На сей раз Ручьёв рассмеялся искренне.

– Отлично. Все параметры определены, более или менее. А если мне понравится… гм… замужняя дама?

– Дважды в одну реку не войдешь, – Анна тонко улыбнулась, – Я тебе напророчу незамужнюю. Неопытную, неискушенную… этакую tabula rasa.

– Стоп, стоп, – перебил Ручьёв, – Что угодно, но девственница мне ни к чему. При всей нелюбви к шлюхам я в этом случае предпочел бы шлюху.

– Ладно, – скучающе сказала Анна, – Поправка – у нее есть бойфренд, но поскольку конкуренцию с тобой выдержать крайне сложно… то он и не выдержит.

– Если не будет обладать "щенячьими" глазами и шепелявить… слегка.

Анна наконец окатила Ручьёва поистине ледяным взглядом.

– И ты еще спрашиваешь, ревнивец, отчего я не хочу остаться с тобой?

Ручьёв пожал плечами, снова завел мотор и поехал к поселку для ВИП-персон, где находился особняк г-на Зарецкого – супруга его стервозной пассии.

Стервозной… но любимой тем не менее (будь она трижды неладна).

* * *

Войдя в дом, Анна сразу направилась в свою комнату и, едва облачилась в привычную домашнюю одежду – вельветовые брюки и блузку, – дверь распахнулась, и на пороге возник невысокий подтянутый мужчина с очках, с тонким, породистым лицом. На вид ему нельзя было дать больше сорока пяти, хотя Зарецкий находился на пороге пятидесятилетия. Голос его звучал негромко, но с прохладцей.

– Где ты опять была? Почему не явилась к ужину? Снова задержалась у кузины? – усмешка, отдающая сарказмом, – Снова вспышка родственной любви?

Анна ощутила, что готова покраснеть, как девчонка. Что уж там? У супруга перед ней имелась масса преимуществ, а по части манипуляций Зарецкому вообще равных не было (иначе он и не достиг бы той вершины, которой достиг).

– Извини, – пробормотала она, – Этого больше не повторится.

– Конечно, – кивнул супруг, – Уже хотя бы потому, что – прости – я забираю это, – он подошел к туалетному столику жены и взял с него небрежно брошенные Анной ключи от "Пежо" (и заодно брелок охранной сигнализации).

Сердце у нее противно екнуло, однако она заставила себя улыбнуться (подозревая, что вышло весьма криво).

–Это означает, что я лишаюсь свободы передвижения? Или вынуждена буду пользоваться такси?

– Отнюдь, – спокойно возразил Зарецкий, – Если тебе понадобится куда-то ехать… По делам, я имею в виду, а не к кузине, – снова саркастическая улыбка, – Тебя отвезут Игнатьев с Савельевым. Один сядел за руль, другой станет выполнять функции охранника. Нелишняя предосторожность, в этой стране особенно. Конечно, предварительно меня поставят в известность о том, куда ты едешь.

– Похоже на конвой, – заметила Анна и взяла сигарету.

– Похоже, ты забыла, кто ты есть? – Зарецкий не повысил голоса, однако в нем отчетливо прорезались металлические нотки, – Я устал от твоих выходок. Они мне надоели. Сегодня ты не явилась к ужину… что дальше? Ночевать не придешь? – он приблизился к жене и, взяв из ее пальцев незажженную сигарету, слегка приподнял ее лицо за подбородок, – Нет, красавица моя. Живя со мной, изволь подчиняться определенным правилам. Не нравится? Надоело? Не держу… но учти – в этом случае тебе не удастся наложить лапку и на десятую часть моей собственности. Даже и не мечтай.

И Бонду своему несостоявшемуся, – презрительная гримаса, – Передай мои слова. Ни ты, ни он лапу на то, чем я владею, наложить не сумеете.

– Боже, мерзость какая, – вполне искренне сказала Анна, отходя к дивану, опускаясь на него и все-таки закуривая.

– Мерзость? – Зарецкий брезгливо посмотрел на декоративную коллекцию кактусов, за которой Анна трепетно ухаживала. Один из кактусов должен был вот-вот зацвести, выпустив цветок, раза в четыре превышающий само растение, – Мерзость, милая моя, это то, как ты распустилась в последнее время. И, повторяю, мне все это надоело.

