Харт замолчал, прикрыл глаза, вспоминая что-то. В коридоре раздались шаги. Капитан открыл глаза и увидел Джоунса.

— Где моя бутылка? Что случилось?

Джоунс протянул запотевшую бутылку с оранжевым содержимым и, с опаской глядя на миссис Уайтлоу, сумрачно ответил:

— Случилось. Пожалуй, случилось, сэр.

Я истомлен жарой и умолкаю.

— А кто был в комнате Лоу? Скажи.

Хитрюга, впрямую не просит продолжения. Ну, что же? Очень по-человечески, очень. Но разве я могу ответить на ее вопрос? Нет, конечно же нет. Я просто не знаю, кто был в его комнате, и был ли кто-либо вообще. Знать это может только миссис Элеонора Уайтлоу. Но она всего лишь второй день ведет расследование, и было бы просто неприлично требовать от нее ответа на вопрос Наташи.

— Я не знаю, кто был в спальне Лоу в ту ночь.

— А кто знает? Кто? Харт? Уайтлоу? Сам Лоу? Его мамаша?

— Оставь меня. Хотя Лоу, может, и знает что-то. Но толку-то? Что толку, если он лежит в больнице — живой труп, ни слова, ни движения.

Наверное, у меня сейчас противная рожа провинциального резонера.

— Ну и что? Элеоноре надо ехать к нему. Пусть посмотрит на него сама. Я бы сгорела от любопытства: какой он? — Она прижимает, мою голову к полотенцу и впивается зубами в затылок.

— Хочешь, подскажу, на чем ты остановился? Харт спросил: «Где моя вода? Что-то случилось?» — а Джоунс ответил: «Случилось. Пожалуй, случилось, сэр».

Харт взял бутылку, начал жадно пить. Потом, видно, решил, что раз так долго и откровенно говорит с миссис Уайтлоу, то можно быть проще: например, вытереть губы не платком, а рукой. Джоунс молчал. Элеонора молчала. Гудел кондиционер, гудела огромная муха в тщетной попытке вылететь на улицу сквозь мутное желтое стекло.

— Так, значит, случилось? — Харт внимательно изучал Джоунса. — Дай, что ты там прячешь за спиной!

Джоунс сделал шаг вперед и протянул Харту табличку с синим шнурком, какие обычно вешают в общественных местах и на них бывает написано: «перерыв», «закрыто», «ремонт», «продается», «только для белых», «карантин»…

Харт повертел ее в руках, медленно прочитал написанное и протянул табличку Элеоноре, не выпуская из рук витой шнур, прикрепленный медными клепками. Слова складывались в фразу: «Дэвид Лоу — ты мертвец!»

Все трое инстинктивно придвинулись ближе друг к другу. Харт повел носом.

— Чудеса! От Джоунса пахнет одеколоном! — Он выразительно посмотрел на миссис Уайтлоу, в его взгляде можно было прочесть: вы волшебница, если даже Джоунс-впервые — учтите, впервые на моей памяти — воспользовался одеколоном.

Наконец мухе удалось вылететь на улицу. Харт тоскливо посмотрел ей вслед.

— Ее хлопоты уже закончены! А наши? — Он заглянул в глаза Элеоноры и поправился: — А ваши? Ваши только начинаются. Значит, табличка! Что это? Откуда? Когда? Я не спрашиваю, кто — по лицу вижу, что такой вопрос нам не по зубам. — Он накрутил шнурок на палец так, чтобы табличка оказалась накрепко притянутой к его кулаку, и поднес ее к лицу Джоунса. — И прошу без всяких там «пожалуй, сэр»…

Джоупс был немного не в себе, скорее, даже не из-за происшедших событий, а потому, что ему предлагалось рассказать нечто связное, да еще без слов «пожалуй, сэр». Элеоноре даже почудилось, как напряглись мышцы у пего под форменной рубашкой. Джоунс выдохнул, обвел глазами присутствующих, моля о помощи, но, поняв, что ждать ее не приходится, начал, еле разжимая толстые губы:

— Наши ехали на патрульной машине. Вот. На семерке…

Было видно, как ему тяжело говорить, и еще было видно, что если бы удалось напрямую, минуя речь, прочесть мысли Джоунса, то они оказались бы на удивление не банальными и четкими. Но напрямую мысли пока не читают, вернее, не все читают и не всегда. Джоунс продолжил:

