Я не отрицаю.

Она обнимает себя в защитном жесте.

— Почему ты просто не убил меня? Почему? — Требовательно спрашивает она.

Я медленно выдыхаю.

— Ох, Лондон. Не искушай меня. Это жестоко.

— Где копии записей моих пациентов? — Внезапно спрашивает она.

Мое выражение лица ожесточается.

— Там же, где запись твоего признания, конечно.

Мое признание ее не расстраивает. Я подумал, что, в конце концов, она все поймет — ведь я спрятал их не от нее. Скорее, приберег самое лучшее напоследок.

— Страховка? — Она подняла бровь.

Я безрадостно усмехаюсь.

— Не та, что ты думаешь. Я защищал тебя.

— От кого?

— От себя, — говорю я. — От Лидии, само собой. Мы люди, Лондон. Мы колеблемся. Мы сомневаемся в себе. Я не мог рисковать потерять тебя.

Она резко кивает.

— Ты не мог рисковать потерять свои вложения. В конце концов, ты упорно занимался этим делом. Какая польза будет от доктора Нобл, если она сломается?

Я провожу пальцами по столу, желая прикоснуться к ней. Сейчас она прямо полыхает.

Я молчу, и она смотрит в коридор. Охранник уткнулся в телефон. Лондон понижает голос.

— Для тебя манипуляция как прелюдия.

Я хмыкаю.

— Прости. В следующий раз подарю тебе цветы.

Ее глаза пронзают меня.

— В следующий раз?

Ее голос звучит так недоверчиво, что это обжигает мою кожу.

— Зачем ты пришла?

Она отвечает не сразу. Вопрос повисает между нами, словно провод под напряжением, и, если его разрубить, наша хрупкая связь взорвется.

— Потому что я видела твой дом, Грейсон. — Ее глаза блестят, заставляя меня опустить взгляд. — Я видела, где ты вырос… как ты вырос. С того момента, как ты придумал свою первую ловушку, чтобы спастись, ты искал ответы. Я понимаю, почему ты решил со мной связаться. Ты боялся, что будешь страдать от той же болезни, что мать. Боялся, что потеряешь рассудок. И это заставило тебя цепляться за надежду, что я смогу тебя вылечить. Но есть кое-что еще. Что ты ищешь?

Я отхожу от решеток, увеличивая расстояние между нами. Эта боль чувствуется как физическая и мне еще предстоит обдумать ее, когда Лондон уйдет. Боль кажется настоящей. Ощутимой. Я использую это.

— Пять минут! — Кричит охранник.

— Может быть, это проклятие, — говорю я низким голосом. — Может быть, это мое наказание. Может, это судьба. Может быть, это теория хаоса, и ничто не имеет смысла или причины. Но какой бы ни была цель этого безумия, таково мое предназначение. Я потратил всю жизнь, пытаясь его изменить. Изменить паззл… и единственный ответ, который я получил, — это ты. — Я подхожу ближе. — Я никогда не встречал никого и ничего столь близкого к свободе, как ты.

— Ты никогда не будешь свободен. Ты обречен бесконечно повторять этот разрушительный цикл. И погубит тебя не безумие, а эти решетки. Ты будешь снова и снова попадать сюда, попытаешься сбежать, но все еще будешь заперт в этой темной комнате.

— Убирайся из моей головы, док.

Она изучает меня, ни капли не беспокоясь.

— Если твой страх достаточно силен, то безумие проявится. Твой разум об этом позаботится. — Она снимает очки, позволяя мне посмотреть ей прямо в глаза ее глаза. — И когда этот день наступит, я не уверена, что смогу тебе помочь.

— Ты должна.

— Потому что ты помог мне?

— Да. Это цена. Сделка. — Я наклоняю голову. — Разве ты не благодарна мне за все, что я тебе показал? Если бы ты могла повернуть все вспять, то стала бы?

Она качает головой.

— Нет. Я бы не стала, но я не знаю, как…

— Ты поймешь. — Я сжимаю руки в кулаки. — Если наступит день, когда тебе придется убить меня, ты это сделаешь.

На ее лице появляется испуганное выражение, но также быстро оно исчезает. Она уже думала об этом раньше. Ей пришлось. Мы друг для друга такая же угроза, как и спасение.

Даже если болезнь матери не погубит меня, то это может сделать моя любовь к Лондон.

ЛЮБОВЬ — ЭТО БЕЗУМИЕ.

