— Похоже на то. — Я откидываюсь назад и делаю глоток вина. — Давно не виделись. Как жизнь, Белов?

— В общем, все шло хорошо, пока какой-то мерзавец не решил похитить мою племянницу. — Он выходит из тени и опирается спиной на перила, скрестив руки на груди. Лунный свет отражается от пистолета в его руках.

— Значит, босс поручил тебе разобраться с этой проблемой, верно?

— Я бы и сам это сделал, даже если бы он не просил, — отвечает Белов с раздражением. — Какого черта, Рафаэль? Мы работаем вместе уже много лет. Это месть? Если да, то за что?

— Нет.

— Тогда что? Кто-то заплатил тебе за это? Сколько? Черт, если бы ты позвонил Роману, когда получил контракт, он бы заплатил тебе вдвое больше, лишь бы ты сразу вернул ее.

— Мне говорили, что не все вещи можно купить. Теперь я в этом уверен. — Я кидаю взгляд на пистолет в его руке. — Не стесняйся делать то, ради чего ты здесь.

— Ты просто будешь сидеть и позволишь мне тебя убить?

— Именно так.

— Почему?

— Потому что альтернативный исход этой встречи — я убью тебя, Белов. И, к сожалению, я не могу этого сделать.

Мой взгляд скользит по маршруту, который мы с Василисой прошли, когда провели день на моей яхте, и всё это время ощущаю на себе взгляд русского. Он, вероятно, думает, что я блефую, и ожидает, что в любой момент выхвачу оружие. Если бы на его месте был кто-то другой, мститель Петрова уже был бы мертв. Но Василиса обожает своего дядю, и я никогда не смогу убить того, кого она любит.

— Ты собираешься всю ночь просто смотреть на меня? — спрашиваю я.

Белов смеется.

— Знаешь, я мог бы поклясться, что ты один из здравомыслящих.

— Боюсь, что приобретенное безумие — один из самых худших видов. Если подхватишь, вылечиться невозможно. — Я встречаю его взгляд и отпиваю остатки вина. — Позаботься о ней.

Он поднимает пистолет, целясь мне в грудь.

— Обязательно.

В ночи раздается выстрел.

Пуля проникает в мою плоть; ударные волны проходят по всему телу. Боль разрывает мои внутренности, поджигая каждое нервное окончание. Если бы кто-то вогнал раскаленный стержень в мою грудную кость, скрутив её в процессе, вот так бы это ощущалось.

Где-то рядом вдруг звучат ноты знакомой песни. Я почти смеюсь, узнав «Gangsta's Paradise». Музыка становится громче, когда Белов лезет в карман, достает телефон и прижимает его к уху. Не прерывая разговора, он поднимает пистолет, целясь мне в голову.

Я наблюдаю, как губы Белова шевелятся, когда он общается с тем, кто ему звонит, но звуки уже не слышны, остается лишь тихое бормотание. Дышать становится все сложнее. Свет от лодок расплывается. Я закрываю глаза и позволяю темноте окутать себя. Но на пороге сознания возникает мимолетная мысль: следовало бы положить одну из моих рубашек в ее рюкзак.

Василиса

— Не трогай меня, — вырываюсь я, всхлипывая, и отдергиваю руку от отца.

Отец все десять часов полета нависал надо мной. Если бы на борту были парашюты, я бы надела один на него и выбросила из этого чертового самолета.

— Вася, малыш… Он выкарабкается. — Отец снова пытается схватить меня за руку, но я отталкиваю его.

— Ты отправил дядю Сергея убить человека, которого я люблю, — огрызаюсь, едва сдерживая слезы. — В своей больной, маниакальной попытке защитить меня от беды ты причинил мне самую страшную боль. Я ненавижу тебя. Боже, как же я тебя ненавижу.

— Пожалуйста, Вася…

— Роман, — говорит мама с соседнего сиденья. — Иди садись.

— Но…

— Сейчас же, котик, — рычит она и обнимает меня. — Что сказал брат Рафаэля?

— Он все еще в операционной. Повторно. Хирургам пришлось вернуться, чтобы остановить внутреннее кровотечение. Это еще не самое страшное. — Задыхаясь, я пытаюсь продолжить: — По приезду у него случилась остановка сердца, и его пришлось реанимировать. — Я прижимаю ладони к глазам.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как я смогла сделать полноценный вдох. Быстрые и поверхностные дыхания — вот что мне удается, чтобы справиться с комком в горле. Процент выживаемости при огнестрельном ранении в грудь невелик, особенно если речь идет о мощном оружии и близком расстоянии. Зная дядю, уверена, что он использовал один из своих больших пистолетов.

