Серый кот спал, растянувшись на постели и подергивая во сне куцым хвостом. Пока я шарила в сундуке, он соизволил проснуться и даже поприветствовать меня хриплым мяуканьем.

– Хорошо, что ты здесь. – Я кинула ему полоску вяленого мяса, а себе достала яблоко. – Поможешь с читальней?

Кот обнюхал подношение и как будто снова заснул. Ну да. Жди от этой животины помощи! К слову, кота у меня язык так и не поворачивался назвать «своим». Он пришел за нами с Минтом в Нзир, но ходил где хотел, иногда терпел нашу еду и ласку и порой, не иначе как из жалости, показывал тайные ходы.

Я откусила яблоко – лежалое, мороженое, но все еще сладкое, – потом подкинула дров в затухающий очаг и продолжила поиски. На дне сундука, среди поношенной тренировочной одежды и одной нарядной рубахи, еще одним приветом из прошлого лежал невероятной красоты платок, а в нем – обрядовый шнур Альдана.

Здесь, в покоях, рядом с его котом и его подарками, так легко было вспоминать его слова, его дом и даже его прикосновения. Но так трудно – лицо. Как будто травник из Линдозера остался где-то в другой жизни.

Что ж, так оно и было. Еще один человек из прошлой жизни…

В груди защекотало, застрекотало, забродило. Слезы выкатились, будто непрошенные гости.

Я закрыла лицо руками. Дыхание жгло тыльную сторону запястий, касалось шрамов, уносило время вспять…

– Лесёна… Грядет новая война. Не возвращайся. Они будут этого ждать.

– Ворон или Дарен?

– Оба.

– А ты?

Я не хотела произносить этого вслух, боялась выглядеть жалкой. Альдан отвернулся, проверяя, надежно ли сидит меч. Это промедление усилило страх перед мучительной неизвестностью, разделявшей нас.

– А я – не буду.

В тот вечер думалось плохо. Альдан склонился над картой, разложенной на столе, но муторная духота комнаты отвлекала, не давала сосредоточиться. Он откинулся на спинку резной скамьи, потер виски, а потом резко вскинулся, убрал с уголков карты деревянные фигурки и подошел к окну. Распахнул раму.

Первый снег залетел в гридницу, но молодому княжичу не стало легче. Так он и стоял, долго вглядываясь в лиловые сумерки и растворенные в них очертания крепостного двора. Редкий снег гладил землю, ласкал его щеки, нес с собой прохладу и покой, но Альдан знал, что не стоит обманываться этой ласкою – совсем скоро лютая, жестокая зима грянет в Светлолесье, придет в его растерзанный город, кинет в его людей стылой болотной моросью, и начнется новый виток тяжелейшего времени в истории Линдозера.

Так началось его правление.

Альдан провел рукой по все еще непривычному княжескому венцу, и снова сердце кольнуло глухой тоской. Да что же такое? Отчего так тоскливо? Может, дело в том, что сегодня он вернулся с линдозерских гуляний, где сам благословлял на житье с ладными парнями подружек своих, близняшек? Множество горожан стояло перед ним, и за каждого он теперь был в ответе. Альдан вспомнил, как бабушка Косома положила ему на щеку сухую ладонь, а соседки зашикали на нее, но старушка шепнула:

– Не кори себя, Данушка. Лишнего на себя не бери.

«Какое уж тут лишнее, когда все самое необходимое?» – удивился тогда Альдан.

Но он и правда устал за эти месяцы. Выдохнул лишь, сидя на большом обрядовом гульбище, где праздновали свадьбу молодые из Линдозера.

И чудилось ему, будто его судьба села рядом с ним, а потом, не прощаясь, ушла. Что толку ворошить несбывшееся? Альдан сам не заметил, как потянулся к обрядовому шнуру, забыв, что отдал его… Лучше бы швырнул его в Вороненку.

Не бывать солнцу и луне вместе. Пора идти дальше.

Теперь на плечах Альдана ноша, а на голове – княжеский венец рода Зари. Блестят в пепельно-седых прядях золото да рубины, не дают забыть о цене. И он не забывал, разбирая днями и ночами обращения от горожан, отстраивая кром, выводя дух пепла и пожара из своего гнезда, а заодно – и из своих мыслей.