— Если ты не можешь мне помочь, у тебя нет другого выбора, кроме как покончить со мной, Лондон. Обещай мне.

— Наверное, я не смогу… — Она замолкает, задумавшись. — Но Лидия может.

Мои губы медленно растягиваются в улыбке.

— Тогда я думаю, мы все-таки не должны от нее избавляться.

— Лидия Прескотт так же важна, как и мальчик, который все еще заперт в темной яме под оранжереей. — Она тяжело сглатывает, морщась. — Как твой врач, как женщина, которая тебя любит, я прошу тебя обнять его. Он тебе не враг. Перестань пытаться сбежать, Грейсон.

Я с силой втягиваю воздух. По спине ползет жар. Злость окрашивает все вокруг в красный.

— Да ты сорвала пластырь, — говорю я. — Полагаю, это справедливо. Кажется, эти решетки пробуждают в нас честность, детка.

Она кивает, как будто вспоминая пребывание в клетке, где я запер ее, заставляя вспомнить прошлое, которое она пыталась похоронить.

— Замок и ключ, — говорит она. — Мы — неизбежность.

Я улыбаюсь.

— До смерти?

В ответ она стягивает шарф. Я пристально слежу за ее действиями, движением руки, как она просовывает руку под шарф, чтобы снять его, одновременно доставая что-то из медальона.

Охранник в конце коридора не замечает этот маневр, в отличие от меня. Только я не могу сосредоточиться на том, что она заворачивает в шарф. Я вижу только рубцы, синяки — темные отпечатки пальцев на ее шее.

Я сжимаю прутья так сильно, что пальцы начинают болеть.

Я убью его.

Я знаю это так же точно, как то, что чертово небо голубого цвета.

Лондон замечает нарастающее во мне напряжение и произносит:

— Нет. Он все еще нам нужен. — Она бросает взгляд на охранника. Он наблюдает за нами. — Это мой выбор. Мой.

Ярость бушует внутри меня.

— Тогда тебе лучше первой добраться до него.

Несмотря на мои попытки быть больше, чем… лучше, чем… обычные люди, я не бог. Я состою из крови и костей, а Лондон поселилась у меня в голове. Так глубоко, что я чувствую, как она становится частью меня. Боль никогда не прекратится. Желания никогда не прекратятся. Я человек, и я слаб, и она по-прежнему мой единственный шанс на свободу. Моя потребность в ней не угаснет.

Охранник встает.

Я отпускаю прутья, руки горят.

— Дай мне шарф.

Лондон делает быстрый вдох.

— Ты это спланировал? — Спрашивает она. — Еще тогда. До всего. Ты спланировал все это с такой тщательностью, чтобы на случай каждого возможного исхода был свой план действий? Или этому было суждено произойти?

— Как в ужасной шекспировской трагедии, — говорю я ей. Я запомнил более сотни различных замков. Как только я увидел вытатуированный ключ на ее руке, то точно знал, что это за замок и какого производителя. Оставалось только получить чертежи. И достать записи о том, какие тюрьмы и изоляторы в штате Мэн пользовались данными замками. — Я выбрал Рокленд не только из-за его красоты, — это все, что я произношу вслух.

Ее мягкие губы приоткрываются. Она переводит взгляд на решетку, исследуя ее сверху донизу. Камера в ее подвале изготовлена той же компанией, которая много лет назад оборудовала камеры в полицейском участке ее отца. Я уверен в этом, потому что специально узнал. И тот же производитель изготовил камеру, в которой я нахожусь сейчас.

Она понимающе улыбается.

— Мы — извращенный вид неизбежности. Это не судьба. Просто мы обречены.

Наверное, она права. Если ты вылез из подвала или подземелья, то вряд ли будешь светлым ангелом… Скорее темной тварью. Демоном, загорающимся на свету.

— Ты все так же красива, — говорю я хриплым голосом с акцентом, который я пытаюсь скрыть. — Мой темный ангел.

Ее взгляд фокусируется на мне.

— Как ты узнал, что я соединю все точки?

Я качаю головой.

— Я не знал. Это судьба, Лондон. Переменная между нами, которую я никогда не мог разобрать на части и проанализировать. Мы неотвратимы. Неизбежны. Единственная тюрьма, из которой я не хочу сбегать.

Она смотрит на шарф в руке, глядя сквозь ткань на ключ, спрятанный внутри.