– Все хорошо?

От разрезавшего тишину бархатистого голоса я вздрогнула и попыталась пятиться, но слишком быстро уткнулась в перила.

– Простите, не хотел вас напугать. Я заехал в соседнюю квартиру еще неделю назад, но так и не смог поймать сказочную соседку, чтобы пригласить на чай и познакомиться. – Он провел рукой по волосам и шумно выдохнул, как если бы усмехнулся. – Ричард. – Выжидающе уставился на меня, а когда что-то шевельнулось под ногами, наклонился туда. О той собаке я и думать забыла.

– Это Ливи, – сообщил Ричард. – Так что? Зайдете?

– Да. Ладно. Почему бы нет? – выпалила я на одном дыхании, все еще силясь привести себя в чувство.

Так и не смогла объяснить, что испытала – странное, почти маниакальное желание следовать за ним. Словно между нами скоро образовались путы, стягиваемые магией его голоса. Ричард был учтив, галантен и очень красив.

Глупый поступок.

Звук закрывающейся за спиной двери прозвучал как приговор, но и тогда я предпочла списать переживания на не обоснованные, пустые страхи и в лишний раз не думать, что оказалась в доме совершенно незнакомого мужчины, который при желании мог сделать со мной все что угодно. Но он не хотел.

– Зовите меня Рори, – улыбнулся, поджав и без того тонкие губы.

Ричард прошел в кухню, совмещенную с гостиной. Я оглядела жилище, оказавшееся совсем обезличенным. На диване все еще лежали одеяло и подушки – единственное, что выбивалось из картины идеального, вылизанного гостиничного номера. Что говорить, даже в раковине не было ни одной грязной чашки.

Педант?

– Нетипичное сокращение.

– Можете звать меня как угодно, но не Дик…

– Хорошо. Рори… У вас есть терраса, но нет спальни? – выпалила я раньше, чем успела подумать о значении такого вопроса.

Я устроилась за круглым обеденным столом на одном из двух стульев.

– Не ожидал разговоров о спальне с порога, – неоднозначно усмехнулся он, отчего на моих щеках вспыхнул пожар. В бесстыдном существовании, каким ощущался предшествующий десяток лет, то было чем-то действительно новым. – Спальня есть, и, бьюсь об заклад, в ней очень удобная кровать. Но в последние дни я так уставал, что сил хватало лишь на то, чтобы упасть на диван. Заботливая Ливи принесла мне одеяло и подушки.

– Где вы работаете?

– Отлавливаю тварей, отравляющих существование людей, – он бросил на меня улыбающийся взгляд из-за спины, будто ожидая какую-то реакцию.

– Диких и бродячих животных?

– Вроде того…

– Ждала что угодно, но не охотника в Торонто. Часто выезжаете? Нунавут или Альберта? Может, Британская Колумбия? Едва ли это ежедневное занятие, путь неблизкий. Насколько мне известно, рядом угодий нет.

– Все из этого. Часто бываю в Европе. Сейчас провожу больше времени в городе, тренирую подрастающее поколение.

Я вздернула бровь, как если бы поймала его на преувеличении своих достоинств. В голове зрели все новые вопросы, несмотря на то что знакомство было его инициативой. Он шумно усмехнулся и ненадолго умолк, очевидно, что-то обдумывал. Это длилось не больше нескольких секунд, но по ощущениям прошла целая вечность. Сама того не замечая, я пристально изучала его подтянутую фигуру. Ягодицы под брюками палаццо переминались так, будто состояли из одних лишь мышц, широкая спина скрыта белой рубашкой. Повисло неловкое молчание, под давлением я снова выпалила первое, что пришло в голову:

– Вы выглядите старше, чем мне показалось. Извините за бестактное замечание.

Но Рори то ничуть не смутило. Почему-то внутри сидело ничем не обусловленное стремление говорить с ним. Из раза в раз слышать тембр его чарующего голоса. То было не влечение и не вожделение, а совершенно искреннее, почти детское любопытство.

– Наверное, это немного пугает. Почему-то считают, что чем мужчина старше, тем опаснее.

– Да. Пока не наступает переломный момент, и он не превращается в милого дедулю. – Избегая смотреть на Рори, я скребла пальцем деревянную столешницу.

– Дедули тоже могут быть маньяками.

– Знаю.

– Быть может, не стоило принимать приглашение пугающего незнакомца? – Он обернулся и оперся на столешницу, скрестив руки на груди.

– Возможно. – Подняв взор, встретилась с улыбающимся взглядом зелено-голубых глаз.