Но надвигались голод и болезни. Еще летом горожане заговорили о стае волков, замеченной на краю леса, и стало понятно, что зимой соперничать за жизнь придется еще и со зверьем. Линдозерцы все те годы, что Чудова Рать была заключена под землей, боялись охотиться в лесу, и многие просто не знали, как противостоять волкам. Альдан решил эту задачу, отрядив своих людей обучить мужчин стрельбе из лука, и тревожных слухов поубавилось. Но он знал: затишье временное.

И в это затишье вокруг Линдозера собирались тучи. Самое ужасное, что отчасти в этом были повинны жрецы – ведь жрецы Единого не имели подданства. Ни один правитель не мог судить их. Только заветы Единого имели над ними силу. Единственное исключение – он, княж Зари, из-за своего родства с Мечиславом владеющий землей в Святобории.

Но царь Святобории, Залесский, тоже приходился Мечиславу родственником. Согласно старым законам, жрецы должны были доставлять обвиняемых в колдовстве в Цитадель – оплот жречества в столице царства.

Но после того, как Дарен поднял в воздух Нзир-Налабах и освободил Чудову Рать, напуганный Залесский выпустил указ, позволяющий жрецам ради защиты убивать колдунов, не доводя до суда.

И началось. Жрецы опускались до зверских расправ над обвиняемыми. Вершили самосуд, нагоняя ужас на простых людей. И – Альдан знал это от проезжавших мимо торговцев – святоборийцы сами уже прятали у себя начинающих колдунов, самые смелые из которых уходили на поиски Нзира, понимая, что на земле им грозит либо темница в Цитадели, либо смерть.

Альдан, сидя в Линдозере, видел это слабое место в мерах жрецов и понимал, что Дарену это тоже очевидно.

Теперь Альдан не недооценивал противника. Дарен был хитер и в противостоянии не спешил, умел выжидать, а потом принимал быстрые, хладнокровные решения. Дарен точно знал, чем пожертвовать ради победы. Альдан, наблюдавший за ним в Линдозере, уже имел представление о его уловках: расположить к себе простой люд, чтобы потом, умело лавируя между общими интересами, добиться своего.

Альдан хотел знать о каждом шаге Дарена в Светлолесье и, благодаря близости к Мечиславу, получал из Цитадели частые донесения о ходах колдовского царя.

Как он и предполагал, Дарен разослал гонцов в Святоборию, Ардонию, Сиирелл и остальные царства, тем самым показав мирным жителям, что против них Нзир никакой войны не развязывал. Первое время люди в страхе стекались в большие города, но прошло несколько месяцев, а чародеи были замечены разве что в торговле каменьями и оберегами да в помощи оставшимся в весях мирным жителям с дикой чудью, что ползла из Мглистого леса. «Уж не сам ли он ее натравил?» – с негодованием думал Альдан.

Но Дарен даже приструнил екадийских всадников! А этого за несколько веков не удалось сделать ни одному из правителей царств. Святобория и Ардония все эти годы были заняты междоусобицей и погоней за чародеями, пока их подданных год за годом уводили в рабство.

Ардония, царство, в котором Дарен родился царевичем, сильнее всех пострадала от распрей – и то только потому, что там наместником после войны Трех Царств был Ворон и это царство превратилось в одну большую Цитадель. После пробуждения Чудовой Рати и исчезновения Ворона знать Ардонии, несколько лет изнемогающая от вынужденного жречества и налогов, быстренько взяла правление в свои руки. Они признали Дарена наследником престола и изгнали жрецов из Ардонии. Те подались в Злат, под крыло святоборийской Цитадели.

Но Дарен не спешил возвращаться в родное царство. Он вел переписки со знатью, убеждавшей его вернуться на трон предков, и даже ввел в двор Нзира нескольких представителей знатных родов Ардонии, и всем очень скоро стало понятно, что править на земле он не собирается.

Между Ардонией и Нзиром начался обмен и робкая торговля: с одной стороны шли ткани, еда, утварь, травы, а с другой – зачарованная защитными рунами одежда, светящиеся в ночи камни и обереги от чуди.

Сиирелл, верный своим правилам, не желал принимать чью-то сторону. Им нравилось торговать по-тихому со Святоборией рабами из Аскании, большинство подрядов у них также было оттуда, и, даже если жрецы пытались навязать им свою веру, наемники каждый раз ухитрялись ускользнуть от подданства. Сиирелл никогда не участвовали в войнах Светлолесья и всячески избегали столкновений, связанных со жрецами и колдунами. Но как долго они смогут оставаться в стороне?