Звук, качаясь, поплыл в воздухе…
Приходя в чувство, Мигол опустил пистолет, постоял еще немного, тяжело дыша и вращая глазами… попал в кобуру моментально нагревшимся стволом. Потом до него дошло, что звук, до сих пор давящий на уши, не имеет ничего общего с дребезгом состарившегося железа, что выбила пистолетная пуля – это звук автомобильного сигнала, и что идет он из-за спины, из нутра балки, и что это гудит тягач.
Он сунулся назад, за гребень… но тягача внизу не оказалось.
Ошалев, он сбежал наискось по склону, перепрыгивая через колючие плети. У самого подножья, где кусты росли особенно густо, он все-таки зацепился и еще раз запутался… потом выбрался, наконец, на полосу изъезженного дерна, которая на карте называлась дорогой. Откуда-то из-за поворота снова заблажил гудок. Настойчиво и требовательно, два длинных сигнала – «сюда».
На всякий случай Мигол снова вытащил пистолет, размазал по лицу пахнущий железом пот. Как ни крути, душегубка кабины была все же лучше прямого солнечного ливня. Куда подевался Утц? Вдавленный рифленый след, пестря свежими земляными надрывами, укатывался за излом балки.
Там, судя по разорванным очертаниям гребня, примыкал короткий боковой распадок. Кусты росли гуще. Попадались даже тощие, изломанные как хвощи, сосенки. Похрустывая по вездесущим кузнечикам, Мигол потрусил туда. Лужа, источая запах плесневелого супа, оставалась слева. А справа ещё оседала мучнистая пыль – прицеп, не вписавшись габаритами, снес колесом несколько метров откоса. Дальше начинались кусты с пробитой сквозь них колеёй… осыпавшиеся лепестки лежали как сплошное бордовое покрывало, многие еще продолжали падать. Мигол даже задохнулся – это было жутко красиво: рваные борозды, уходившие под склон, в глубокую прозрачную тень, засыпанные чуть ли не до краев цветочным кружевом… и лепестковый снегопад, стекающий с потревоженных веток…
И там, среди всего этого великолепия, Мигол, наконец, увидел тягач – камуфлированный борт последнего, четвертого прицепа, и на нем элемент танковой башни со свежими следами ацетиленовых ожогов, все припорошено цветами… Привет, старина Хиппель… Двуострые колючки с готовностью коснулись кожи – живучие плети шуршали, приподнимаясь. Так просто, давя их колесами, эти кусты было не убить. Мигол заторопился… и все равно последние метры ему пришлось отчаянно продираться.
К кабине он подошел исколотый и осатанелый.
Двигатель тягача мерно молотил на холостых оборотах. Сизый соляровый выхлоп сочился прямо сквозь кустарник. Утц выставил за окно птичье свое лицо и показал нетерпеливо: «залезай».
– Охренел? – раздраженно сказал ему Мигол. – Чего укатил без меня-то?
– Так это… – ответил Утц. – Я тебя звал… ждал… – он посмотрел на рваные, унизанные репьями брючины. – Ты где был-то?
– Да, так… – неопределенно сказал Мигол.
– Стрелял ты?
Мигол вспомнил про пистолет в руке – насупился, убирая оружие. Потом молча полез на бампер, цепляясь за выступы протектора.
– Здесь подняться можно, – сказал ему Утц. – Я уже ходил, смотрел… Там было не пройти, правда – терновник этот не пустил. Но мы его того – промнём… Здесь раньше ручей был… или протока, а теперь распадок идет. Узкий, конечно, как… прямая кишка… зарос везде. Но прицепы пройдут. Разгонимся вдоль протоки… там, правда, ухаб дальше, так что тягач бросит – будь здоров, мелочёвку скорее всего пороняем… зато дальше склон пологий… ровный, и кустов нет почти. А наверху – лес, корни, грунт цепкий – вытянем. Там даже дорога есть – я чуть не обалдел, как увидел.
– Дорога? Что за дорога?
– Откуда я знаю? – отмахнулся Утц. – Ты же старшой, у тебя карта.
– Нет там никакой дороги, – сказал Мигол. – Сплошная штриховка кругом – что слева, что справа.
– Может и нет… – легко согласился Утц. – Дорога старая совсем. Заросла, как подмышка. Одно название, что дорога.
– Тогда на хрен она нам сдалась? Заведет в деревья и бросит. То-то опять встрянем…
Утц отпустил баранку и, повернувшись всем телом, посмотрел на него в упор.
– Да что такое? – не понял Мигол.
– Я вот гляжу – ты вроде старшой. И карта у тебя есть, настоящая… А как был ты в своей пехоте тупой, так и остался… Тупой… Дорога старая, говорю. Очень старая. И на карте твоей ее нет. А раз на карте нет, значит не военные ее топтали. Понял теперь? Довоенная дорога.
