Диксону хотелось отойти в сторону, остановиться, рассмотреть все перемены, но неумолимая толпа внесла его в большой зал. Здесь по крайней мере изменения были невелики. Старинные палаши и мечи исчезли со стен, но флаги и штандарты Маккиннонов оказались на месте.

И слава Богу. На мгновение Диксон решил, что Джорджу удалось обойти закон о первородстве и продать замок.

Он в сопровождении Мэтью переместился к дальней стене зала и не без труда нашел себе место у колонны. Через минуту началась церемония. Девушки в длинных белых нарядах парами проходили по центру зала, держа перед собой толстые и длинные белые свечи. Они что-то декламировали, но Диксон не понимал слов. Он говорил по-французски, по-немецки, а в последние десять лет – по-малайски, но латынь изрядно подзабыл. Ему тотчас припомнились школьные уроки истории Древнего Рима, и Диксон задумался: что произошло с Балфурином, если по замку шествуют леди, похожие на девственных весталок? На помосте в конце зала появилась женщина постарше, подождала, пока толпа гостей обратила на нее внимание, и заговорила:

– Я с удовольствием представляю вам Шарлотту Маккиннон, графиню Марн.

Даму, которая появилась на ее месте, встретили аплодисментами. Дама была одета так же, как девушки с зажженными свечами. Ее светло-каштановые волосы отливали рыжиной. Диксон стоял слишком далеко и не мог видеть цвета глаз, но почему-то понял, что они должны быть зелеными. Бледное лицо пылало яркими пятнами румянца, словно дама была смущена или взволнована оттого, что стоит перед толпой гостей в большом зале Балфурина.

Женщина начала говорить, и Диксона зачаровал низкий тембр ее голоса.

– Выпускницы, которые оканчивают школу молодых леди «Каледония», освоили полный курс латыни, географии, математики, лингвистики, французского, общей истории и истории искусств. Кроме того, их обучали домоводству, рукоделию, швейному делу, то есть всем предметам, которые позволят им стать достойными женами и матерями. Когда наши ученицы покинут школу, они будут хорошо вооружены представлением об окружающем мире, и я надеюсь, что жажда обретения новых знаний будет сопровождать их всю жизнь.

Она улыбнулась – и лицо ее преобразилось, став по-настоящему красивым. Диксон переместился в сторону и привалился к колонне, чтобы лучше разглядеть говорящую.

В толпе засмеялись какому-то ее замечанию. Женщина вспыхнула, опустила глаза и не сразу сумела продолжить. Она по очереди представляла учителей – большую группу женщин разного возраста, от совсем юных до пожилых. Их приветствовали аплодисментами. Выступающая очень деликатно и тактично раздавала похвалы, поддерживала робеющих.

Наконец на помосте появились сами девушки. Каждая получала свиток диплома и свою порцию оглушительных аплодисментов.

В конце рыжеволосая женщина помолчала, затем вытянула руку, обводя выстроившуюся линию молодых девушек, и торжественно произнесла:

– Леди и джентльмены, отцы и матери, я отдаю вам первый выпуск школы молодых леди «Каледония».

Прекрасная речь, но она никак не давала Диксону ответа на вопрос: что случилось с замком и куда подевался Джордж?

За последние четыреста лет большой зал, вероятно, видел такие скопления людей. Правда, присутствовали здесь в те времена не выпускницы школы молодых леди «Каледония», и разговор шел об иных предметах – о войне, похищении скота у соседнего клана, о битве с англичанами. Диксон не мог справиться с мыслью, что самый первый граф Марн – надо думать, покоящийся в небесных кущах, особо выделенных шотландским воинам, – не может не таращиться с удивлением на нынешних совсем не воинственных обитателей Балфурина.

Когда церемония завершилась и гостей пригласили в бальный зал для танцев и угощения, Диксон стал ощущать на себе любопытные взгляды и вышел через дверь, о которой большинство присутствующих, вероятно, не подозревали, ибо она пряталась в обшивке стены и выглядела как деталь орнамента. Он даже не стал кивать Мэтью, уверенный, что тот следует за ним в пяти футах как постоянная, прикрывающая его тень.

Мимо проходили люди, с интересом разглядывающие лестницу. Диксон, не обращая на них внимания, прошел насквозь весь первый этаж Балфурина.

Со стен исчезли военные трофеи. Их заменили акварельные изображения местных растений. Букеты вереска украшали затененные уголки. Вереск, который свободно растет в долинах, в медных вазах выглядел непривычно.

