Любопытство – вот что привело его сюда Любопытство и, вероятно, что-то еще, однако Диксон не спешил определять, что именно. Эта женщина занимала его мысли, потому что стремилась к неизвестному, не боялась перемен, решилась поступить так, как не поступают молодые женщины, бросив вызов родителям и своему воспитанию, и сама сумела построить собственную жизнь в чужой стране.

Удивительно, до чего они похожи! Он ведь сделал то же самое, покинув Шотландию.

Диксон прислонился к косяку и смотрел на Шарлотту, освещенную косыми лучами солнца. Внешность женщины с первого взгляда поразила его, однако он не назвал бы ее хорошенькой в привычном смысле слова. Нос не совсем отвечал классическому канону, а рот был слишком широким. Высокие скулы и слегка раскосые глаза придавали ей почти экзотический вид. Такое лицо трудно забыть.

У нее были прекрасные плечи и замечательная фигура, сейчас скрытая просторным платьем цвета морской волны. Убранные в пучок волосы открывали изысканную линию длинной шеи.

Диксону захотелось поцеловать ее.

Будь он ее настоящим мужем, в его руках был бы финансовый контроль над замком и даже над школой. Конечно, женщины в Шотландии обладают значительно более широкими правами, чем в других областях империи, тем не менее его слово и желание были бы здесь законом.

Но если бы он действительно был ее мужем, он ни за что не оставил бы Шарлотту.

Какая насмешка судьбы!

Когда-то у него была жена, в которой он не нуждался, а теперь перед ним тоже жена, только чужая.

Честнее всего сказать ей, кто он такой, а потом уехать. Два очень простых дела, но как трудно их выполнить!

Диксону не хотелось уезжать от Шарлотты. Он хотел смотреть на изгиб ее губ, когда она пытается сдержать улыбку. Хотел поддразнивать ее, слышать ее смех. Но больше всего хотел уничтожить неловкость, воцарившуюся между ними, то странное напряжение, которое возникает при каждой встрече, словно оба они слишком остро чувствуют присутствие друг друга.

Жажда обладания, вот что это такое, по крайней мере с его стороны. Он хотел ее, и сам прежде не ведал, что способен с такой силой желать кого-либо.

На этой его мысли Шарлотта наконец подняла голову. Лицо ее изменилось, застыло, словно она отдала себе приказ не раскрывать своих мыслей и чувств. Оно стало маской, под которой спряталась настоящая Шарлотта.

– Я тебе помешал? – спросил он.

Она наклонила голову.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – тоном школьной директрисы спросила Шарлотта.

Надо бы предупредить ее, как этот тон на него действует. В его воображении возникали не школьные классы, мел и пропыленные книги, а теплая плоть, мягкий шепот и, как ни странно, запах хурмы.

– Нет, благодарю. А я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Чем-нибудь иным, кроме отъезда из Балфурина? – с приятной улыбкой спросила она.

Вот он, подходящий момент объявить ей, что он как раз об этом и думает. Но Диксон промолчал, потом с иронией произнес:

– Ты не слишком гостеприимна. Если ты будешь продолжать в том же духе, мне придет в голову, что тебе не угодно мое присутствие.

Ее лицо снова изменилось, стало еще более суровым.

– Если я прикажу стелить тебе грязное белье и подавать испорченные блюда, ты, наверное, пересмотришь продолжительность своего визита.

– Но ведь шотландцы известны своим гостеприимством, а разве ты не приняла обычаи своей новой родины?

– Боюсь, что не все, – ответила она и положила перо. – Я усвоила только шотландское упрямство и своенравие. Так что тебе следует быть осторожным.

– Я все время начеку с тех пор, как переступил порог Балфурина, – честно признался он и с удовольствием отметил, что сумел заставить ее на мгновение сбросить маску. Щеки Шарлотты вспыхнули, она опустила взгляд на письмо, которое писала до его появления.

– Ты пришел воспользоваться моей библиотекой? – спросила она, не желая вступать в дискуссию о том, кому в действительности принадлежит комната. Закон стал бы утверждать, что он остается хозяином Балфурина, хотя и отсутствовавшим пять лет.