— Наши на машине подъехали к особняку Лоу. Просто так подъехали. Безо всякого дела. Встали. Одип из ребят другому говорит, мол, вот в этом домике Лоу, значит, мистер Лоу вчера чуть дуба не дал. Тут видят, от двери особняка к забору бежит служанка. Ну та, что нас водила по комнатам, значит. Такая черненькая, хорошенькая, — сказал он и осекся, жалобно глядя на миссис Уайтлоу и как бы извиняясь: дескать, вы гораздо лучше, та просто хорошенькая, а вы — настоящая красавица. Он даже взмок, бедняга, и, наверное, здорово жалел, что у него нет такого огромного спасительного платка, как у Харта. — Служанка добежала до калитки. Открыла ее, чтобы выйти на улицу — чего-то купить шла, так она им потом объяснила, — и встала как вкопанная. Ребята видят, она что-то отцепила с ручки. Такая медная круглая ручка, вроде как старинная. И стоит. Эта Лиззи Шо стоит и губами шевелит. Один из ребят, который за рулем был, говорит напарнику: подъедем, что ли? Чего она там прилипла к дверной ручке? Подъехали. Она стоит и держит в руках вот это. — Джоунс дотронулся до таблички.

— И это все? — Харт начал улыбаться, губы его растягивались все шире и шире, он прикрыл глаза и захохотал. Его тело содрогалось от взрывов смеха, следующих один за другим.

Джоунс с недоумением смотрел на шефа. Элеонора сразу поняла причину веселья Харта.

— Дурачье! — закричал Харт. — Что-то случилось? Да, случилось! — передразнивая Джоунса, кривился Харт. — Дурачье! Какие-нибудь вшивые старшеклассники вывесили эту дребедень, и бдительная полиция уже наложила полные штаны. — Он повернулся к Элеоноре. — Вот оно, мое воинство! Вот! Ну и дураки, ну и дураки! — повторял он.

— Я так не думаю, — сэр, — глядя поверх Харта, произнес Джоунс и, что было чрезвычайной редкостью и лишь сви—

дотельствовало о ого волнении, повторил: — >1 так но думаю,) сэр.

— Отчего же? — ехидно, приподнявшись на локтях, переспросил Харт.

Джоунс посмотрел па миссис Уайтлоу, подвинул табличку, которая могла вот-вот свалиться со стола, и заметил:

— Дело в том, сэр, что сейчас каникулы и в городе нет ни одного старшеклассника. Я знаю их всех в лицо. От старшеклассников куча неприятностей. Хорошо, что у нас город стариков.

Харт подобрался. Прямо надо сказать, шеф полиции попал в деликатное положение, во всяком случае, в глазах миссис Уайтлоу, которой он выдал восторженную рекомендацию проницательности Джоунса всего несколько минут назад. Но Харт умел проигрывать с достоинством, позволяя себе лишь немножко спасительного юмора. Он сорвал платок с шеи п бросил его к ногам Джоунса:

— Можете принять мои поверженные знамена! Я проиграл!

Шутовство кончилось внезапно, Харт мгновенно превратился в собранного, опытного полицейского:

— Значит, надпись «Дэвид Лоу — ты мертвец!» — не шутка?

— Пожалуй, вы правы, сэр. — Джоунс смотрел на шефа с обычным почтением, нет, в его взгляде было больше, чем почтение, в нем светилась подлинная любовь, добиться которой сознательно, путем каких-либо ухищрений невозможно: она или есть, или нет, как и обычная любовь, если вообще можно употреблять слово «любовь» в сочетании с прилагательным «обычная».

В комнате воцарилось молчание. Харт сложил все платки в стопку. Элеонора встала, пальцем провела по табличке, и Харт поймал себя на том, что думает: «У меня никогда не было знакомых девушек с такими длинными и яркими ногтями. Зачем они нужны? Хотя в принципе красиво. В этом что-то есть, раз даже мне доставляет удовольствие смотреть на ее руки. Но если бы кто-нибудь спросил, какими должны быть руки у приличной, по моему представлению, женщины, то я наверняка описал бы что-нибудь попроще».

— Спасибо, мистер Харт, вы на многое открыли мне глаза, — прервала его размышления Элеонора.

Капитан поднялся и хотел изобразить нечто вроде полупоклона, принятого в офицерской среде времен войны Севера и Юга. Ничего дельного не получилось, он широко улыбнулся, взял миссис Уайтлоу за руку, сжал запястье и тихо проговорил:

Всегда можете рассчитывать на нас с Джоунсом, всегда. Сейчас я бы на вашем месте сходил к доктору Барнсу, который первым приезжал ночью к Лоу. А заодно и выяснил, когда можно будет переговорить с пациентом его больницы.