмотрела на Харта, будто ей было не больше двадцати, но, поскольку зеркало давало изображение чуть не втрое старше, у того мурашки побежали по коже.

— Чего вы добиваетесь? — спросил Харт и подумал: «Откуда у женщин берется эта уверенность, что мы только и ждем, как бы получить соответствующие благодарности где-то между полуночью и часом после хорошего ресторанного застолья?»

— Найдите его в Европе, в Италии, где угодно. Вы же можете связаться с вашими агентами, или как вы их там называете. Направьте кого-нибудь за границу. Мне нужен Лиджо. Я за все заплачу. За все. — Розалин порозовела.

Харт встал, всем видом показывая, что коррида идет к завершению. Он посмотрел на могильный камень Аль Капоне, как бы призывая великого бандита в свидетели, и начал:

— Я-обязан строго придерживаться служебных предписаний. А в них сказано: расследование за границей подлежит передаче в руки Интерпола. По той причине, что полицейское расследование является суверенным актом государственной власти каждой страны в отдельности.

Глаза Джоунса излучали восхищение: «Шеф — человек! Когда захочет…»

— Никто не может туда приехать и на собственный страх и риск учинить расследование.

То ли от выпитого, то ли от знакомого слова «учинить» у Розалин заблестели глаза. Харт ничего не знал про изумруды, которые, после очередной оргии, рекомендовал носить миссис Лоу давно забытый вздыхатель, но про себя отметил, что глаза у нее действительно зеленые и яркие для ее возраста.

— Если учинить расследование в чужой стране, это будет квалифицировано как вмешательство во внутренние дела и вызовет политический скандал. Надеюсь, вы понимаете, что политический скандал слишком дорогая цена за то, чтобы ваша спальня не пустовала.

Миссис Лоу сидела неподвижно, смиренно положив руки на колени, лишь брови сновали вверх-вниз, вверх-вниз. Джоунс блаженствовал.

— Предположим, мы телеграфируем в Париж. Они все там как сонные мухи. Па-риж! — нараспев произнес Харт. — Па-риж! До работы ли им? Они предпочитают толкать машины… — Брови миссис Лоу застыли в вопросе. — А! Вы не знаете, что значит толкать машину? Поясняю. Один мой знакомый был в Париже. Идет по улице. Видит, машина с двумя очаровательными девушками. Одна из них кричит: «Эй, не можете ли толкнуть машину?» Он снимает пиджак и начинает толкать. Бедолага. А оказывается? Оказывается, машина в полном порядке. А просьба девиц потолкать означает совсем другое. Понимаете? Совсем другое! Какие выводы? Выводы такие: в любом деле нужно знать правила, иначе будешь потеть, вцепившись в задний бампер, вместо того чтобы расстегивать брюки.

Харт был в ударе и махал 4<мулетой» уже без устали.

— Предположим, я пойду вам навстречу. — «Хотя с какой стати мне это делать?» — просквозило в его усмешке. — Мы телеграфируем в Париж. Париж обработает нашу телеграм—

му, перефразирует текст, внеся максимальное количество глупостей и ошибок, и телеграфирует в Интерпол в Рим. Там запрос формулируется по-новому и отсылается… Куда? В Милан? В Турин? В Болонью? В Палермо? Куда? Этого никто не знает. Ну ничего. Запрос, перевранный от души (в нем что-нибудь вроде: «Мэри Лиджо, голубоглазая девушка шестнадцати лет, разыскивает пуделя, в ошейнике которого спрятано завещание па предъявителя, оставленное ее дядюшкой-миллионером»), попадает во все перечисленные города. В городских полициях этих городов запрос подшивают, предварительно опросив всех владельцев овчарок, на этом розыск кончается. Все. Баста. Баста кози.

Харт потер руки. Он был переполнен собой. Джоунс пожирал шефа глазами. Розалин была подавлена. Тореадор здорово вспотел. Он забыл про платок, отер лоб ладонью и, устало глядя на кресло первого ряда, потребовал «Браво» пли «Долой»:

— Как?

Миссис Лоу — она же зритель, она же бык — покинула партер, то бишь арену, и молча направилась к двери, покачивая ясно видными Харту бандерильями на загривке.

— По-моему, миссис Лоу чем-то расстроена? — обратился он к Джоунсу, опережая хлопок двери.

Выступление Харта произвело, видно, сильнейшее впечатление на молчаливого труженика галерки, потому что вместо привычных «Пожалуй, вы правы, сэр» и «Я так не думаю, сэр» Джоунс выпалил:

— Отчего бы ей расстраиваться, сэр?

Тут уж опешил Харт. Он с удивлением посмотрел на Джоунса и выдавил:

— Ну и денек. — Подумал и добавил: — Ив самом деле, отчего?

И тут зазвонил телефон.

— Вы с ума сошли?! — Если бы кто-нибудь видел сейчас доктора Барнса, то не поверил, что перед ним обычно невозмутимый хирург лучшей больницы города. — Как ушел? Куда? Где взял машину?

Доктор Барнс не мог знать, что за день до побега Дэвида Лоу посетил садовник Пит. Никто не мог подумать, что у садовника и его хозяина были особые отношения, скажем, как у Штатов и Англии. Дэвид Лоу сказал Питу, что ему лучше, просил принести какую-нибудь одежду и подогнать

ко входу в больницу машину с полным баком. Садовник Пит был из той породы людей, каким не надо два раза повторять одно и то же.

Барнс швырнул трубку на рычаг и опустился к кресло. «Невероятно. Еще два-три дня назад одной ногой в могиле, а сегодня — удрал из больницы. Невероятно. В этом весь Лоу. Неуправляемый человек. Человек, которого никогда нельзя было понять».

Барнс симпатизировал Дэвиду. Может быть, поэтому он наотрез отказался выполнить поручение, вернее, приказ Харта. Барнс понимал, что приказ исходил не от Харта. Что Харт? Они оба, как и Розенталь, в западне. Что делать? Максимально, что мог гарантировать Барнс, — молчание, хотя и оно давалось ему с трудом. Харт не сказал, почему началась охота на Лоу. Вернее, сказал, но это был детский лепет. Барнс был достаточно наблюдателен, чтобы связать воедино миллионы Дэвида Лоу, его симпатии левым организациям и появление в доме Лоу садовника Пита. Харт высказался о Пите примерно так: «Есть люди, созданные пить; есть люди, созданные любить; есть люди, созданные ловить преступников, а есть люди, созданные быть недовольными. Этот парень из последних. Где бы он ни жил, он всегда будет недоволен. От недовольного человека можно ожидать любых неприятностей. Недовольные — часто отчаянные ребята. Они ничего не боятся. Довольный человек уже наполовину трус, если не больше. Довольного легко запугать. Пит — недовольный парень. Недовольный из худшей разновидности. Недовольный дура!| — всего лишь досадная помеха. Недовольный человек с мозгами — головная боль для властей».