Изъятие трансплантата ex mortuo – это единственная возможность получить непарные органы, так как изъятие такого органа у живого человека неизбежно приведет к смерти донора. А если к этому добавить связанный с операцией риск, угрожающий живущему донору в результате удаления из организма важного органа, даже парного, то становится ясно, что современная трансплантационная медицина реально работает на трупном материале B-DD. В США после многолетней работы ученых, врачей, юристов, представителей церкви и законодателей в 1980 году был предложен и ратифицирован закон, получивший название «Единый закон об определении смерти» (ЕЗОС). В нем говорится о том, что человек, который находится в состоянии необратимой остановки функций кровообращения и дыхания или необратимого прекращения всех функций головного мозга, включая его стволовую часть, является мертвым (B-DD) [Fragoineni L.S., Kaye M.P. The Registry of the International Society for Heart Transplantations: fifth official Report-1988 // J. Heart Transplant. – 1988. – V.7. – N4.– Р.249-253].
Помимо установления важной связи смерти мозга с прекращением жизни и принятия этого акта обществом, ЕЗОС сформулировал единое юридическое понимание смерти мозга, что очень существенно в плане защиты медиков, семей доноров и больных, а также прогресса трансплантологии в целом. Важен тот факт, что ЕЗОС запрещает врачам принимать участие одновременно в двух процессах – установления смерти и получения органа, у одного и того же больного. Подобные, юридически подтвержденные законы о смерти мозга при установлении факта смерти приняты во многих государствах [Ghosli S., Bethiine D.W., Knecshaw J., Latimcr K.I. Management of donors for heart and heart-lung transplantation // Anaesthesia. – 1990. – V.45. – N1. – Р.672-675]. Введение в широкую клиническую практику пересадки органов и тканей, организация в ряде стран «банков тканей» и межнациональных трансплант-систем вызвали необходимость правового регулирования всей проблемы пересадки тканей и органов в сложном комплексе решения юридических вопросов гражданского, правового, уголовно-правового, религиозного, а также экономического характера [Kato T., Nery J.R., Morcos J.J. et al. Successful living related liver transplantation in an adult with fulminant hepatic failure // Transplantation. – 1997. – V. 64. – N7. – P. 415-417].
Из истории трансплантологии известно, что уже в 60-е годы XX века в определении понятия «смерть» и его понимании общественностью произошли важные изменения. Именно в эти годы большинство ученых пришли к выводу, что слово «смерть», в его индивидуальном и общественном значении, применимо к необратимой «смерти мозга», независимо от состояния других тканей и органов. После долгих споров врачи и ученые согласились, что при «смерти мозга» человека можно считать умершим, даже если его сердце еще бьется, а дыхание поддерживается искусственно [Mangino M.J., Kosieradzki M., Gilligan B. The effects of donor brain death on renal function and arachidonic acid metabolism in a large animal model of hypothermic preservation injury //Transplantation. – 2003. – V.75. – N10. – P.1640-1647]. В этом аспекте, с констатацией момента наступления смерти тесно связан вопрос о целесообразности продолжения или прекращения реанимационных мероприятий. Являясь по своей сути медицинской, эта проблема порождает ряд вопросов юридико-правового, этико-деонтологического, религиозно-философского характера [Ашимов И.А., Ашимов Ж.И. Религиозная мораль и вопросы органного донорства в трансплантологии // V – International Conference Of Young Medical Scientists. – Baku.-2005.-P.115-117]. В частности, целесообразно ли, используя новейшие реаниматологические методики, поддержи¬вать «жизнь» организма при отсутствии функции мозга? Считать ли человека со «смертью мозга» юридически неправомерным существом? Каковы сущностные противоречия в определениях «смерть» / «смерть мозга»? Какова суть нравственных издержек приравнивания «смерти мозга» – «смерть человека».
