Розалин с удовольствием запустила бы стаканом в эту опять блестящую потом рожу. Но ее обладатель точно знал, что собеседница этого не сделает никогда, знала и сама Розалин. Поэтому крепче сжала стакан и, превозмогая отвращение, отпила из него.

— Кажется, входите во вкус? — Харт прищурил глаза. — Всегда так с вашим братом. Сначала ни-ни, йотом за уши Не оторвешь. Сложные вы ребята. Я имею в виду женщин. Очень сложные. Сначала входите во вкус, потом влипаете в историю.

Явного издевательства Розалин стерпеть не могла. Она вскочила так резко, что стул отлетел в сторону.

— Послушайте, вы! — Миссис Лоу широко открыла рот, и Харт не удивился, если бы из него сейчас хлынула раскаленная лава. — Вы забываетесь. При чем здесь история? Я не из тех, кого привозят ваши захребетники. Не из тех! Я могу обратиться к тем, кто вас назначает. Предел есть всему! Понимаете? Всему!

Харт кивнул Джоунсу, тот поставил стул на прежнее место и отошел к степе.

— Напрасно вы так, миссис Лоу. Совершенно напрасно. Разве я сказал, что вы из тех? Побойтесь бога. Я прекрасно к вам отношусь. Считаю вас женщиной разумной, даже необыкновенной в некотором роде. Стакан у нас действительно один. Может, зря я сказал вам, кто из него пьет? Виноват. Я как-то не придал этому значения. — Его голос стал жестким. Розалин смекнула: игра кончилась, и снова села. — Что касается ваших угроз обратиться к тем, кто меня назначает, то вот что я вам скажу: в радиусе пятисот миль нет ни одного человека, который мог бы решить мою судьбу, хотя нас назначают и избирают, конечно, по воле местных налогоплательщиков. Зарубите себе на носу. Есть вещи, куда лезть не стоит. Вам остается масса интересного: любовники, вечеринки, пикники, легкий разврат, в рамках христианской морали, разумеется. Согрешил — помолись, два раза согрешил — два раза помолись, и так далее, чтобы был полный баланс грехов и добродетелей. Вы не хуже меня все знаете. Теперь о вашем любовнике — к чему нам всякие недомолвки? — я считаю: он покушался на жизнь вашего сына. Ничего не вышло. У него сдали нервы. И он дал деру. Советую подыскать другого! Наладчика, настройщика, кавалера — назовите как вам угодно. Вашего дружка на территории Штатов нет. Да и смешно было бы!

— Его можно найти в Европе. — Розалин была смущена, тем более смущена, что никогда не поверила бы, что способна испытывать такое чувство.

— Давайте сразу договоримся: хотите, чтобы нашли че

ловека, который пытался убить вашего сына, или чтобы нашли вашего любовника?

А какая разница? Разве это не один и тот же человек?

Впервые в глазах Харта мелькнуло нечто похожее на уважение или, во всяком случае, на любопытство.

— Считайте, что я хотела бы найти преступника, — веско добавила миссис Лоу. Она уже успела взять себя в руки.

— Совсем другое дело. Конкретное предложение — конкретный ответ. Вы, — Харт снова отхлебнул из банки и указал ею на миссис Лоу, — поручили искать человека, покушавшегося на убийство вашего сына, частному детективу, миссис Уайтлоу. Почему бы и не обратиться к ней? Зачем тревожить беспомощную полицию? Вы же так думаете о нас? Так. Не надо скромничать. — Розалин молчала. Харт продолжил: — Дело в том, что вам гораздо важнее найти любовника, чем преступника. Тут возникает один тонкий момент. Вы же не хотите, чтобы вашего голубя засадили годков на тридцать — тридцать пять? Не хотите! Значит, вы уверены: он не виноват. Откуда берется такая уверенность, вот о чем я хотел бы вас спросить?

— Вот и все, — сказал Дэвид Лоу. Он снова сидел, облокотившись па руль. Элеонора — на заднем сиденье, как и час назад.

— Что — все?

Она заглянула в зеркальце заднего вида. Волосы растрепались, и помада, конечно, была размазана. Вечно забываешь стереть эту дьявольскую помаду. Но невозможно же помнить еще и об этом. _х

— Дождь кончился.

— А! — Она опустила ноги и, не глядя вниз, хотела нащупать туфли.

. — Туфли в твоей машине, — тихо проговорил Лоу.

— А, верно.

