Она хотела было спросить, к чему все это, но он двумя пальцами прикрыл ее губы. Очевидно, ей полагалось хранить молчание, как самой послушной ученице, – внимать и молчать. Шарлотта кивнула, показывая, что поняла, и, когда он убрал, пальцы, продолжала молчать.

Он наклонился, коснулся губами ее соска и целиком вобрал его в рот. Тело Шарлотты пронзило острое незнакомое чувство. Ей показалось, что его губы зажгли пламя в другом, куда более потаенном месте. Он не обошел своим вниманием и второй сосок.

Шарлотте хотелось взять в ладони его лицо, пальцами ощутить шершавую жесткость его подбородка, хотелось заставить его помедлить – в обеих грудях оставалось чувство неудовлетворенности.

И вдруг он сделал то, чего Шарлотта никак не ожидала, тем более от него! Раздвинув мягким движением ее ноги, он впился глазами в самое потаенное место. Под этим прямым взглядом все чувства Шарлотты слились в один неодолимый порыв.

Он улыбнулся:

– Ты очень чувственна, Шарлотта. Очень лестный для меня факт. Одно-два прикосновения к груди – и твое тело уже готово принять меня.

Шарлотта лежала неподвижно, наслаждаясь новыми для нее ощущениями, и тут он оторвался от нее, положил руку ей между ног и коснулся ее так, что Шарлотта едва не подскочила на кровати.

Этого она не ожидала. Он издал успокаивающий звук. Она зажмурила глаза, прячась за своей немотой, словно он взял с нее клятву хранить молчание. И, Господи, что она могла сказать?

«Прекрати! Не смей меня так касаться! Не буди эти странные ощущения».

Разум отказывался ей служить. В памяти не всплывало ни единой цитаты, ни одного совета из книг. Не на что опереться.

Он снова коснулся ее, при этом он дотронулся до некоей магической точки, которая принесла Шарлотте такое наслаждение, что глаза ее распахнулись и она впилась в него затуманенным взглядом.

– Шарлотта, – прошептал он, и ей почудилось, что он зовет ее в какую-то иную страну, страну чувств, душевных порывов и, наверное, сердечных тайн. Глаза его говорили: «Доверься мне!» Его губы изогнулись в сочувственной улыбке, как будто он понимал, как трудно будет ей последовать тому совету.

Как странно – каждое его прикосновение казалось ей волшебным и доставляло чудесные ощущения!

Он целовал ее губы, груди. Шарлотта инстинктивным жестом обхватила рукой его шею, пробежалась пальцами по плечам… Он отстранился и с улыбкой заглянул ей в глаза. Она крепко обняла его.

– Джордж, я не боюсь. Правда-правда, не боюсь.

Он сделал резкое движение. Какое-то мгновение, ужасное, бесконечное, Шарлотте казалось, что он сейчас встанет и уйдет. Она открыла глаза и увидела, что он сидит на краю кровати. Глаза его были темны. Заметив ее взгляд, он протянул к ней руку.

Шарлотта, не думая, вложила в нее свою и на коленях стала рядом. Их пальцы переплелись. Не отводя от нее глаз, он опустил их соединенные руки. Его взгляд оставался прямым, мрачным, настойчивым, не позволяющим уклониться.

В сердце Шарлотты возникла тревога.

– Шарлотта, меня не надо бояться. Ни сейчас, ни потом.

Почему он это сказал?

– Я хочу любить тебя. Показать тебе, сколько наслаждения приносит любовь. И не хочу доставлять тебе неприятности.

Шарлотта смотрела на него во все глаза, не понимая, чего он от нее ждет. Разрешения? Приглашения?

– Я хочу, чтобы ты получила столько же наслаждения, сколько получаю его я.

При этих словах горячая волна разлилась в ее груди.

– А ты чувствуешь наслаждение, Джордж?

Он наклонился и, прикрыв ей рот двумя пальцами, заставил умолкнуть.

– Не сейчас. Позже, – объяснил он. – И ты тоже.

Через мгновение он уже опять целовал ее, и Шарлотта с восторгом отдавалась волшебным чувствам.

Ему довелось уложить в постель достаточное количество женщин, но с Шарлоттой он чувствовал себя неловким, неопытным юнцом, желание которого превосходит умение. Или мужчиной, который оказался не в своей стихии и со всем своим опытом и талантом не знает, как подойти к такой женщине, как Шарлотта, чтобы она дрожала от страсти так, как дрожит он сам.

