Но он заливается от прозвища, которое я ему дала при первой же встрече и ни разу не озвучивала.

— Просто…Блядь, Мэт! Отвези меня домой, а завтра умри на тренировке, договорились?

Распахиваю дверь машины раньше него.

— Все, что пожелает моя девушка.

— Слушай. — поворачиваюсь к нему — До тренировки ты не доживешь.

Зла, кричу, угрожаю, но не спорю.

В этот вечер Мэт получил только два добровольных поцелуя и вынудил на шесть или шестнадцать.

ГЛАВА 8

ДЖУДИ

Стоит ли сказать, что этот самовлюбленный парнишка живее всех живых после тренировки и умудряется писать мне полдня? Отключаю уведомления после его приглашений на званный ужин, мне и без него хватает светских мероприятий.

В эту пятницу благотворительный вечер научного фонда Иллинойса. Старшие-старшие миссис и мистер Кэмпбелл просили прийти.

И так смешно наблюдать, как зал Иллинойского государственного университета, на который явно ушло средств больше, чем на исследования, набивается сотней людей. Думаю, продай пара женщин серьги, и аукцион можно считать закрытым. Правда, эти же серьги сняла бы с бабушки, а с дедушки запонки. Неважно. Сейчас мы наслаждаемся обществом друг друга и мыслью о филантропии.

Вайноне и Риду Кэмпбелл чуть за семьдесят. Они одеты в аналогичные смокинги, на бабушкиной шее стильно висит лента галстука-бабочки, в ушах — приемлемого размера бриллианты. Дедушка не скрывает седину, бабушка же чуть маскирует ее за светлой краской. Они выглядят идеально, и я продолжаю подыгрывать, делать вид, что не знаю, что они наняли стилиста.

Я надела свои обычные черные брюки, в которых нередко хожу на работу. Сверху атласная синяя блузка на запах, которую держат крупные ленты вокруг талии. Из украшений позолоченное серебро, в руке маленькая черная сумочка.

— Жозефина, были бы мы в Москве девятнадцатого века, кого-то бы отправили на ярмарку невест.

— И то на пару секунд, до первого мужского взгляда. — поддерживает дедушка, целует в щеки:

"Что ж, матушка? за чем же стало?

В Москву, на ярманку невест!

Там, слышно, много праздных мест".

Они последние годы увлекаются русской литературой. Видимо, слишком хорошо живется.

— Мне нравится, когда ты выпрямляешь волосы. — говорит бабушка — Кажешься такой взрослой.

— Бабуль, мне двадцать шесть.

Она чуть недовольна таким обращением, но улыбается.

Зал, собранный словно из малахита и мрамора, становится шумным и тесным. Отказываюсь от предложенного бокала. Я слишком много пью и ем жирного. Итак не пригодился ремень для брюк.

Дедушка рассказывает о новом ректоре, который так мучается, что пытается передать бабушке свою должность, но Кэмпбеллы не дураки и никогда не откажутся от свободного преподавания и редких правовых практик.

Многое пропускаю мимо ушей, что мне несвойственно, потому что живот сжимает, а пульс отдает жаром в щеки. Я…просто знаю, что он здесь. Чувствую присутствие и…верно.

Мэт стоит у кресел с парой таких же высоких парней. К ним периодически подходят от компании к компании, что и остается неизменным — его взгляд через весь зал, направленный на меня.

— В аукционе участвует и баскетбольная команда Иллинойса — Чикаго Буллз.

О, дедуль, ты думаешь, я не знаю…

— Ммм…Они наверняка без задней мысли потратят деньги, что только на руку фонду.

— И это тоже.

— Баскетболисты выставляют подписанные джерси и мяч с одного из крупных чемпионатов.

Бабушка рассматривает пузырьки в бокале. Предполагала, что она о чем-то задумалась, но как бы ни так. Профессор Кэмпбелл опустила глаза, чтобы не спугнуть приближающуюся катастрофу. Нет-нет.

— Простите, я на минуту.

Ухожу быстрее, чем способна на каблуках, так что едва не спотыкаюсь. Перехватываю Мэта, пока он не дошел до моих родственников.

— Джерси на аукционах? — удивляюсь.

Отходим к одной из колонн.

— К черту майку. — мы не виделись двое суток — Ты такая красивая.

