— Эх, хорошо-то как, будто заново родился, — вырвалось из меня.

— А то, банька — это всегда хорошо, и помыться, и косточки погреть, — раздался сзади довольный голос Прокопа.

— Эт да, не забудь, завтра к Водянице едем.

— Помню я, — угрюмо произнес Прокоп. Видимо, ехать к ведьме у него желания не было, а мне все же хотелось с ней пообщаться и узнать, как так вышло, что я стал Андреем Владимировичем Белевым.

Вернувшись в дом, я запалил найденную свечу и начал готовиться к завтрашней поездке, а именно, искать оружие, времена-то опасные.

Боевой нож был найден под лавкой, на которой я спал, сабля на стене в большой комнате, а лук со стрелами и копьем в сенях, и в этом была своя логика. Ведь получалось, что в каждой комнате было оружие и, случись чего, оно под рукой. Я был уверен, что стоит поискать, и наверняка найду еще пару ножей или кинжалов.

Вытащив из ножен саблю, я начал осматривать ее при свете лучины. Длина клинка была сантиметров семьдесят, а весом чуть меньше килограмма. Клинок был малой кривизны, а еще на клинке возле рукояти выгравирован какой-то рисунок. Приглядевшись внимательней, я понял, что это портрет человека.

Взвесив саблю в руке, я пару раз ей взмахнул, и вышло у меня достаточно ловко, или мне так показалось, а в голове всплыло ее название. Это была польская сабля и называлась она баторовка, а изображен на ней был Баторий.

— Вот оно, значит, как, — и только тут я обратил внимание, что новые знания появились уже без привычной боли.— Видать, осваиваюсь, а знания — это наследство предыдущего хозяина этого тела.

Других версий относительно природы этих знаний у меня все равно не было. Завалившись спать, я уснул не сразу, мысли так и одолевали, пришлось их разгонять волевыми усилием.

Проснулся как-то неожиданно, даже была надежда, что мне все привиделось вчера, но нет. Та же комната в полумраке и отблески огня из другой комнаты.

Запалив свечу от углей, я оделся, перекусил остатками вчерашней еды и выглянул на улицу, где уже рассветало. Ворота в конюшню были открыты, там шла какая-то возня.

«Коней уже седлают, надо и мне уже собираться»,— мелькнула у меня мысль, и я вернулся в дом, где накинул на себя кафтан. Он был теплый, с подкладном из шерсти, дальше ремень, а сверху кушак, длинный отрез из узорчатой ткани. За кушак я сунул кинжал и саблю, в сенях прихватил саадак^[5].

Выйдя из дома, я спустился с веранды и направился в сторону конюшни, из которой Прокоп и Богдан начали выводить оседланных лошадей.

Одеты они были под стать мне, вот только из оружия имелись лишь нож и сабли, да еще и нагайки были за поясом. Я у себя такую же видел в доме, но брать не стал, а, видимо, надо было.

— Здрав будь, Андрей, как ты? — тут же поинтересовался Прокоп.

— И вам здравствовать, да получше уже, — ответил я.

— Ты будто в бой собрался, только кольчужки не хватает, — весело хмыкнул Богдан, подводя ко мне черного коня.

Жеребец весело заржал и рванул в мою сторону, Богдан его не удержал.

От неожиданности я сделал шаг назад, но конь замер и уткнулся в мое плечо лобастой головой, словно за что-то извиняясь.

Рука сама по себе начала его гладить между ушами.

— Настоящий боевой конь, — расслышал я голос Прокопа. — Хороший подарок тебе дед сделал, — и после этих слов у меня вновь появились знания.

Это был Черныш, его по осени мне дед подарил, приехав в гости вместе с дядьями. Он прознал, что мой отец погиб, вот и приехал, а тут еще узнал, что его дочь и моя мать, Евдокия умерла.

Деда звали Прохор Евстигнеевич, состоял он в Белгородской тысяче и был там сотником, до недавнего времени. В городе-крепости, что поставили на южных рубежах по приказу царя Федора Иоанновича. За старостью лет его отпустили, а он там и остался на вечное житье, и он рядом с городом выстроил поместье. Его дети и мои дяди по-прежнему состоят в городовом полку, и там они не последние люди.

— Хорошо, что лук взял, я что-то и не подумал, может, и подстрелить, кого удастся, — отвлек меня голос Прокопа.

