Вдова Данни, которую делали красивой непреходящие с возрастом удивительные черты умной и чувствительной женщины; его четырнадцатилетний сын и несколько дальних родственников слушали нотариуса по-разному внимательно: кто-то – в ожидании скорого окончания процедуры, иные – с жадностью, некоторые – предвкушая возможную финальную тайну или скандал.

«…Ни перед кем в целом свете я не имею тяжких обязательств, у меня нет никаких денежных или деловых долгов, а мои посмертные просьбы просты и не потребуют сложных хлопот и приготовлений.

Уверен в том, что конец моего жизненного пути был внезапным, и я не успел лично сделать необходимых распоряжений, – именно поэтому сейчас и слышите вы эти слова.

Я обязан только тебе, любимая моя жена, поэтому все то, что я попрошу моих друзей выполнить срочно и в первую очередь, будет способствовать твоему дальнейшему жизненному спокойствию и безмятежности.

В суете привычной для меня жизни, в опасностях и трудностях которой ты никак не могла быть рядом, я многого не успел тебе сказать, не смог объяснить причин возможно обидных для тебя некоторых моих поступков.

Условности и нравы нынешнего общества позволяют многим людям судить обо мне, как о человеке легкомысленном, эгоистичном и поверхностном, совершенно неготовом и неспособном думать о близких людях и тонко ценить их чувства.

То, что так удачно сложилось в мою судьбу, в мою жизнь, сознательно наполненную приключениями, доступными возможностями и соблазнами, на расстоянии, делающем для кого-то близкое и дружеское общение невозможным, кажется скверным и нечестным. Легкий же характер, данный мне родителями и природой, некоторые невежественные люди склонны считать обязательным для мужчины условием его многочисленных супружеских измен.

Но, милая моя жена, поверь, у меня нет никаких причин просить твоего прощения! Сожалею, что не могу сказать этих последних слов глядя тебе в глаза, прямо и честно, так, чтобы избавить твою душу даже от тени темных сомнений, с возможностью навсегда успокоить твое сердце, а эти сухие строки на бумаге ни в коей мере не смогут дать тебе должных заверений.

Ты умна и знаешь меня, как никто другой в мире. Уверен, что тебя нужно убедить иначе.

Да, почти непрерывно путешествуя, в десятках стран я встречался со многими женщинами, восхищался их красотой, имел частые беседы с теми, кто был остроумен и образован, наслаждался музыкой и искусствами в обществе прекрасных и грациозных.

Я угадывал тех, кто влюблялся в меня, со многими женщинами был откровенен и близок на словах, но всегда, при любых обстоятельствах и в разных краях я помнил о тебе, моя жена, которая верно и преданно ждала меня вдалеке.

Тебя не было и не могло быть рядом со мной – и я страдал, разочарованный этим обстоятельством.

Ошибка всей моей жизни – мы виделись с тобой непоправимо редко.

Поэтому я и распоряжаюсь сейчас о следующем.

Немедленно опубликовать в газетах ведущих мировых держав и передать во все телеграфные и информационные агентства для срочного оповещения по радио текст такого содержания:

„Пусть оставит все дела и прибудет для участия в траурной церемонии моих похорон наравне со всеми прочими та незнакомая многим людям моего круга женщина, которую я когда-то выбрал себе в спутницы в рискованном предприятии, собравшись в дальнее путешествие, которую я тогда сам же определил для заинтересованного общения в чужой стране; которая, возможно, когда-то любила меня, но я, женатый мужчина и неплохой отец, не посмел ответить ей взаимностью, никогда не переходил доступную грань и поэтому мы с ней никогда не были близки. Подпись“.

Рассчитываю, что все произойдет именно так.

Когда эта просьба исполнится, а гроб с моим телом будет опущен в могилу, ты, моя любимая жена, получишь необходимый ответ, почему я так и не совершил поступка, навсегда бы нанесшего оскорбление нашей любви.

Твой муж Данни.

