Парень старался, стиснув зубы и задержав дыхание. От напряжения у него запульсировало в зубах и висках. Слезные железы, желая внести свой вклад, начали сочиться слезами.
Вдруг из-под дивана выскочили бледные руки в белых кружевных рукавах и легли на ладони Артёма. Ладони закололо, будто их наполнил серый шум, как бывает, когда отлежал руку. Мальчик вскрикнул от неожиданности, но не отпустил друга. Голова Никиты волной покрылась чёрным мхом от бледных рук и, сжавшись, начала утопать во тьме под диваном. Тогда Артём схватил эти бледные руки и со всей силы дёрнул на себя.
Он рухнул на пол, и по инерции на него рухнула обладательница кружевных рукавов. Над его лицом дышала паром девушка с бледным лицом, на половине которого вытянулись изумленные белые глаза, с чёрными бездонными зрачками в них. Еле заметно, смущённо сжались в одну полоску губы, под аккуратным, слегка вздёрнутым носиком. В её лице читалось смущение от ситуации и интерес к Артёму. Её прямые чёрные, как гудрон волосы, свисая, скрывали от Артёма окружающий мир, будто шоры. От них пахло чем-то потусторонним.
– Привет… – сказала она шелестящим шёпотом.
Артём вдруг, понял, что всё ещё сжимает её руки. Резко отпустил их, отпрянул от неё и отстранился к стене за компьютерное кресло. На ходу схватив воткнутый в пол циркуль и вооружившись им.
– Кто ты такое? – резко спросил Артём, не в силах отвести взгляд, будто под гипнозом. Разглядывал её бледное лицо, почти такое же белое, как её, закрывающее колени, платье с кружевами. На лице не было того рта усыпанного зубами, которое он увидел в первую встречу.
– Я – Руно. Я же тебе писала, – она указала на разбросанные по полу клавиши клавиатуры, четыре из которых лежали в ряд: «Р», «У», «Н», «О». Ниже, таким же образом, в ряд были уложены другие клавиши: «Т», «Ё», «М», «А». Вокруг этих двух рядов криво уложенные ручки и карандаши образовывали сердечко.
Артём перевёл взгляд с неё на послание на полу. Затем снова на неё. И процедил сквозь зубы:
– Что ты сделала с моим другом? Верни его!
– Ты про это? – вопросительно вскинула черную бровь Руно и кивнула на покрытого чёрным мхом Никиту, который наполовину торчал из-под дивана и напоминал человека лишь силуэтом.
– Да, я про него! Верни его обратно! – кричал Артём, позабыв про страх. Кровь закипала в его жилах. Он тыкал циркулем в воздух, не обращая внимания, как нелепо выглядит его «оружие».
– Но я… Я думала, это подарок, жертвоприношение. – слова разочарования вылетали изо рта вместе с небольшим облачком пара. Полоска губ выгнулась, чёрные брови поступили так же. Руно насупилась.
– Какой ещё к черту подарок! Это друг мой! – вскочил Артём и закричал на Руно. Бледная девушка, казалось, вот-вот заплачет. – Что ты вообще до меня докопалась?! Мне из-за тебя руку отрубят!
Юноша убрал в карман циркуль. В качестве доказательства своих слов, стянул перчатку и помахал своей почерневшей ладонью. На секунду ему показалось, что перчатка так и осталась на руке. Он взглянул на свою ладонь, и по телу снова пробежал озноб, выжимающий пот – кисть полностью почернела, мох уже начал поглощать здоровую кожу предплечья. Снова мысли об ампутации нахлынули на мальчика. Уже более явные и яркие. Он представил, как падает в обморок хирург, видя это; как показывают по новостям его чёрную кисть; как на Артёма налипает дурная слава; как его объявляют уродом, колдуном, изгоем и выгоняют из города. И в оконцове, он погибает в канаве на окраине городка в пучине тьмы и дурной славы.
Руно округлила глаза и как-то восхищённо улыбнулась.
– Что это?.. – одними губами прошептал севшим голосом Артём.
– Ничего страшного. Это чёрная метка. Я выбрала тебя! И теперь мы будем вместе. А иначе, оба исчезнем. Я так рада! – белое лицо девушки засветилось от счастья, а глаза полностью налились тьмой зрачков, как у кошки. – Ты ведь не против? Конечно ,нет! Это же – Узы Смерти! О, мой Страх, я переживала, что печать не приживётся, и ты умрёшь в муках, отдав душу церберам. Но нам несказанно повезло! Теперь тебе смертельно необходимо расстаться с жизнью до тех пор, пока чёрная плесень не покрыла всё тело.
