Я долго думала, стоит ли рассказывать эту историю. Вдруг не поверят или, того хуже, будут смеяться? Но потом все-таки решилась. Через много лет. Может кому-нибудь она пригодится.

У меня потерялся папа. Я вообще-то все постоянно теряла: носки, ключи, дневники с домашним заданием, сдачу. Но папа потерялся сам. Давно. Настолько давно, что я о нем ничего не помнила. Восемь лет я жила без него, с мамой. С ней, конечно, было бы здорово, если б не ее характер. Она очень упрямая. И страшно занятая: ведь у нее и работа, и диссертация, и даже ужасная «халтура», которая постоянно пожирала время. Днем «халтура» отлеживалась в стопках бумаг и каких-то отчетах, а по ночам, когда я уже спала, вылезала и оттяпывала от времени здоровенные куски. Время ведь глупое, нет, чтобы спрятаться получше: под диван или за холодильник. Но оно продолжало сидеть в больших настенных часах. Каждую ночь «халтура» откусывала от времени ровно столько, сколько требовалось маме на меня, и с этим ничего нельзя было поделать. Впрочем, маминого времени не хватало не только мне. По воскресеньям и праздникам звонил какой-то Горшков и приглашал маму то в кино, то в кафе, но она всякий раз отказывалась:

– Некогда. Работа, Майка… Нет, и на следующей неделе не смогу… Ну, пока.

– Опять Горшков? – интересовалась я.

– Опять, – вздыхала она.

– А почему не пошла?

– Ни к чему все это. И вообще, хватит подслушивать!

– Да я и не подслушиваю, больно надо!

И это было чистой правдой, потому что в те годы меня занимало только два вопроса: когда мама перестанет тащить домой «халтуру», и куда делся отец, а неизвестный, но настойчивый человек по фамилии Горшков меня не волновал. Дело в том, что у всех были папы: у одноклассников, у ребят со двора, у девчонок из танцевального. У всех. Такие разные папы: красивые и так себе, в военной форме и в майках, строгие, веселые… Но главное – были. А у меня нет. И я считала это совершенно несправедливым. Я часто спрашивала у матери:

– Где мой папка?

Она или просила не путаться под ногами, или отвлекала какой-нибудь ерундой типа «почисть картошку», или хмурилась и отвечала:

– Потерялся.

– А ты искать пробовала? – не унималась я.

– Бесполезно, – махала рукой мама.

– Плохо искала, – предполагала я.

– Хватит молоть чепуху, у меня еще дел по горло! – злилась она и переходила в наступление. – Покажи-ка лучше дневник, давно я туда не заглядывала.

– И совсем не давно, а два дня назад. Ничего там нового нет. – И я спешно ретировалась на улицу, потому что в дневнике имелась масса нового, но ни черта хорошего.

Во дворе было дрянно, там ближе к вечеру появлялись папы, к которым бежали навстречу мои друзья по салкам и штандеру. Они брали отцов за руку и просили на булочку или на мороженое, а потом возвращались с такими глазами, что мне хотелось непременно выиграть, чтобы хоть немного омрачить их настроение. Но это удавалось нечасто, поэтому я приходила домой не в духе, хмурая и наотрез отказывалась есть.

– Вся в отца! – качала головой в таких случаях мать. – Вечно без аппетита и такой же скверный характер.

– Правда похожа?! – радостно спрашивала я. – И глаза как у папы? Такие же голубые?

– Вылитая! – заверяла она и насильно кормила ужином.

А потом, ночью, когда «халтура» занималась временем, он мне снился. Сидел за столом на нашей маленькой кухне, вяло ковырял вилкой рыбную котлету и смотрел на меня голубыми глазами. Точно такими же, как у меня.

И так он, скорее всего, и остался бы только в моем воображении и никогда не шагнул из сна, чтобы взять меня за руку, если бы не стечение обстоятельств. Вот какое. В октябре у нас заболела классная. На замену ей пришла Вера Константиновна – злющая, абсолютно не понимающая шуток и, естественно, не подозревавшая, что мой папа потерялся давным-давно. А шутка, между прочим, была что надо: если хорошенько натереть доску хозяйственным мылом, то пока не отмоешь, ничего не напишешь. С минуту она извлекала из мела вместо букв противный скрип, а после безошибочно угадала зачинщика. Меня. Потому что я громче всех смеялась.