— Можно, — откликнулся я, обойдя Черныша, осмотрел седло и словно по какому-то наитию приторочил к нему садаак с луком, будто делал это тысячу раз.

Положил руку на седло, меня начало потряхивать. Не хотелось бы опозориться перед Прохором и Богданом. Я, конечно, ездил на лошадях, но это было не то, оставалась лишь одна надежда на внезапно всплывающие знания и рефлексы, и они не подвели.

Вставив ногу в стремя, я легко взлетел в седло и взял за поводья Черныша, который терпеливо стоял.

Прокоп оглядел меня и сам себе кивнул, тут же легко запрыгнул в седло, а следом и Богдан, после повернулся в сторону конюшни, закричал:

— Нечайка, иди ворота отворяй, — спустя десяток секунд из конюшни появился Нечай, ростом он был под два метра, но худощавый, с куцей бородкой, но огромными ладонями, будто лопатами.

— Бегу, — откликнулся он, бросился в сторону ворот и, пробегая мимо нас, успел отвесить мне поясной поклон.

— Н-но, — стеганул лошадь вытащенной из пояса нагайкой Прокоп и направил ее в сторону ворот.

Сжав ногами бока Черныша, он двинулся следом за мерином Прокопома.

На удивление, сидя в седле, я чувствовал себя спокойно и уверенно, будто в нем родился.

Выехав за ворота, мы повернули налево по утоптанной дороге из снега, впереди, в пятистах метрах, показалась деревушка из восьми домов.

Между моим поместьем и деревней лежало огромное поле на котором во всю таял снег, доехав до деревни, я начал внимательно осматриваться, она был огорожена частоколом, за которым виднелись маленькие неказистые домики.

Нас никто не встречал и не выходил, деревня казалась вымершей, но я был уверен, что каждый из ее жителей занят делом.

Вдруг от частокола в нашу сторону рванула небольшая облезлая шавка и залилась лаем, а после, замолкнув, присоединилась к нашей компании, весело начав вилять хвостом и бегая между конями, которые не обращали на нее внимания.

Мы спокойно продолжили двигаться по дороге, шавка то убегала вперед, то возвращалась к нам.

Пару раз мы свернули, и я стал замечать, что чем дальше мы уходили от деревни, тем больше ухудшалась дорога, а спустя пару километров от нее отходила едва вытоптанная тропка.

Спустя час неспешного движения собака, которая в этот момент бежала впереди, застыла на месте, а после начала скулить и рванула в нашу сторону, я же присмотрелся к лесу. Увидев среди деревьев темные, мохнатые силуэты, двигающиеся в нашу сторону.

Глава 3

— Волки, впереди, справа в лесу, — тут же крикнул я, предупреждая своих товарищей, и натянул поводья Черныша. Сомнений в том, что волки явились не просто так, и в качестве обеда выступим мы, у меня не было. Не будь они столь голодными, вряд ли бы рискнули выходить к людским поселениям, леса здесь густые, есть где разгуляться.

Прокоп в ту же секунду остановил своего коня, а следом Богдан, и они начали всматриваться в лес, пришлось указать им рукой.

— Вижу, — ругнулся Прокоп и оглядел нас. — Андрей, у тебя лук, секи их стрелами, а уж после за сабельку. Я впереди, Богдашка чуть позади, поводья держи крепко, не дай понести. Коли под коней полезут, крутись, не давай закусать и коней порвать, — тут же начал раздавать советы Прокоп и выехал чуть вперед, обнажая саблю.

— Может, уедем? — предложил Богдан.

— Можно, только потом всё равно их искать. Проредим их, может, остатки уйдут подальше, коли туго будем, уедем,— заметил Прокоп, и я был с ним согласен.

В голове же проносились мысли: «Лук для меня оружие незнакомое, что ж я к нему тянусь? С лошади в движущуюся цель попасть — ну на фиг. Опять на рефлексы надеяться и справочник, если бы потренировался, тогда еще можно было бы пробовать. А саблей я будто рубил? Саблю в руках хоть держал, и отторжения не было, так что есть надежда, что с ней совладаю».

Я не удержался и покосился на саадак, лук был без тетивы, и тут снова справочник дал о себе знать, выдавая информацию о том, что тетиву накидывают заранее, до боя, и я теперь знал, как это делать, но рисковать не стал.