– Ты права, – он моментально сник. Отошел к дивану, тоже закурил. Сказал, не глядя на нее, – Ты права, я тебя ненавижу. Я бы тебя убил… если б был способен убить.

…и если б не любил, – добавил он еле слышно, затягиваясь сигаретой часто и нервно.

Казалось, Анна колеблется… впрочем, колебания длились недолго.

– Ручьёв…

Шаг навстречу, прикосновение, взгляд.

Спичка, поднесенная к бенгальскому огню.

Вспышка.

...................

– Ты чудовище, Ручьёв, – печально изрекла Анна, – Ты дождешься, что старый иезуит явится сюда лично, со сворой секьюрити.

Под "старым иезуитом" она подразумевала супруга, которому оставался год до пятидесяти и который был старше нее на два десятка лет.

– Плевать, пусть является, – легкомысленно отозвался Ручьёв, – Разве он увидит тут что-то новое и интересное?

Анна, было, сердито сдвинула брови, но потом рассмеялась.

– Ладно, циник. Скажи "спасибо", что я сейчас, в преддверии отъезда, добрая…

Ручьёв, напротив, помрачнел.

– Но насчет года ты говорила, надеюсь, не всерьез?

Анна вскинула брови.

– А что плохого в том, чтобы отдохнуть друг от друга? Психологи утверждают, что очень полезно время от времени вносить в отношения некоторое разнообразие…

– Да, – Ручьёв вновь отошел к окну, – Вот ты и внесла… правда? Со щенками ведь забавно играть – виляют хвостами, лижут руки, если и куснут – то совсем небольно… да и мордочки симпатичные. Особенно "бархатные" глаза хороши, верно?

Анна слегка побледнела, окатила его абсолютно ледяным взглядом и молча направилась в сторону ванной.

На сей раз удерживать ее Ручьёв не стал.

Но когда она снова появилась в комнате – полностью одетая, причесанная и слегка подкрашенная (много краски ей и не требовалось), он подал ей стакан ее любимого томатного сока с добавленной в него щепоткой специй.

– Я же говорила – идеален, – вздохнула Анна, – Просто-таки рыцарь из романа, – и, взглянув на часы, добавила, – Ну, мне пора.

Сказано было настолько просто и обыденно, что Ручьёв понял – уговоры, мольбы, увещевания бесполезны абсолютно.

– Хорошо, – ответил он, – Но позволь мне сесть за руль, – и добавил чуть усмешливо, – Я-то не пил.

– Абстинент! – фыркнула Анна, но фыркнула беззлобно.

* * *

Некоторое время они ехали молча, затем Анна (на сей раз она не захотела садиться рядом с любовником, а устроилась на заднем сиденьи) нарушила паузу.

– Давай спорить, ты быстро утешишься, Ручьёв…

Ручьёв, находящийся за рулем "Пежо", промычал нечто невразумительное. Это нечто могло означать, как "да", так и "нет", а также – "все порой мелят чушь, но красавицам такие вещи легко прощаются".

– Нет, ты послушай, – ее голос звучал по обыкновению мягко и иронично, -Какое-то время ты будешь тосковать… или внушишь себе, что тоскуешь… (Ручьёв хмыкнул) Но затем спросишь себя – какого черта? Ты ж не молодой Вертер, чтобы непрерывно страдать (Ручьёв издал короткий смешок). Ты скажешь себе – эта стерва наверняка обо мне уже и не думает, а крутит шашни с каким-нибудь французиком или шведом…

Ручьёв затормозил, остановился у обочины шоссе, по обеим сторонам которого находилась стена смешанного леса (они не выехали за пределы лесопарковой зоны) и повернулся к Анне лицом.

– Со шведом?

Она чуть поморщилась (при этом в глазах мелькнула усмешка).

– Ну вот. Я считала, что говорю с прототипом Бонда, а не Отелло…

Ручьёв отвернулся и, опустив стекло в дверце, закурил свой неизменный "Данхилл".

– Ладно, любимая, продолжай. Отелло, Бонд или Дон Кихот – неважно. Я к твоим издевательствам давно привык.

– Отлично,– с прохладцей сказала Анна, – Итак, спустя время тебе надоест себя жалеть, ты вдруг обнаружишь, что кругом полно женщин, причем весьма привлекательных, только и мечтающих о том, чтобы на них обратил внимание подобный тебе…

– Самец, – саркастически вставил Ручьёв.