Странно, но все-таки очень трудно держаться так, словно он и есть Джордж.

Это притворство опасно и быстро входит в привычку. Он без труда может заставить работать свое воображение, убедить себя, что они действительно женаты, представить даже подробности свадебной церемонии, вспомнить, как писал свое имя в церковной книге. Диксон жаждал вообразить, как он держал ее руку, как надевал ей кольцо, как дрожали ее пальцы. У алтаря он чуть наклонился к невесте, чтобы услышать, как она шепотом скажет «да», и был вознагражден нежным ароматом ее духов. Нагретый телом запах розы кружил ему голову, заставляя искать, где он прячется – на кистях рук, у горла, между грудями?

– Скажи, в нашу первую брачную ночь я вел себя жестоко? – резко спросил Диксон и сам удивился, что произнес это. Этот вопрос давно мучил его, но он вовсе не собирался задавать его в лоб.

Шарлотта покраснела сильнее. Краска сползла до самого кончика носа. У Диксона возникло абсурдное желание поцеловать этот кончик, а потом держать ее в объятиях, пока она не успокоится.

Он становится полным идиотом! Она не желает иметь с ним дела. Считает, что он ее бросил. Диксон не мог забыть то, о чем она умолчала в разговоре несколько дней назад. Пока Шарлотта не взялась за управление Балфурином, он не имел никаких особых удобств. После смерти отца Джордж перестал тратить какие-либо деньги на замок. Со временем все приходило в негодность, портилось, гнило и рассыпалось в прах.

Шарлотта истратила на Балфурин все свое наследство и вернула ему жизнь. Тот первый год, когда она осталась здесь одна, достался ей невероятно тяжело.

Сейчас она откинулась на спинку стула, сложила на груди руки и твердо посмотрела ему в глаза:

– Почему ты задаешь мне такой вопрос? Разве ты не помнишь нашу брачную ночь?

– Может быть, я ищу для своей памяти иного угла зрения, – сказал он, пожимая плечами. – Или надеюсь, что было хоть что-то, что я сделал правильно. Искусно, умело, мастерски. Или по крайней мере не причинил тебе боль.

– Я полагала, что боль – это часть процесса, – отвечала Шарлотта.

– Значит, и тут я показал себя животным, – заключил он. Дьявол побери кузена Джорджа!

Она не ответила. Почему он об этом спросил?

– И все вокруг знают, как ты ненавидишь своего мужа?

Шарлотта скрестила руки, вцепившись ладонями себе в локти, отвела глаза, потом взглянула ему в лицо:

– Думаю, да.

Вот он, ответ, которого он ждал. Как странно, что Диксон почувствовал себя почти счастливым и в то же время ощутил разочарование. Как будто его истинная суть сражалась с притворной ролью, а сам Диксон победил там, где потерпел поражение Джордж. Джордж со всем своим хваленым обаянием и титулом не сумел завоевать привязанности и уважения Шарлотты.

Диксон закрыл дверь в библиотеку и неспешно повернулся к Шарлотте, давая ей время выразить протест против этого нежданного тет-а-тет, но женщина не произнесла ни слова. В молчании она встала и отошла к стене с массивным камином. Камины в каждой комнате – одно из достоинств Балфурина, которому принадлежало достаточно леса, чтобы добывать там дрова и согревать всех обитателей замка.

Диксон прошел к столу, остановился, коснулся пера, которым она писала. Деревянная ручка еще хранила тепло ее руки.

Шарлотта не позвала прислугу, а взяла свечу и поднесла огонь к растопке. В камине разгорелось пламя.

Диксону хотелось извиниться перед ней за грубость и бесчувственность. Он испытывал острое любопытство ко всему, что касалось ее жизни, но не имел права его проявлять, требовать, чтобы она хоть что-то ему рассказала.

– Я понял, что хочу знать о тебе все, – резко выпалил он правду прямо ей в лицо.

Шарлотта посмотрела на него с явным удивлением:

– Почему? Почему сейчас? Раньше тебя ничего не интересовало.

– Я уже говорил, что был бесчувственным негодяем. Может быть, у меня в голове было что-то иное.