Расходы на прессу и авиабилеты, без ограничений, – в отдельном поручении для управляющего моего банка.

Организаторов похорон прошу запланировать мероприятие не ранее конца текущей недели.

Исключительно после выполнения этой первоначальной просьбы и на следующий день после погребения поручаю огласить все прочие финансовые условия данного завещания».

Зашуршали одежды, бумага.

Мальчик прижался к матери и негромко, отвернувшись ото всех, спросил:

– Зачем же все так сложно?

Светловолосая хрупкая женщина погладила сына по голове, так же тихо вздохнула.

– Он сказал, что я получу ответ. Нужно ждать…

Миллионер Данни всегда был против религий. Он верил, но не поклонялся.

Правление местного географического общества единогласно постановило выполнить просьбу родных погибшего и предоставило для прощания свой просторный зал.

Около закрытого гроба стояли вдова Данни и его сын.

Поодаль – несколько молчаливых мужчин в черном, доверенных деловых партнеров, инженер и адвокаты.

У дверей, тихо переговариваясь, толпились газетчики: светские хроникеры, репортеры и фотографы с громоздкой аппаратурой.

За несколько минут до истечения назначенного срока в зал вошла незнакомая никому женщина, светловолосая, невысокая, одетая скромно и траурно. За ней, похожая фигурой, робко встав у стены, прошла еще одна, такая же молчаливая и стройная, потом еще одна женщина, еще и еще…

Представители прессы заволновались, профессионально защелкали фотокамеры, застрекотали киноаппараты.

Десятки женщин, образовав в зале широкий круг, со смиренным недоумением оглядывали свои ряды, явно впервые видя друг друга.

Некоторые отличались смелостью взгляда, другие старались скрыть взволнованные слезы, но все равно плакали, а вдова погибшего продолжала печалиться, опустив лицо в сложенные ладони.

Прошло несколько тихих минут. Священник молчал.

Внезапно одна из многочисленных светловолосых женщин нерешительно улыбнулась, тронула за рукав другую, что-то ей прошептала, а та, услышав краткие, но удивительные слова, быстро осмотрев прочих собравшихся, наклонилась к следующей посетительнице. Все они начали переглядываться и, совершенно незнакомые, одинаково заулыбались друг другу.

Сын Данни, крепкий подросток, вздрогнул от нарастающего в зале шума и обнял мать.

– Смотри! Как же они все похожи на тебя!

И действительно, лица появившихся так внезапно женщин были одинаково красивы, удивительно схожи задумчивой траурной печалью; все они не различались ни ростом, ни стройными фигурами, ни цветом волос, видневшихся из-под темных шляпок и вуалей.

– Мама, ты всё поняла?

Вдова подняла голову, улыбаясь всем сквозь слезы.

– Это был точный ответ. Он не мог дать иного…

Самая странная траурная церемония, какую когда-либо видели собравшиеся, продолжилась смехом, милыми женскими улыбками и полуденным солнцем, лучи которого внезапно осветили уютный зал географического общества.

Впервые за годы безупречной карьеры нотариус был растерян.

– А продолжение завещания? Как же быть с ним?!

Вдова Данни тронула за плечи сына.

– Это лишнее. Я знаю, что там.

– Но, все-таки!..

– Уверена, что все свое имущество и деньги муж оставил мне и нашему сыну. Правильно?

– Д-да, конечно… Но ведь нужно публично огласить доли, проценты?!

– Детали меня не интересуют. Муж сказал мне главное.

Вместе они сидят на пустынном пляже. Порывы теплого ветра развевают волосы. О берег ритмично бьются волны. Воздух, такой густой и горячий, почти осязаемый, пахнет солью, солнцезащитным кремом и совсем немного плавящимся асфальтом. Солнце печет плечи. До загорелых спин изредка долетают прохладные брызги.

– Смотри, полетела! – Оля протягивает руку в воздух, провожая указательным пальцем стартовавшую с космодрома ракету.