Свечи мерцали, тени стали глубже, капельки пота покрыли его тело, а он весь отдался сладкому безумию этого слияния.

Ему хотелось прошептать ее имя, предупредить, что он не всесилен и не может сдерживаться без конца.

– Дай мне знать, Шарлотта, – прошептал он, – я хочу почувствовать, когда ты достигнешь вершины. Хочу понять, когда страсть ослепит тебя и ты не сможешь больше дышать.

«И скорее, пожалуйста, скорее!»

Она медленно раскачивала головой из стороны в сторону, словно сейчас на кровати разыгрывалась жаркая, но молчаливая битва. Понимает ли она, как отчаянно жаждет он высвобождения? Знает ли, чем это обернется для нее?

Снова, снова и снова он бросался вперед и возвращался. Двигался мягко и слишком медленно, чтобы разрядить собственное напряжение и удовлетворить страсть.

«Ну! Поспеши! Пожалуйста, поспеши!»

Внутренний голос кричал ему, что долго он сдерживаться не сможет. Страсть заставляла рваться к концу и повторять его снова и снова. Он выныривал на поверхность и вновь погружался в горячую влагу ее лона. Крик, похожий на стон, грозил вырваться из его губ. Руки его дрожали. Пора было отдаться на милость собственного тела, собственной страсти, примириться с неизбежностью завершения. Ему так хотелось снова и снова испытывать это сладкое и мучительное удовольствие. Так и будет. Он запрет дверь и целую неделю не будет выпускать ее из постели. Целую неделю… и всю жизнь.

– Сейчас! – хрипло повторил он и рванулся вперед. – Сейчас. – И почувствовал, как она задрожала. Тогда он прижался к ней всем телом, чувствуя дурманящий запах женского тела и сотрясающую ее дрожь, и лишь тогда позволил себе без оглядки нырнуть в накатившую волну наслаждения.

Диксон проснулся на рассвете и обнаружил, что в кровати он снова один. Ночью Шарлотта, очевидно, вернулась к себе в комнату. Что ж, возможно, это к лучшему. Проснись он рядом с нею, повторение было бы неизбежно, а это все усложнило бы.

Он уже нарушил свои обеты и нанес ущерб собственной чести. Ситуацию следовало обдумать, не сбрасывая со счетов того, что он страстно желал все повторить, и повторять бесконечно.

Диксон оделся, вышел из хозяйских покоев и прошел через холл к знакомой двери. Поднял кулак, собираясь постучать, и замер на месте. Что он ей скажет?

«Я не Джордж». Хоть какая-то дань его чести. «Я Диксон, его кузен… Ты меня обворожила…»

Но еще не сказав ни слова, он может броситься ее целовать… Сверкнут ли ее глаза? Вспыхнут ли щеки? Улыбнутся ли припухшие губы?

Ответит ли она на его поцелуй? И пригласит ли войти?

На краткое мгновение Диксон отдался воспоминаниям о минувшей ночи, потом отбросил их прочь, ведь он не был даже уверен, что она вообще откроет дверь.

Может быть, Шарлотта сожалеет о том, что было ночью?

Диксон никогда не считал себя трусом, но в этот миг мужество едва не изменило ему.

– Она еще спит, ваше сиятельство.

Диксон обернулся и увидел идущую по коридору Мейзи. Сегодня она заметно хромала, как будто недавно слишком много ходила пешком.

– Я заходила к ней пять минут назад. Она так уютно свернулась под одеялами. Думаю, раньше полудня она не встанет.

Значит, будет отсрочка.

– Что-нибудь ей передать, ваше сиятельство?

Диксон покачал головой:

– Нет-нет. Я не хочу ее беспокоить, Мейзи.

Диксон развернулся и направился в башню. Раз нельзя повидать Шарлотту, он повидается хотя бы с Нэн. Постучав в дверь, он стал ждать, потом постучал снова и наконец услышал какой-то шум изнутри.

– Нэн? Ты здорова? Можешь принять гостя?

– Мальчишка! Я стара, а не больна.

Диксон вошел. Нэн сидела у окна. На подоконник падали лучи утреннего солнца. В ярком свете женщина выглядела еще более дряхлой и сморщенной, чем несколько дней назад. Время бежало для них обоих, но для Нэн это была последняя гонка.