В «Энциклике» папы Римского (Пий XII, Ватикан,1958) «Продление жизни» подчеркивается, что установление факта смерти не входит в ком¬петенцию церкви, а является обязанностью врача: «Именно врач дол¬жен ясно и определенно констатировать «смерть» и «момент наступ¬ления смерти» больного, который умирает, находясь в бессознатель¬ном состоянии». В этом документе также подчеркивается, что в процессе развития болезни наступает такой период, когда состояние больного становится безнадежным, и не следует мешать естественному ходу событий путем применения экстраординарных лечебных мер [Angelescu M., Kraus T., Wiesel M. Assessment of renal graft function by perioperative monitoring of cortical microcirculation in kidney transplantation //Transplantation. – 2003. – V.75. – N8. – P.1190-1196]. Но, с другой стороны, с медицинской профессиональной точки зрения – это можно расценивать как попустительства смерти (?!).
Как уже подчеркивалось выше, до настоящего времени, победа К.Барнарда (1968) омрачена тем, что появились обвинения против него по поводу якобы поспешности «забора» сердца у умирающей женщины на основе традиционных критериев смерти. Как ответ на усиливающееся давление со стороны медицин¬ской общественности специальный комитет Гарвардской медицинской шко¬лы (США) создал основы для определения «смерти мозга». Не секрет, что, так называемые «народные» сомнения вызывают непрекращающейся споры вокруг критериев определения «смерти мозга». Они «дополняются – уточняются», «унифицируются – индивидуализируются» [Berardinelli L., Beretta C., Raiteri M. Early and long-term results using older kidneys from cadaver or living donors //Clin. Transpl. – 2001. – V.6. – N4. – P.157-166]. Между тем, признание эквивалентности диагнозов «смерть мозга» и «смерть всего организма», как целого, является, без сомнения чрезвычайным, событием не только в истории современной медицины, но и общече¬ловеческой этики, философии, религии. Критерии же «смерти мозга» постоянно со¬вершенствуется и это создает в глазах общественности видимость возможного субъективизма в оценке их диагностической ценности. Надо указать и на опасения о возможном злоупотреблении со стороны трансплантологов, страх перед возможностью преждевременного изъятия органов в целях транс¬плантации.
В настоящее время действует принцип «пассивного согласия»: если человек не высказывал своего негативного отношения к возможности в будущем стать донором органов, то считается, что он «согласен». К сожалению, родственники умершего зачастую оказываются не информированными о заборе органов и тканей ex mortuo [Шумаков В.И., Василенко В.Т. Проблемы трансплантологии с позиций энергоинформационной биологии и медицины // Вестн. трансплантологии и искусственных органов. – 2004. – №1. – С.11-15]. Между тем, чтобы прижизненные решения, как умершего, так и его родственников и близких должны соответствовать убеждениям и идеалам, то везде и всюду необходимо блюсти ряд принципов, главным из которых является то, что необходимо полноценное информирование родственников пострадавшего и их согласие на изъятие донорского органа [Emery R.W., Cork R.C., Levins. The cardiac donor: a six year ex¬perience // Ann. Thorac. Surg. – 1986. – V.22. – N41. – Р.356-352]. Здесь возможно только «дарение», исключающее все виды материальной «компенсации».
В Израиле действует Закон об анатомии и патологии (1953), в котором объясняется, что изъятие органов и (или) тканей у трупа для трансплантации может быть произведено как в целях лечения больного реципиента, так и в целях спасения жизни больного реципиента. Закон не определяет, что значит «в целях лечения», однако есть определение, что значит «в целях спасения жизни». Использование роговицы глаза ex mortuo для пересадки, чтобы вернуть зрение человеку или чтобы предотвратить дефект зрения или слуха, использование почки и тканей кожи умершего – являются примерами использования в целях спасения жизни [Berman P. Health sector reform: making health development sustainable || Health Policy/ – 1995. – V. 32. N4. – P. 13–28]. Как видно, законодатель не включил в этот список многие другие жизненно необходимые органы, однако, на практике пересадку лёгких, печени, сердца, поджелудочной железы принято считать использованием в целях спасения жизни. Поэтому практически все операции по пересадки органов в Израиле попадают именно в эту категорию. Но, в законе используются два термина: «в целях лечения» и «в целях спасения жизни», а потому возникает вопрос: какая разница предусмотрена законом в обсуждении каждой из них?
