— Чего думаешь? — и я отдал саблю Прокопу. Он минуты две ее крутил, даже ногтем ударил по металлу и к чему-то прислушался.

— Говно, — резко выдал свою характеристику и, увидев мой вопросительный взгляд, добавил: — Дешевка, рубль, ну, может, два. Металл плохой, сломаться может, хоть и тяжелая, оттого и два рубля, — и Прокоп вернул саблю Стеньке.

Тот же от его слов еще больше сжался и стал напоминать мокрого воробья. Улыбка сама вылезла на мое лицо.

— Ты, Стенька, не тушуйся. Всякое в жизни бывает, и горе, и радость, — подбодрил я паренька. — Ты саблю-то не прячь в ножны. Покажи, чего умеешь. Тебя же учил отец?

— Немного, — кивнул Стенька и принялся что-то изображать.

К этому времени к нам подошел Богдан и, увидев потуги Стеньки, обидно рассмеялся, заработав от меня и Прокопа злые взгляды. Стенька же вообще потух после этого смеха.

— Понятно, — протянул я. — А на коне умеешь? — обратился я мальчишке.

— Плохо совсем, у тяти-то коня не было. Дядька Микита немного учил, — опустил лицо в землю Стенька.

— Про лук тогда и не спрашиваю, — со вздохом закончил я. — Что-то еще умеешь?

— Читать немного, буквы знаю, — едва слышно произнес Стенька.

— О, уже что-то. Значит так, саблей будешь учиться биться, хоть и тяжела она для тебя. Учить тебя будет Богдан.

— А чего это я? — пробормотал, скривившись, мой друг, и не успел он закончить, как ему прилетел отрезвляющий отцовский подзатыльник.

— Потому что я так сказал! Стенька же тебя буквам будет учить. Да и мы будем тебе, Богдашка, помогать. Прокоп, проследи да поучи его на Красавке ездить. Быстро он, конечно, не обучится, но надо начинать. Пара дней у нас есть, пока твой мерин еще не под седлом.

— Сделаю, — степенно кивнул Прокоп и показал кулак Богдану, а после тяжко вздохнул.

Потянулись тренировки, Стеньку обучали работать с саблей да сидеть в седле, у него даже начало получаться, не выпадет из него точно. Сам я тоже не сидел без дела и активно фехтовал на учебных саблях с Богдашкой и Прокопом, да и лук осваивал, в том числе стрельбу на коне. Вот уж где успехи были скромные, я и не думал, что это сложно. Да и те успехи, которые были, пришли благодаря памяти тела, а не собственной гениальности.

В какой-то момент мне вспомнилось, что стрельбе с коня те же степняки обучались чуть ли не с рождения, так что и себя за рукожопость я перестал корить.

На четвертый день Прокоп поставил своего мерина под седло, и утром следующего дня мы наконец выехали в сторону Микиты. Я же, помимо перстня, прихватил с собой всю имеющуюся наличность да грамоты о том, кто я есть такой и что моим прадедом был Петр Волынский.

До подворья Микиты добрались к обеду. Его дом располагался в небольшой деревушке, окруженной частоколом, помимо него, там было всего четыре дома.

— Андрей, будь здрав. А то я уже заждался, — встретил меня как родного Микита, не забыв обнять Стеньку и кивнуть Прокопу и Богдану.

— Заботы, — просто пожал я плечами.

— Бывает, — кивнул он. — Весна дело такое, — хмыкнул он. — Ничего, сейчас соберемся или лучше завтра поутру, вы здесь всегда желанные гости.

— Можно и погостить, только я к Василию хочу еще заехать да зазвать с нами, — пояснил я.

— Даже так, — пробежался он взглядом по мне. — Чего это ты там продать задумал-то, что столько народу собираешь?

На что я лишь пожал плечами и сделал хитрое лицо.

— Ну, то ладно, то не мое дело, — просто махнул он рукой. — Помочь тебе, мне не в тягость. — Лукерья, — развернувшись крикнул Микита. — Беги собирай стол да гостей потчуй, — обратился он стоящей возле дома женщине и, повернувшись ко мне, добавил: — Вы откушайте, а я пока соберусь с Михейкой.

— Благодарю, — расплылся я в улыбке. Ведь действительно кушать уже хотелось.

Пройдя в дом, мы всей толпой тут же перекрестились на красный угол, у меня уже автоматом начали получаться такие вещи, даже и не задумывался.