– Я желаю побеседовать с твоим отцом. Если до пятницы он не появится, зайду к вам домой, – пообещала Вера Константиновна, выводя красной пастой послание в дневнике.

Оставалась надежда, что со дня на день выздоровеет классная, и тогда позорную запись «безобразное поведение… не успевает по нескольким предметам… мыло, наверное, принесла с собой…» можно будет просто ликвидировать, выдрав страницу из уже и без того отощавшего дневника. Но учительница, видимо, прочитала мои мысли:

– Алла Николаевна вернется к концу месяца. Надеюсь это твоя первая и последняя попытка сорвать урок. Садись. Итак, продолжим…

Я очень-очень старалась исправить положение: тянула руку и делала умное лицо, но она не обращала внимания, а когда прозвенел звонок, напомнила:

– Майя, до пятницы!

Это было ужасно! Я представила Веру Константиновну у нас дома, а потом маму, откладывающую в сторону «халтуру» и говорящую: «Ну что ты за ребенок?! Тут бьешься как рыба об лед, а ты – доску мылом!», и у меня покатились слезы. «И в танцевальный больше не позволит ходить, – почему-то решила я, пока брела из школы. – А в четверг у меня как раз первое выступление. „Берлинская полька“. И костюм уже сшит». В общем, до конца света оставалось три дня. Выход виделся один – найти папу. Другого не было.

А искать я могла лишь единственным способом – написать объявление. Я видела множество таких объявлений на столбах и на подъездах: «Потерялся щенок…», «Утеряна дамская сумочка…», «Ушел из дома и не вернулся…». Поначалу хотела так: «Ушел из дома и пока не вернулся папа…», но потом вспомнила, что мама говорила «потерялся», и написала правду. Часа через два у меня было несколько десятков одинаковых листков со следующим содержанием:

«Потерялся папа. Очень похож на меня. Глаза голубые. Аппетит плохой. Характер скверный. Срочно.

Тел.: 6-34-57».

Дело оставалось за малым – расклеить объявления и ждать звонка. В том, что отец найдется, я ни секунды не сомневалась. «Вот прочтет и сразу же поймет, как мне нужен. Главное, чтобы до пятницы успел», – подбадривала я себя, щедро поливая бумагу клеем и изо всех сил прижимая заветные листы рядом с другими. Домой вернулась затемно – хотелось охватить как можно большую территорию.

– Где ты шляешься?! – ругалась мама.

– Где, где! В танцевальном! У нас же в четверг концерт. Придешь? – ловко выкрутилась я.

– Постараюсь. Во сколько?

– В пять.

– У меня как раз консультация…

– У тебя вечно что-нибудь! – Я сделала вид, что обиделась, и прошмыгнула в комнату.

А через несколько минут зазвонил телефон.

– Возьми! Если Горшков – меня нет, – крикнула мама.

– Слушаю, – сняла я трубку.

– Это Майя? – спросил простуженный мужской голос.

– Да, – у меня затряслись руки.

– Это папа. Прочитал вот твое объявление и решил позвонить. Ты писала «срочно». Что-то случилось? Как там мама?

Я отчаянно жестикулировала и прыгала на месте, но от счастья не могла вымолвить ни словечка.

– Что-то случилось? – повторил он.

– Да, – еле выдохнула я.

– Что?

Я снова замолчала.

– Кто это? – поинтересовалась мама. – Меня?

– Нет, нет, – торопливо ответила я. – Это Витька, спрашивает, что задали.

– Тебе неудобно разговаривать? – догадался отец. – Давай завтра встретимся у «Гастронома», часика в два. Тогда все и расскажешь.

– Хорошо, – шепнула я. – А ты точно мой папа?

– Безусловно. Ну так что, в два? Придешь?

– Да. А ты меня узнаешь?

– Конечно. Мы ведь очень похожи, – успокоил он. – Значит, до завтра.

– До завтра…

– Трубку-то повесь, заснула что ли? – через пару минут напомнила мать.

Весь остаток вечера я думала о человеке с хриплым голосом и о том, что надо бы признаться маме, но так и не решилась, потому что непременно всплыло бы и школьное недоразумение, а это в мои планы не входило.