Ему поклонился высокий статный лакей в синей ливрее:

– Сэр, могу я указать вам дорогу в бальный зал?

– Нет, – как можно вежливее отвечал он, стараясь не выказать раздражения от этого нового знакомства с преобразившимся Балфурином.

Интерьер замка смягчился, стал почти женственным. Диксон не был уверен, что ему по душе подобные перемены – память отзывалась на них болезненными уколами.

Не осталось ли здесь старых слуг, которые могли помнить его ребенком? Вообще кого-нибудь, кто узнал бы в его возмужавшем лице мальчишеские черты? Ведь он, возможно, только для этого и вернулся в Шотландию после стольких лет испытаний… Отыскать свои следы в прошлом… Найти самого себя. Последние десять лет своей жизни он провел среди людей особой культуры. Семью они ценили превыше почестей и богатства, а предков почитали едва ли не больше, чем живых. Может быть, он просто пытается отыскать свои корни?

Место, по которому он сейчас проходил, некогда выглядело уныло и безрадостно. Теперь коридор расширили, добавили окон. Диксон невольно задумался: какой откроется из них вид при дневном свете? Свечи освещали комнату, которую в любом другом доме он назвал бы гостиной. Кругом стояли мягкие кушетки, а кресла располагались так, чтобы на них падало как можно больше света сквозь переплеты окон.

Что же все-таки произошло в Балфурине?

– Очень большой дом, господин, – заметил Мэтью.

Диксон быстро оглянулся и сам удивился тому, что совсем забыл о присутствии спутника.

– Да, Балфурин, оказывается, больше, чем я помню Обычно места, где прошло детство, выглядят меньше, ведь так?

Сейчас Балфурин будил память, но ощущался как нечто чужое. Слишком многое в его интерьерах изменилось, хотя сам замок, казалось, остался неподвластным времени.

Мимо прошла пара гостей, направляясь к лестнице Диксон сделал знак Мэтью и последовал за ними, чувствуя раздражение оттого, что чужаки знают Балфурин лучше его самого. На верхней площадке собралась толпа. Диксон понял причину этого, лишь когда сам оказался наверху – гостей объявлял старый лакей в напудренном парике и колом стоящей ливрее все того же синего цвета.

Наконец-то хоть одно знакомое лицо!

– Привет, Джеффри! – Диксон вплотную приблизился к старику.

Джеффри повернул голову и нахмурился. Его седые брови сошлись над слишком молодыми для него мягкими карими глазами. Внезапно недовольство на его лице сменилось испугом, рот приоткрылся. Старик непроизвольно отступил на шаг и уставился на Диксона.

– Да-да, меня долго не было, – сказал Диксон, – но это действительно я.

Джеффри протянул к нему дрожащую руку с вытянутым пальцем, как будто старому слуге показалось, что перед ним привидение и что надо коснуться его, чтобы убедиться в реальности представшего перед ним человека Глаза Джеффри заблестели, Диксону показалось, что старик сейчас заплачет.

Вместо этого Джеффри сделал шаг вперед, прочистил горло, расправил плечи, ударил золоченым посохом по паркету и громовым голосом объявил:

– Граф Марн, владелец Балфурина.

Все разговоры внезапно смолкли. Гости застыли на месте. Над залом повисла тишина, глубокая, как ночь в океане. Диксон хотел поправить Джеффри, но тут вышла вперед женщина из большого зала. Толпа расступилась.

Лицо ее вспыхнуло, а потом вдруг сделалось бледным. Графиня успела переодеться. Сейчас она приближалась к Диксону, и перья на плечах ее платья подрагивали при каждом шаге. Чем-то она напоминала молодого лебедя, величественного и грациозного.

– Изысканная дама, – проговорил Мэтью за спиной у Диксона, и хозяин с удивлением обернулся – Мэтью не был склонен к разговорам о женщинах. Диксона поразило напряженное выражение лица спутника, которого он прежде никогда у него не видел. Но времени на разговоры не оставалось – женщина уже стояла не более чем в двух футах от гостя. В отличие от многих других представительниц прекрасного пола, она вблизи выглядела еще лучше, чем издали. Безупречный цвет лица, сияющая свежестью кожа и улыбка – решительная и, пожалуй, мрачная. Волосы женщины действительно оказались скорее рыжими, чем каштановыми, а черты лица были поистине безупречны.