Лукерья была супругой Микиты, вот только смотрелась моложе, чем супруг. На вид ей было лет сорок, а на лице виднелась былая красота. Дамой она была в теле, но назвать ее толстой у меня бы не повернулся язык. Этакая пышечка, от которой так и шибало радушием и хорошим настроением, и улыбка сама по себе выползала на лицо.

Она тут же окружила нас заботой, к такой женщине явно захочется вернуться, хоть она и не соответствовала принятым в моем мире эталонам красоты.

Стол накрыли быстро, вот только мы не спешили есть, дожидаясь хозяина дома, и Микита не заставил нас долго ждать, появившись вместе с сыном минут через тридцать.

Обед был сытный, хоть и простой, в особенности порадовала меня квашеная капустка, у Лукерьи она явно получается лучше, чем в моем подоворье, я даже пожалел, что у меня такой мастерицы нет. Хоть самому записывай рецепт.

После обедни мы вернулись на улицу, а Микитка продолжил сборы, час времени, и мы все вместе выехали в сторону Василия.

До заката мы успели добраться до его дома, который стоял в лесной чаще. Преградив дорогу к маленькой деревушке и защищая ее от незваных гостей. Подобраться к ней можно было, лишь обойдя поместье Василия, но эту дорогу можно было легко завалить.

Василий не ожидал нашего приезда и весьма напрягся.

— Случилось чего? — первое, что прозвучало от него.

— Здрав будь, Василий, — слез я с коня. — Нет, все в порядке. Решил я по торговым делам в Нижний Новгород съездить, да вот одному несподручно, времена неспокойные.

— Вот оно что, — тут же расслабился мой сосед. — И решили ко мне заехать. Вы, гости дорогие, проходите, — Василий открыл для нас ворота.

Приказав накрывать стол, мы провели коней в конюшню да обихаживали.

Тем временем стол уже был накрыт и мы сели ужинать.

— Василий, а не желаешь с нами до Нижнего Новгорода проехаться? — предложил я, откинувшись от стола. — Плату кладу двадцать копеек, коли удастся там мое дело, то она до двух рублей увеличится.

— Хм, — задумался мой сосед, что-то прикидывая в уме. — А чего бы и не съездить. — И я ему благодарственно кивнул.

Это ж нас, выходит, восемь сабель, ну, если считать Стеньку и сына Василия.

Вечер прошел весьма тепло и хорошо, Микита и Василь вовсю байки травили о походах на рубежи и делились видами на урожай.

С утра выехали, дальше направились в Гороховец, к переправе. Как мне пояснил Прокоп, река вскрылась, и ледоход уже начал спадать, к тому же денечки стояли погожие, да и переправа там есть.

Добравшись до Гороховца, я увидел, что Прокоп был прав и судоходство на реке вовсю оживало.

За переправу через Вязьму за всех я заплатил четыре копейки, не знаю, много это или мало. В местных ценах я пока так и не разобрался.

Добирались до Новгорода Низавого, как еще его называли, два дня, мимо различных деревень и поселков, благо дорога была хорошая, ну, относительно, и даже мосты имелись, а там, где они были порушены ледоходом, приходилось перебираться вброд.

Город стоял в месте слиянии Оки и Волги и был намного больше Гороховца, в разы. Как рассказал Микита, город большой и торговый, мимо идет Муромская дорога, да и дорога на Архангельск тоже, в городе было полно иноземных торговцев.

Вокруг верхнего посада шли ограждения из двойной линии земляных валов, деревянных стен и башен, начиная от волжского берега и шел к кремлю.

Разместились мы на западной окраине, на постоялом дворе, рядом начиналась дорога на Муром, поблизости разместилась телячья слободка, недалеко стояла церковь Похвалы Пресвятой Богородицы.

Это была явно не трехзвездочная гостиница, но и плата оказалась умеренной. По две копейки за комнату, которые вовсе не закрывались, так что там должен был обязательно кто-то находиться.

— Андрейка, — отозвал меня в сторону Прокоп. — Вот и прибыли, чего дальше-то?

— Дальше слухи собираем о купцах. Можно, конечно, и у местного хозяина спросить, но лучше потом, как соберем слухи. Василию и Миките о том говорить не будем, сами справимся. Ты по торговым рядам ходить со Стенькой будешь, а я с Богдашкой.