Она поправила волосы и поняла, что говорить не о чем. Лоу молчал и, вполне вероятно, думал то же самое: говорить не о чем.

«Что я должна делать? Сидеть и молчать, или выйти, не прощаясь, сесть в свою машину и уехать, или затеять ни к чему не обязывающее щебетание, или томно дышать, стараясь перехватить его взгляд, или…»

— Холодно? Включить обогрев?

— Не-а, — Элеонора нажала на ручку. Дверь открылась. В машину ворвалась влажная пыль. — Я поеду?

Он повернулся, сжал ее запястье и еле слышно проговорил:

— Я бы сказал что-нибудь хорошее. Просто не умею. Л лишь бы говорить — по-моему, ни к чему…

— Угу, — она кивнула и пошла по песку, ноги зарывались по щиколотку.

Ходить по мокрому песку вовсе не такое уж удовольствие. Дождь был сильным и долгим: даже на глубине в несколько сантиметров песок оставался влажным. Она села па переднее сиденье своей малютки и тщательно отряхнула ступни. Над морем летала какая-то большая птица, издававшая заунывные, протяжные звуки.

Элеонора убрала с заднего сиденья тряпки, сунула ноги в туфли, включила зажигание. Мотор работал еле слышно. Несколько минут она грела двигатель, хотя обычно этого не делала. Не хотелось уезжать отсюда. Когда еще можно будет так сидеть, пи о чем не думая, смотреть на море и слушать странные крики неизвестной птицы. Из оцепенения ее вывел голос Дэвида:

— Послушай! Я не сказал главного.

Она замерла. Еле слышное тарахтение мотора казалось адским грохотом. Лоу просунул голову в кабину — стекло было опущено.

— Я не сказал главного, ради чего приехал сюда. Все раздумывал, говорить иди нет. Когда ехал сюда, хотел предостеречь тебя, как малознакомого человека. Теперь… — он умолк, как будто что-то взвешивая. — Одним словом, не нужно заниматься моим делом.

— Видишь ли… — Элеонора дотронулась рукой до его щеки: кожа была теплой и сухой. — То, что произошло, — это одно. Моя работа — совсем другое. И не нужно путать такие разные вещи — третье.

Он молчал. Появилось солнце. Птица исчезла. Море искрилось множеством красок.

Элеонора поцеловала Дэвида Лоу. Поцелуем долгим, таким долгим, что, когда она откинулась на подголовник, снова стали слышны крики чертовой птицы.

— Что ты намерена делать?

— Жить.

— Я имею в виду не вообще. Что намерена делать дальше? По моим делам?

Непонятно, почему практически чужой человек задает

такие вопросы. Еще непонятнее: он ей нравится. Она ответила, непременно ответила бы, знать бы что. Он спрашивает из притворного любопытства, или как вежливый человек, или ему на самом деле не безразлично, что с ней может произойти? Он ехал, чтобы предостеречь ее. От чего? Почему? Хотелось бы спросить. Вряд ли будет выглядеть красиво, если она задаст кучу непродуманных вопросов, да еще в спешке. Час назад ее вопросы звучали бы вопросами профессионала. Сейчас они будут для него вопросами женщины. Сомнительно, чтобы мужчины приходили в восторг от женщин, которые засыпают их вопросами, к тому же дурацкими.

— Нужно попасть в архив вооруженных сил. У меня там кое-какие связи. Документы тихоокеанской кампании, скорее всего, уже рассекречены. Меня интересуют военные биографии трех человек.

Лоу обеими руками сжал голову Элеоноры и прошептал: — Прошу тебя, будь осторожна.

— Жаль, нет кинокамеры. — Она смотрела снизу вверх. — А то можно было отснять самые душещипательные кадры на моей памяти.

Лоу выпрямился. Наверное, заболела спина — он стоял в неудобной позе, — расправил плечи, пальцами помассировал затылок.

— Умная женщина, а говоришь такую ерунду.

— Чем умнее женщина, тем больше ерунды должна говорить, а то с ней быстро станет скучно. Разве непонятно? Не хочу, чтобы тебе стало скучно со мной.

— Понимаю, почему ты хороший детектив. Мастерски запутываешь всех: и противников, и союзников. Даже меня запутала.

— Уже?

— Похоже.

С моря потянуло холодом. Ветер усилился. Клетчатая ткань пузырилась и вздувалась, фигура Дэвида становилась комичной, как у циркового клоуна.