А еще ему нравится, когда я в свитере и джинсах, а еще он самовлюбленный кретин, который так любит выставлять меня в плохом свете.

— А тебе идет смокинг. — это правда.

Концентрируюсь на каждой пуговке рубашки. Я все еще зла, что приравнивается к слову “заведена”.

— Тебе не надо покупать джерси за тысячи. Есть в моей прачечной.

— Я не буду стирать твою одежду! — смеюсь на его улыбку.

— О, у нас перемирие. — тут же продолжает — То есть ты невольно меня игнорировала, и я не напрасно думал привезти тебе пару запасных телефонов?

— Мэт. — вздыхаю — Да, мы неожиданно оба здесь, и неожиданно оба влипли в отношения…не в том плане…друг с другом. Пожалуйста, веди себя прилично. На расстоянии.

Он наклоняется, у меня в прямом смысле дрожат коленки.

— И если проверю, то ты будешь суше Сахары. Так?

— А если я сделаю пару движений, тебе не придется искать уборную. Так? — передразниваю.

Он отстраняется. И кажется движений делать не придется, все в глазах.

— О стирке. Форму как раз покупают грязную.

— Фетишисты.

— Ммм…а ты будто не кайфуешь с моего запаха.

— Ты о травке? — не дура, говорю одними губами, но это угроза — Нас видят. — я о фотографах.

— Выглядишь идеально. Или хочешь, чтобы я подсказал им твою рабочую сторону?

Вереница людей начинает тянуться к двери — первый аукционный зал. Второй, куда собираются родственники, еще не открыт.

— Минуту, Ведьмочка. Потрачу немного на… — всматривается куда-то поверх моей головы — видимо, фарфор. Он подойдет к моей посуде?

Только теперь на невинном вопросе заливаюсь краской.

— Я ни разу у тебя не завтракала.

— Тогда будем завтракать, обедать и ужинать из китайского фарфора. — уходит.

Да пошел он. Хренов весельчак. А мне нужен меланхолик с серым лицом? Без понятия. Мне необходима ночь с подругами, чтобы все разъяснить. Не понимаю, что происходит между мной и Мэтом. Мы то чужие люди, просто занимаемся сексом, то подолгу говорим и ездим к родителям. И позавчерашний случай, кажется, нас только сблизил.

— Жозефина, серьезно? — хмурит пушистые брови дедушка — Спортсмен, положивший две третьих жизни на собственное тело?

— Нет, он не безмозглый. — говорю то, что он не решался произнести — Как и я, ты это знаешь.

Всегда работает. Если начнет возмущаться, значит, оскорбит.

— Мы тебе доверяем, дорогая. Прекрасно понимаешь наше беспокойство. Молодой человек публичная личность из неинтеллектуальных кругов, а тебе двадцать шесть.

Бабушка обычно вставляет слово “уже”.

— Знаю, но переживать не о чем. Не думаю, что он способен меня обидеть, а иначе…

— Смертная казнь разрешена в двадцати семи штатах. — говорим втроем, улыбаясь.

По правде говоря, я больше получаса брожу по этой части Иллинойского университета. Он наравне с Чикагским, но более…консервативен. Поэтому здесь работают бабушка и дедушка, а я — нет. Папа занимает должность в третьем высшем заведении.

Когда большая часть остается в залах с экспонатами, немногочисленные скучающие обмениваются фразами. Чуть улыбаюсь, когда ко мне подходит Оливер, мужчина, с которым играли в волейбол на Айленде, когда-то занимались в одном спортзале. Он консультант по портфелям пары присутствующих.

И Оливер впервые за полгода решается.

— Мне неинтересно. — покачиваю головой, потираю ремешок сумки.

Чем бы еще заняться, пока не вышли родные профессора? Рассматриваю пятый раз картины, колонны.

— Тогда еще просекко, и ты передумаешь? — весело покачивает головой — Здесь бар лучше, чем у Вишневского. Ты была на том вечере? — меня берут за локоть, невольно делаю пару шагов.

Ол не противный, не опасный, но никто не смеет…

— Убери руки от моей девушки. — раздается правее темный голос.

Он защищает мое личное пространство во второй раз, первый — на Вечере сделок. И все феминистское во мне должно бурлить. Какого хрена только причисление себя к мужчине может остановить другого, но…я наслаждаюсь. И да, меня снова не коробит от “девушки”.