Анна чуть покраснела.

– Тот, кто придерживается подобных вульгарных взглядов на противоположный пол, упускает из виду, что и сам относится… к высокоорганизованным приматам.

Ручьёв слегка кашлянул – не иначе желая скрыть смешок.

– Прости. Постараюсь не быть вульгарным. Продолжай. Ты ведь хотела заняться перечислением моих достоинств?

– У тебя их слишком много, – скучающим тоном сказала Анна, – Времени не хватит перечислять. Ты светский человек, хорошо образованный, очень неглупый, прекрасно обеспеченный…

– Прекрасно? – с сомнением переспросил Ручьёв.

– Если не сравнивать с нефтяными магнатами. Но, к слову, Зарецкий не так давно упоминал о некоем кругленьком капитальце, якобы укрытым тобой от налоговых органов…

Ручьёв выбросил сигарету в окно, предварительно затушив ее двумя пальцами.

– По части сокрытия доходов я, красавица, первоклассник, можно сказать… на фоне некоторых. Но суть не в том. Одно ты упустила из виду – не так и широк круг претенденток, ибо продажные девки исключаются, я их на дух не выношу.

Анна удивленно вскинула брови.

– Свежо предание… хотя припоминаю, как-то ты обмолвился… это восходит к твоим юным годам, кажется? Когда ты был красивым неискушенным мальчиком…

– Даже более неискушенным, чем твой щенок. Если не более красивым.

Анна снова чуточку покраснела.

– Тебе доставляет удовольствие меня провоцировать, Ручьёв?

– А я мстительный, – сказал Ручьёв, снова закуривая, – Я вообще сволочь…

Она вздохнула и перевела на него снисходительный взгляд.

– Так мне продолжать? Или…

– Продолжай. Даже интересно, что ты мне напророчишь.

– Да? – с прохладцей переспросила она, – Ну, хорошо. Твоей новой пассией будет не продажная девка.

– Излишне "правильных" зануд я тоже не люблю, – заметил Ручьёв.

Анна протяжно вздохнула.

– На тебя, похоже, не угодишь… Ладно, это будет девица юная…

– Не слишком, – перебил Ручьёв, – Педофилией я не страдаю, посему изволь уж напророчить мне девицу не моложе двадцати.

– Но не старше двадцати пяти? – Анна усмехнулась, – Будь по твоему. Конечно, темноволосая, с карими глазами…

– Даже так? – усмехнулся Ручьёв, – Отчего же ты исключешь блондинок?

–Не знаю. Принято считать, что все они дуры… Вдобавок, ты же светловолосый, следовательно, по закону контрастов тебе должны нравиться…

– Темные синеглазые шатенки. Сколь красивые, столь и стервозные. А насчет блондинок… я встречал круглых дур и среди брюнеток.

– Тебе никто не говорил, что ты шовинист, Ручьёв? – ласково поинтересовалась Анна, – Что мужской шовинизм присущ тебе – образованному и светскому, – не меньше, чем какому-нибудь слесаришке, регулярно валтузящему супругу и утверждающему, что все бабы … (последнее слово она произнесла на английском – "bitch").

– Я не шовинист, – возразил Ручьёв, – Но и круглую дуру в качестве подруги иметь не желаю.

– Ладно, -снисходительно согласилась Анна, – Будет присутствовать интеллект… и даже некоторая эрудиция.

– То есть, Гоголя с Гегелем моя будущая пассия не спутает?

– И даже Маркеса с Марксом.

– А экспрессионистов от импрессионистов отличит? А Доминго от Паваротти?

Анна слегка поморщилась.

– Тебе это надо?

– Ясно, – усмехнулся Ручьёв, – Не любишь конкуренции.

– И экспрессионистов не люблю, – проворчала Анна, – И при всем уважении к Доминго гением считаю все же Лучано… Согласись, это на грани мистики – никаким мастерством не объяснить его завораживающее пение… правда?

– Правда, – Ручьёв посмотрел на нее с тоской, – Ты думаешь, мне действительно нужна какая-то девка, пусть даже способная отличить автора "Ста лет одиночества" от автора "Капитала"?

– Ну, ты же не станешь вести с ней литературных или политических дискуссий… Верно, интеллектуалка тебе ни к чему. Ты просто у нее поинтересуйся, кто написал Полонез Огинского. Не знает – ищи другую кандидатуру. Знает – значит, сгодится.