"Разводись", едва не сорвалось у нее с языка, однако она сдержалась. Скандальные разводы – прерогатива "звезд" шоу-бизнеса, а серьезному, деловому человеку, дорожащему своей репутацией, такие штуки нужны в последнюю очередь. А чтобы не было скандала, потребовалось бы выложить кругленькую сумму, что весьма болезненно для человека, чьей единственной и горячей любовью являются дензнаки.

"Да и не стоит овчинка выделки", с тоской подумала Анна.

– Ладно, – сказала она устало, – Я согласна… даже с твоими условиями.

Зарецкий хмыкнул.

– Похоже на подвох… но поверю на слово. Ты уже начала собирать вещи?

– Начинаю, – вздохнула она и, подойдя к шкафу для одежды, распахнула его дверцы.

После того, как дверь за мужем закрылась, Анна взяла в руки сотовый телефон и набрала номер Ручьёва.

Тот отозвался почти сразу.

– Скажи, Серж, сколько полагается за несанкционированный домашний арест?

Некоторое отношение к законникам Ручьёв имел – он руководил охранно-сыскным агентством.

– Домашний арест – это серьезно, – ответил он без тени иронии, – Это тоже незаконное лишение свободы, в УК имеется соответствующая статья… но должен тебя разочаровать – своего старого лиса ты к ответу не притянешь.

– А я и не надеялась, – кисло сказала Анна.

Ручьёв кашлянул.

– Но если собираешься сбежать, можешь рассчитывать на мое содействие.

Она невольно улыбнулась.

– Заманчиво… но нереально.

– С датой отбытия все уже определено? – после паузы спросил Ручьёв немного потухшим голосом (он имел в виду ее "вояж" в Швейцарию).

– Не окончательно. В ближайшее время определится.

– А вот ты, похоже, определилась, – заметил Ручьёв.

– Ну брось, Серж, – мягко сказала Анна, – Разве мы не условились, что ты быстро утешишься?

Он снова немного помолчал.

– Да… но если я утешусь реально, тебе это вряд ли понравится.

Она слегка засмеялась.

– И опять вы правы, сэр Бонд…

– Джеймс Бонд, – поправил Ручьёв значительным тоном.

* * *

После разговора с Ручьёвым, закончившегося на грустно-ироничных, но в целом теплых тонах, она несколько секунд постояла в задумчивости, словно бы решая – позвонить кому-то еще или, напротив, не звонить, затем подошла к двери и рывком ее распахнула.

За дверью никого не было.

Закрыв ее и заперев на задвижку (ей было известно о милой привычке супруга входить в комнату неожиданно, без стука), Анна вновь подошла к телефону и, закусив нижнюю губу, набрала номер.

Поскольку звонила она не Ручьёву, абонент отозвался не сразу, а секунд через пять.

Она услышала мягкий, глуховатый, молодой голос, вызвавший прилив самых противоречивых эмоций.

– Слушаю?

Она на миг прикрыла глаза и представила себе лицо говорящего – почти мальчишеское лицо с тревожными темно-карими глазами. Открытое лицо. Очень ясное.

– Кирилл? – голос звучал слегка сдавленно.

Пауза.

И уже взволнованное:

– Анна? Анна, это ты? Почему ты…

– Стоп, – перебила она собеседника (но перебила очень мягко). – Послушай меня, Кирилл, и внимательно. Похоже, ситуация осложнилась, и сейчас тебе лучше уехать. Куда-нибудь к дальним родственникам. Чем дальше, тем лучше. На месяц-другой.

– Самые ближние живут в Абхазии, – не слишком уверенно сказал Кирилл, – И мы не виделись с ними лет десять… Может, объяснишь сначала, что происходит?

"Тебе еще нужно объяснять?" – с тоской подумала Анна.

– Кирилл… мальчик… пойми, наконец – все серьезнее, чем ты думаешь. Тебя невозбранно отпустили, но это не значит, что впоследствии не попытаются предъявить счет. Собирай вещи, бери деньги, поезжай на вокзал, садись на первый же поезд и ис-чез-ни! Хотя бы до осени.

– У меня сейчас сессия, – негромко сказал он.