— Охренеть, — только и произнес я, пытаясь переварить услышанное. — Пойду я полежу.— Поднявшись, я направился в комнату, где очнулся, по пути сняв ремень и зипун с шапкой, и кинул на лавку, да завалился на кровать.
Мысли в голове бегали как тараканы, и, не удержавшись, я выругался.
— Это знатно вы попали, Андрей Владимирович,— и я не удержался от хмыка. — С допетровской эпохой угадал, почти в яблочко. В Москве Годунов, значит, сидит, а к нему Дмитрий Иванович спешит. Вот только получается, Дмитрий Иванович — это Лжедмитрий, — я прикрыл глаза на секунду.
— Смута, смутное время, — вырвалось из меня. — Это ж жопа, задница, натуральный писец.
Мне девяностых-то хватило и войны, чтобы понять для себя, лучше слабая власть и действующие законы, чем отсутствие власти и беззаконие.
Из глубины памяти всплыли стихи:
— Вернулися поляки, казаков привели, пошел сумбур и драки: поляки и казаки. Казаки и поляки, нас паки бьют и паки. Мы ж без царя как раки, горюем на мели, — продекламировал я себе под нос.
Причем этот стишок я еще в школе учил, помню, однако.
— Так, давай вспоминай, что ты вообще помнишь об этом смутном времени, — и я начал вспоминать.
Историком я не был, да и не интересовался специально, не надо было. Так, школьная программа, пару передач того же Радзинского, может, статьи еще какие читал или видел чего на том же ютьюбчике.
Заложив руки за голову, я лежал в полумраке, уставившись в потолок, и силился вспомнить как можно больше.
— Смутное время, кровь по колено, — тихонечко пропел я, чтобы Богдан меня не услышал. — В общем, Лжедмитрий добрался до Москвы и даже уселся на царский трон, многие его поддержали, в том числе и те, кто был изначально против, как тот же Шуйский. Годуновым же пришел конец, вроде одна Ксения, дочь Бориса, осталась жива, — начал проговаривать я себе, была у меня такая привычка.
— Он наводнил Москву поляками, продвигая их. Вот местной элите это и не пришлось по вкусу, да и наверняка они знали или догадывались, что он самозванец, но, видимо, пытались использовать в своих интригах, но не получилось или что-то пошло у них не так. Кажется, на самом деле его звали Гришка Отрепьев, и был он беглым монахом. Став царем, он решил жениться, причем на полячке. Убили же его как раз на праздновании свадьбы, там вроде ужас по Москве творился, поляки и всякая шушера вела себя непотребно, и обстановка накалилась. А кто ж его убил-то? — подергал я себя за ухо, силясь вспомнить.
— Не помню, но наверняка с подачи бояр. После сожгли его тело, а прах забили в пушку, выстрелили в сторону Польши, и понеслась душа в рай! Царем стал Шуйский, но вроде не совсем правильно, видимо, нарушил какие-то правила. Дальше было восстание Болотникова, первое русское крестьянское восстание, кажется, так это в школе называли, который винил бояр в предательстве Дмитрия. Смерти Лжедмитрия сильно никто не видел, тела нет, могилы нет, а прах не покажешь. Вот и начали самозванцы объявляться, один за одним. Сколько их было? Три? Пять? Семь? — и я задумался, силясь вспомнить.
— Нет, не помню, точнее, не знаю. Дальше Шуйский принялся воевать с Болотниковым да другими самозванцами. Даже наемников из Швеции выписал, пообещав отдать им пару крепостей, и вроде все у него получалось. Потом произошла смерть Скопина-Шуйского, который проявил себя как отличный полководец, и у Василия все пошло через задницу. Польский король осадил Смоленск, а нет, не польский. Они ж Речью Посполитой были, Польша и Литва вместе, от моря и до моря.
— Василия сместили, и власть взяла семибоярщина. Пытались выбрать нового царя, звали и шведского королевича, и польского, там даже кто-то согласился, но что-то пошло не так. К тому же Смоленск все под осадой, а отряды врагов то туда, то сюда снуют, убивая и грабя людей. В общем, достали народ, и появилось первое ополчение, которое попыталось выбить всю эту кодлу с Москвы, кто им командовал, я не знаю. А там и второе ополчение собралось во главе Минина и Пожарского, и им удалось освободить столицу, а там и царя нового выбрали, так и началась династия Романовых.
— Андрей, ты чего-то говоришь? — В комнату заглянул Богдан.