Повисло молчание, нарушаемое прерывистым дыханием добермана. А спустя мгновенье мы дружно рассмеялись с нелепости происходящего, и, вероятно, так началась наша история.

– Что ж, Клеменс, сколько бы вы мне дали?

– Я не говорила, как меня зовут…

Клеменс…

А ведь я не знала никакого Ричарда, но тем не менее вот он – в моей памяти, и глядела на него никак иначе, как своими глазами. И пусть в Торонто мне бывать никогда не приходилось, я действительно была там. Но это произошло не со мной – то произошло с Клеменс. Фидэ дает заглянуть в чертоги ее памяти так, будто та моя собственная, позволяет вернуться в чужие воспоминания и ощутить заново, как если бы то действительно пережила я сама. Как много моментов я считаю своими, но те не принадлежат мне?

– Я догадался. Так что?

– Не слишком убедительно. – Я вновь вскинула бровь.

Он знал меня. А меня то ничуть не сконфузило. Насторожило, но не смутило. Поведение Клеменс казалось мне странным, многого из того, что совершила она, я бы делать не стала. Фидэ любопытная вещь, порой я испытывала настоящий испанский стыд от действий других фидей, хоть им самим собственные поступки казались логичными и понятными.

– Спросил у домовладельца, – признался он и опустил голову, украдкой глядя на меня исподлобья.

– Никакой конфиденциальности, – наигранно вздохнула я.

– Просто кошмар! – Рори состроил недовольную гримасу, за которой пряталась очаровательнейшая улыбка. – Так что?

– Тридцать три-тридцать пять.

– Близко. Мне тридцать девять.

– Боже, вы годитесь мне в отцы, – ляпнула я, не подумав, тут же прикрыла рот руками и сквозь сжатые губы промычала: – Простите.

Но к счастью, Рори просто зашелся теплым искренним смехом.

– Надеюсь, это не будет проблемой.

– Вовсе нет. Никаких проблем!

Мы… Нет, они понимали друг друга с полуслова, а позже и вовсе обходились без слов. Чувства Клеменс к Ричарду стали ее слабостью. Такая любовь не исчезает бесследно и остается в памяти даже после смерти. Теперь она разрушает, выжигает меня изнутри. С самой первой минуты знакомства между ними образовалась незримая, но очень осязаемая связь. Могу утверждать с абсолютной верой, ведь с приходом фидэ чувствовала это сама. Я полюбила человека, которого никогда не знала. Тосковала по тому, кого никогда не видела. Чувства других фидей по большому счету оставались лишь отголоском того, чем они действительно являлись, тенью себя настоящих, но эмоции Клеменс выглядели так, будто мои кто-то усилил в десять крат.

В ночь, когда меня настигла фидэ, приходил человек. Сосед, которого я видела раз в жизни, как мне теперь кажется, пытался сойти за Рори, сыграть на памяти фидейи. На чувствах Клеменс. Но кто это мог быть, я не знаю до сих пор, однако живет во мне уверенность, что его личность – ключ к разгадке куда большей тайны. Я чувствую это так же, как чувствую холод приближающихся объятий смерти.

Как и планировалось, на несколько дней я уехала в Фишгард, к семье, а Асли улетела на родину – в Стамбул. Как бы сильно она ни любила Англию, солнечная Турция была ей роднее и ближе по духу. Асли нравились шумные и открытые люди, какими британцы никогда не были.

Пока Асли наслаждалась первым классом, я тряслась в шумном поезде лондонской подземки, стараясь не оглохнуть от звука трения колес о рельсы. Игравшая в наушниках музыка совсем не спасала. «Can't Take My Eyes Off You» Энгельберта Хампердинка.

Много лет назад под эту песню я танцевала в захолустной квартире на окраине города с единственной и последней любовью всей жизни. Мы вернулись с концерта классической музыки. Он взял напрокат ретро автомобиль, позаботился о настоящем французском шампанском, а перед этим купил дорогущее черное платье с открытой спиной от какого-то местного бренда. У него не было денег, чтобы обеспечить себя хорошим жильем, но то, что он тратил на меня, кажется уму непостижимым. Погруженная в мысли, в чужие воспоминания я и не заметила, как поезд подошел к станции Паддингтон. В подземке проехать не туда чревато большими последствиями, поэтому, схватив багаж, я понеслась из поезда, едва не сбив прохожих. Переход на станцию Паддингтон GWR7 был совсем недолгим, но исключительно травмоопасным.