– Ты чего несешь? – оглушенно сказал Мигол. – Какая ещё довоенная?
– Какая… Откуда я знаю, какая? Не проселок – точно. И не рокада. Трамбованный булыжник – представляешь? Причем, хорошо трамбованный – булыга к булыге. Заросла, конечно, но не полопалась. Сквозь лес уходит. И точно – не тупик. Там даже указатель есть.
– Указатель? – не поверил Мигол. – И что там, на указателе?
Утц пожал плечами.
– Не разглядел – далеко слишком… Подъедем, да узнаем. Там и в карту свою посмотришь. Хотя толку с нее, карты твоей, как с Инночки – вроде и под рукой, а пользы никакой, расстройство одно.
Мигол полез выше – на самый капот, потом с него на фанерную крышу кабины. С такой высоты видно было получше, чем со дна оврага – распадок сужался, острым клином протыкая колючие заросли. Подъем тут и правда был почти пологим, кусты выпускали его из цепкого плена, разбегаясь по склонам в стороны. А на самом верху и впрямь почудилось Миголу что-то вроде неглубокой мощеной колеи.
– Ты это… – восхищенно прокричал он шоферу. – Как увидал-то? Солнце же прямо в шары лупит…
– Да за бабкой следом поехал, – крикнул Утц снизу, сквозь фанерный потолок.
Мигол сначала не понял, о чем это он… потом – аж присел от удивления. Торопясь, прыгнул на капот, скользнул сапогами по крылу до самой водительской подножки.
– Какой-такой бабкой?
– Да вон же… – Утц ткнул пальцем выше по склону, потом приподнялся за баранкой, всматриваясь. Склон был пуст. Ниже кусты стояли сплошным низким частоколом, и Мигол ничего не разглядел ни до них, ни после… – Куда-то девалась… – задумчиво сказал Утц. Потом, отмахнулся – как от назойливого слепня. – Ты чего заладил, старшой? Какая дорога, какая бабка… Я тебе – краевед, что ли? Старуха какая-то была, шлялась тут по балке. В балахоне, как пугало… Может коровок пасла… тех, что в луже увязли. Увидела меня – шарахнулась в распадок. Тут я его и приметил.
– И куда подевалась?
– Говорю же – вот сейчас только ее на склоне видел. Прям перед тем, как ты выпростался.
– Вместе с коровами?
– Тьфу ты… – сказал Утц.
– Чего плюёшься? – обозлился Мигол. – Верблюда сын, что ли? Ты ж сам говорил – не пройти ногами. А старуха как прошла?
– Ты сам-то чего напал?! – ответно разорался вдруг Утц. – Как, да как – раскакался тут, пехота… Кверху каком вот встала – да прошла. Может, тропу знает сквозь заросли, раз коровок тут пасет. Поедем? Или будем тут каки твои разминать?
Мигол оглянулся на небо и тотчас прижмурился. Солнце жгло, но явно уже прошло зенит. Даже если Утц сдает задом как шоферской бог – все равно из балки им не выбраться до темноты. Он решился – стукнул по кабине над головой водилы, притворившись что собирается влепить тому леща. Утц обрадованно ощерился.
– Только ты того, старшой… – велел он. – В кабину не лезь пока. Секи сверху – вдруг там в кустах железяка какая, или заграждения проволочные. Кусты-то эти – сам понимаешь… На мосты бы чего не намотать.
– Добро, – сказал Мигол. – Давай тогда через колючки помалу. Как продавишь кусты – я спрыгну, пешком впереди пройдусь.
Он встал на капот со своей стороны, чтобы не загораживать водиле обзор, покрепче расставил ноги на трясущемся железе, ухватился за скобу на ограждении правого шнорхеля. Выхлопная у тягача была дырявая вусмерть – после войны её латать, снижая шумы и дымы, никому не приходило в голову – а потому выхлопом секло снизу, и шнорхеля были почти холодными. Однако, когда мотор прибавил оборотов, облизнув натянутой дрожью сквозь капот – они ожили, простуженно харкнули вверх черной копотью. Мигол чертыхнулся и присел. Бампер толкнул ближайшие кусты – они зло хлестнули колючими плетями, но не дотянулись… они ведь, если верить Хиппелю, и рождены были низкорослыми, чтобы цеплять за ноги пехоту и не мешать целиться пулеметчикам. Колеса с хрустом прошлись по ним, давя и приминая. Мигол, злорадствуя, оглянулся – тех, что осмеливались распрямиться, утюжил набитый железным ломом прицеп… затем второй… третий… четвертый…