— Отца, вспомнил, вот и вырвалось, — тут же придумал я.
— А, ну ладно, хороший он был, Владимир Васильевич, царствие ему небесное, как в Гороховце будем, надо бы в церковь зайти, поставить свечку за упокой души его.
— Обязательно, Богдан, я тоже об этом подумал, — кивнул я, и парень вышел из комнаты.
— Мда уж, веселое будет время. Мне-то что делать? — задумчиво произнес я. — А что я могу сделать-то? Страна после смуты еще лет пятьдесят, если не больше, будет отходить. Смоленск будет у поляков, а крепости близ Новгорода у шведов.
Я замолчал и, сменив положение, сел, скрестив руки перед лицом.
— Спрятаться где под кустом и не отсвечивать? — сам у себя спросил я, и уставился в стену, пытаясь найти ответ.
— Не смогу!— тихо произнес я себе под нос, принимая решение. — Убьют же. Да и пусть, не в первый раз, — злая усмешка исказила губы. Одну жизнь я уже прожил, а тут помру так помру, зато буду знать, что я хоть что-то попытался сделать, кого-то спасти.
— Эх, был бы я князем или боярином каким, явно проще дело пошло бы. Минин не был, а смог изменить и поднять людей. Значит, полезу в это кубло и постараюсь хоть что-то сделать, а там, может, и получится остановить или вовсе предотвратить. Надо только подготовиться, нужны люди и деньги. Когда за спиной пара сотен бойцов, а лучше тысяча, слушать меня будут внимательней. Только где их взять? Поляков ограбить, так знать надо, где, у кого и что брать, так еще и люди нужны, чтобы это провернуть. Вариант, конечно, но оставим на крайняк. Так, стоп, — остановил я себя, на краю сознания появилась мысль, которую я все не мог ухватить, спустя пару минут у меня получилось, и я чуть не подпрыгнул на кровати от озарения.
— Золото, его вроде в это время никто не добывает у нас. Это, в принципе, реально сделать, намыть золота в реках. Да я даже знаю каких, благо вырос в Красноярске, где таких рек хватает. Вот только проблемка есть, нету тут еще Красноярска и острога красноярского нет, да и енисейского тоже нет. А значит, придется пробираться сквозь тайгу по неизвестным местам, где легко будет потеряться, встретить косолапого или местных, что, конечно, очень сильно будут рады. Поляков ограбить может оказаться легче и даже безопасней. В принципе, должны быть места с золотом и поближе. Ага, на Воркуте, — буркнул я себе под нос и вновь улегся на кровать.
Размышляя о том, как можно заработать денег и предотвратить грядущую смуту, я и уснул.
Разбудила меня Афинька, ей было лет сорок, вся в морщинах, улыбка так и играла на ее лице, на голове была небольшая шапочка. Одета она была в сарафан, поверх которого накинута душегрея, в руках же она держала лучину, освещая комнату. Справившись о моем здоровье, она сообщила, что снедать готово, да и банька скоро подойдет, и ушла.
Выйдя из комнаты, я уселся за стол, на котором стояла полная тарелка какой-то каши, а отдельно еще тарелка с квашеной капустой, рядом стоял кувшин с еще горячим сбитнем и свежий хлеб, от которого пахло гречкой, да и на вкус был как гречка.
В очаге мерно потрескивал огонь, взяв деревянную ложку, я принялся за еду.
Каша была вкусная, хоть и непривычная, чуть солоноватая, из чего она была сделана, я так и не понял.
Только закончил с едой, как заявился Прокоп, сообщив, что пора и в баньку, накинув сверху зипун и шапку и, порыскав по комнате, я нашел полотенце и отправился за ним.
На улице солнце уже клонилась к закату, возле бани я обнаружил бочку с водой и, наконец, смог себя рассмотреть.
В отражении воды на меня смотрел парень лет шестнадцати. Прямой нос с горбинкой, острый подбородок и точеные скулы. Высокий лоб прятался под темными, немного курчавыми волосами, которые были острижены по плечи.
Насмотревшись на себя, я завалился в баню. Она топилась по черному, в таких я парился, и не раз в своей жизни, так что даже и не удивился. Жар в ней стоял хороший, так меня еще и Прокоп пропарил березовым веничком, да так, что мне казалось, будто всю кожу снял. Ополоснувшись и накинув на себя одежду, я вышел на улицу и вздохнул полной грудью, а воздух холодил лицо.