Мама крепко сжимает мою руку.

— С ним все будет в порядке, Василиса. Я тебе обещаю. С ним все будет хорошо.

Самолет наклоняется. У меня звенит в ушах, но это не связано с приземлением. Внутри меня нарастает крик, который давит на легкие и разум, готовый вырваться наружу. Я хочу его выпустить, но боюсь, что если сделаю это, то не смогу остановиться.

Шасси самолета касаются земли, и ощущается легкий толчок. Я вскакиваю с места и бегу к двери еще до того, как самолет полностью останавливается. Нам потребовалось несколько часов, чтобы найти самолет, который мог бы доставить нас на Сицилию как можно быстрее, и я не собираюсь терять ни минуты, чтобы добраться до моего мужчины.

Стюардесса бежит впереди меня, преграждая путь к выходу. Из ее уст, вероятно, звучат протесты, но для меня это лишь едва слышное бормотание.

— Убирайся с дороги! — рычу я и пытаюсь обойти ее, но две сильные руки обхватывают меня сзади.

— Василиса… — звучит голос отца рядом с моим ухом. — Пожалуйста.

— Отпусти меня. — Я пытаюсь вырваться. — Никогда, черт возьми, не прикасайся ко мне! Я тебя видеть не хочу!

Отец продолжает говорить, его слова должны успокоить, но ничто не доходит до моего сознания. Все мое внимание сосредоточено на двери самолета. Минуты, пока самолет выруливает на взлетную полосу, кажутся целой вечностью. Когда дверь наконец открывается, я бросаюсь к ней и спускаюсь по ступенькам.

Дядя Сергей стоит у припаркованного автомобиля, прижатого к краю взлетной полосы. Он по-прежнему в своей привычной тактической форме, в том же наряде, что и когда выслеживает кого-то для Братвы. Мне трудно на него смотреть.

— Отвези меня к нему, — говорю я, проходя мимо дяди и направляясь к двери со стороны пассажира.

— Давай подождем…

— Отвези меня к нему! — рычу я. — Немедленно!

Дядя Сергей бросает взгляд через плечо в сторону самолета, с которого по трапу спускаются мои родители. Я не надеюсь, что он сдвинется с места, ведь он предан только пахану, но он кивает и садится за руль.

Машина рвется вперед. Я сжимаю руки на коленях, нервно крутя простое серебряное кольцо на пальце.

* * *

— Прошу прощения, — произносит медсестра за стойкой информации, покачивая головой. — Как уже сказала, я не могу разглашать информацию о пациенте никому, кроме ближайших родственников.

— Пожалуйста, — умоляю я, сжимая белый стол перед собой. — Просто скажите, жив ли он.

— Я не могу. Мне очень жаль.

Я прижимаю руки к губам. Внутри меня нарастает крик, давление так велико, что стучит в висках. Кажется, мои легкие уменьшились, и я не могу вдохнуть достаточно воздуха.

Я оборачиваюсь, осматривая множество коридоров и закрытых дверей. Рафаэль жив. Я не допускаю иного варианта. Он где-то здесь, и я найду его, даже если придется пробиваться через всех сотрудников охраны больницы.

Мой взгляд останавливается на мужчине в джинсах и ярко-желтой футболке, который сидит, сгорбившись, на стуле в конце коридора слева. Это Гвидо. Я мчусь к нему на бешеной скорости. Этот человек не ответил ни на один мой звонок за последний час, а я звонила ему не менее пятидесяти раз.

— Как он? — шепчу я. — Медперсонал ничего не говорит.

Челюсть Гвидо напрягается.

— Все еще в операционной.

С моих губ срывается сдавленный всхлип.

— Насколько все плохо?

— Все очень плохо, — хрипит Гвидо, не отрывая взгляда от пола. — Я знал, понимаешь? В тот момент, когда ты сказала, что твой отец послал Белова, я, черт возьми, знал.

— Что знал?

Гвидо поднимает взгляд, его глаза полны слез.

— Рафаэль был наемником почти два десятилетия. Как думаешь, сколько раз в него стреляли за все эти годы?