красивый парень — появился всего за несколько минут до вылета. Он нес маленький чемоданчик и был возбужден.

— Я сразу обратил на него внимание. — Вебстер был одет по-домашнему и никак не походил на блюстителя порядка. — Почему? Да потому, что у него шла кровь носом, и он никак не мог ее остановить. Я спросил даже: «Ничего не । случилось, сэр?» — «Нет, нет, — ответил он поспешно, — это со мной бывает. Тонкие сосуды»… Не знаю, какие уж там у него сосуды, но, даю вам слово, что он был избит. Такие характерные ссадины на лице, сбитый на сторону галстук, пересохшие губы. Я попросил его предъявить документы. Он сначала возмутился, скорее для вида, потом протянул бумаги. Все было в порядке. «Служащий похоронного бюро Роктауна»… Ничего себе вид для профессионального могильщика, подумал я. Задерживать не стал — в аэропорту и не такого насмотришься. На всякий случай вышел на улицу. На стоянке перед зданием, довольно далеко от входа, в темноте стояла машина. По-моему, полицейская. Я еще удивился: почему здесь? Потом решил, что, скорее, это «плимут» кого-то из пассажиров или провожающих. Кругом туман, ничего не видно.

— В машине кто-нибудь был? — спросила Элеонора, скорее из вежливости, прекрасно понимая, что ответить иа ее вопрос не просто.

Майкл Вебстер виновато улыбнулся, прищурил глаза и как маленький мальчик, оправдываясь перед мамой за очередную провинность, произнес:

— Вообще-то у меня близорукость… Не сильная, но есть. Сидел ли кто в машине или нет, с уверенностью сказать не могу. Может — да, может —'нет. Поленился подойти к машине. Мне казалось, ничего страшного нет. А что-то произошло?

— Нет, нет! Ничего. — Элеонора с симпатией смотрела на близорукого Вебстера. — У меня просьба. Никому не говорите, что я была у вас. Ни Джеку (Вебстер улыбнулся), ни девушке в справочной, которая пьет с вами кофе, ни начальству. Никому-никому. Я могла к вам и не поехать. Будем считать, что и не поехала. Тут любовная история. Понимаете? Ревность, измена… Кому приятно, когда копаются в его грязном белье?

— Никому, — согласился Вебстер с готовностью, столь присущей молодым людям, к мнению которых совсем недавно стали прислушиваться взрослые. Особенно, если

мнение это касается отношений между мужчиной и женщиной.

Они попрощались, и Элеонора поехала в Роктаун.

Вебстер не врал, она уверена. Лиджо улетел, потому что его заставили. Кто заставил? Ответить на вопрос проще простого. Слишком много случайностей: заснувший сержант, побег, приезд точно к вылету самолета. Так не бывает. Скорее, было иначе. К Лиджо заехали. Предложили убраться. Он стал возражать. Ему пригрозили. Не подействовало. Он наивно, да-да, именно наивно, как часто бывает с бандитами, верил, что его спасет могущественная Розалии Лоу. А она была у себя дома и не могла знать о происходящем с Лиджо. И даже если бы могла? Его начали бить, весьма профессионально. Марио Лиджо тоже знает, что такое хороший удар кулаком, но, видно, знакомая ему европейская школа не шла ни в какое сравнение с тем, что на сей раз было предложено.

Избитого, его отвезли в аэропорт к рейсу, о котором справились заранее. Кто-то на его машине доехал до указателя, оставил ее там, чтобы утром ее подцепил тягач и отбуксировал в город.

Кто мог сделать это? Кто мог успешно шантажировать Лиджо? Знать о нем всю подноготную, и вдобавок, в случае несогласия — а так и получилось, — найти физические аргументы, которым Лиджо, гангстер-профессионал, ничего не смог противопоставить? Кто? Таким человеком мог быть только Харт и его люди! «По-моему, так, — решила Элеонора, — впрочем, я могу и ошибаться».

Утренняя сцена в полиции: пятно, дубинка, наигранность поведения Харта, странная растерянность Джоунса — все вызывало тягостное ощущение. Если за отъездом Лиджо стоят люди Харта — Элеонора не допускала, что сам Харт может быть непосредственным участником расправы, — так вот, если считать, что люди Харта причастны к побегу Лиджо, то зададим вопрос: зачем им это понадобилось?

Предположим, что Харт и Лиджо и раньше были в каких-то отношениях и Харт желает спасти его от неминуемого разоблачения. Но не лучше ли было это сделать сразу же после покушения? Далее: Харт показал миссис Уайтлоу досье Лиджо, которое было любезно переслано коллегами из международной организации криминальной полиции. Элеонора помнила, как Харт пощелкал пальцем по досье и с явной завистью проговорил:

— Красота, а не работа! Сидишь себе в Париже, крутишь

амуры с парижанками и время от времени рассылаешь коллегам по всему свету душещипательные жизнеописания всяких подонков, вроде этого. Я не претендую на пост президента или одного из трех вице-президентов Интерпола, по уж одним из девяти делегатов его исполкома я вполне мох’ бы стать. А? Чем я хуже? G моим-то опытом! В крайнем случае согласен на место советника коллегии.

Тогда еще отношения между Хартом и миссис Уайтлоу были совершенно безоблачными, и Харт позволял себе такие пассажи — нечто среднее между шуткой и бравадой стареющего бонвивана.

Неприязнь Харта к Лиджо была слишком очевидной, спасать его он бы не стал. Напротив, он охотно упрятал бы его за решетку, будь у него стопроцентные доказательства вины Марио Лиджо. Но их, как видно, не было. А хотелось иметь! Как? Только одним способом — заставить человека бежать. Что может быть более красноречивым признанием своей вины, чем побег в момент следствия. Какого следствия? Насколько могла понять Элеонора, Харт и его люди следствия в полном смысле слова не вели. Они, скорее, наблюдали ситуацию, курировали ее. Следствие вела она, миссис Элеонора Уайтлоу. И вот 'в ходе следствия человек с преступным прошлым, Марио Лиджо, совершает необъяснимый поступок. Он, чье неучастие в преступлении засвидетельствовал не только садовник Пит, но и сам пострадавший, он, доказательств вины которого нет и не предвидится, бежит. Что должно прийти в голову миссис Уайтлоу? Преступник — Марио Лиджо! Далее она слагает полномочия, возложенные на нее матерью пострадавшего Дэвида Лоу, и кто-то (вот только бы знать. — кто) может быть спокоен: ни одна живая душа не полезет в его дела.

Элеонора подрулила к зданию полиции. Джоунс стоял при входе, как всегда скрестив руки на груди и беззастенчиво рассматривая Элеонору. Ему, видно, никто и никогда в жизни не говорил о том, что это неприлично.

Обстановка самая обычная. И все же Джоунс выдал себя, заговорив, когда она подошла, первым; чего раньше себе не позволял:

— Как дела, миссис Уайтлоу? Ездили к развилке или в аэропорт?

— Зачем? Ваш шеф и вы дали исчерпывающее объяснение. Тратить время по пустякам я не привыкла.

Она пристально посмотрела на Джоунса и спросила,

приблизившись к нему настолько, что у бедняги, наверное, закружилась голова:

— Успели побывать дома и переодеть рубашку?

— Какую рубашку? — Если Харт мог претендовать хоть на какой-то артистизм, то у Джоунса он отсутствовал начисто.

— Свежую, Джоунс, свежую! Утром на вас была другая. Ведь так? С каким-то пятном. — Она, привстав на поски, шептала в самое ухо ошеломленному полицейскому. Со стороны могло показаться, что Элеонора вот-вот поцелует Джоунса.

— Пожалуй, вы правы, миссис Уайтлоу. С пятном. Именно с пятном. У меня анемия. Врачи говорят, в начальной стадии. Велят пить гранатовый сок. Вот я и пью. По утрам. Сегодня заляпал рубашку. Случайно. Вот.

— Заляпали? — Элеонора отодвинулась, с интересом изучая Джоунса.

— Заляпал.

— Могу рекомендовать чудесное средство от пятен.

Элеонора еле сдерживала себя, чтобы не крикнуть: «Вот вам рецепт: не размахивайте дубинкой — не появится кровь на рубашке, никому не нужный пикап и полицейская машина в аэропорту. А вы заладили: гранатовый сок, гранатовый сок! Нет ничего хуже, Джоунс, чем считать окружающих глупее себя».

Но ничего этого миссис Уайтлоу не сказала, а только морщила лоб:

— Сейчас вспомню, сейчас. Как же называлось это проклятое средство? Только что вертелось на языке и вылетело…