Руно восхищённо часто задышала, аккуратно встала и по-девичьи поправила волосы. Артем пытался осмыслить всё, что сейчас произошло. Скрипя мозгами он выдал:
– Почему у тебя пар изо рта?
– А он всё ещё идёт? – девушка выдохнула и постаралась заглянуть себе под нос.
– Нет, – сухо констатировал парень.
– Ой, значит, мне пора! Я в следующий раз тебе расскажу! – крикнула она, вставая. Подошла к Никите, резким движением выдернула страдальца из-под щели дивана. И, будто накидку, стянула с него весь чёрный мох, накрылась им и исчезла в узких тёмных щелях прихожей.
Сердце неистово стучало клапанами, явно сигнализируя, что происходит что-то нездоровое. Парень присел возле друга и начал тормошить его:
– Никита. Некит, вставай! Ты меня слышишь?
Никита сильно зажмурился и, прикрыв глаза рукой, повернулся в сторону голоса.
– Голова так трещит. Я что, в обморок упал?
– А что ты помнишь?
– Мне больно думать, не то, что вспоминать. Дай воды.
– Ага, сейчас.
Артём умчался на кухню. Схватил белую кружку и на её контрастном фоне увидел свою постепенно чернеющую руку. Быстро прошмыгнул в ванную, из корзины для грязных вещей взял толстовку с длинными рукавами. Надел и начал заматывать белоснежным бинтом чёрную мохнатую метку.
Никита постепенно приходил в себя. Прислушался к ощущениям в теле, перевернулся на живот и сел на колени. Артём вернулся в толстовке, с забинтованной рукой. Дал ему кружку с водой. На синем боку кружки белым весёлым шрифтом написано: «Лучшему педагогу». Забавно, что таких кружек явно много. И как можно сказать «лучший», если таких «лучших» больше одного?
– Спасибо, вроде полегче, – вернул кружку Никита и медленно пересел с пола на диван, держась за голову.
– Ну как, что-то вспоминается? – беспокоился о своей тайной посетительнице Артём, садясь рядом и кладя руку другу на плечо. Через пару секунд он её убрал, чтобы не вызывать лишнего внимания к бинтам.
– Я… Помню ты выбежал из подъезда и… Шибанул меня дверью?
– Да, извини, я очень торопился. Тебе может со мной в больницу? – начал утопать в своём вранье Тёма.
– А зачем тебе в больницу? – вдруг повернулся к Артёму Никита и, недоумевая, поднял бровь. Он был похож на человека, который перебрал с алкоголем накануне, и пытается вспомнить, что вчера было. – А мне зачем в больницу?
– Я со стула упал, вот, руку повредил. А ты… Ну, честно говоря, хреново выглядишь.
– Да ладно. Щас посижу немного и пойду на речку освежусь. Конечно, такой громадной дверью меня ушатал! Другой бы на моём месте, вообще, умер! А я, вон, ничего, немножко отключился и всё. – Никита начал храбриться, всё больше приходя в себя. – Тёмыч, открой окно, тут дышать нечем у тебя. Сыростью какой-то пахнет, что ли?
Артём подошёл к окну, на ходу смахнув ступнёй выложенные Руно слова, и распахнул створки, впуская в квартиру летний солнечный ветер, полный беззаботности, приключений и свободы. Летнее солнце на западе плавило небо в бархатный розовый и тёплый оранжевый. В гаражных кооперативах стучали ключами на 32 рукастые мужички. Во дворе под могучим старинным дубом играли в домино поеденные временем седые старички. А возле детской площадки, крича вразнобой, носилась детвора, пиная мяч. Где-то возле помойки в кустах слиплись собаки. Дворовый быт летнего двора успокаивал Артёма своей атмосферой, в которой не было ничего страшного: потусторонних страшил, чёрного мха, смерти и боли, ампутаций и тревог.
– Тёмыч, я пойду. Может, кого ещё встречу на речке. Ты, если что, заходи после больницы. У меня сегодня маман в ночь уходит. Можешь с ночевой остаться.
– Хорошо.
Артём закрыл за Никитой дверь и начал убираться. Наведение порядка в доме, также наводит порядок и в мыслях. Парень частенько следовал этому правилу, чтобы «разложить всё по полочкам» у себя в голове. Он думал о Руно. Её милое, хоть и бледное, лицо впечаталось в его сознание, как расплавленный сахар. Мысли о ней заставляли сердце биться быстрее. Его тянуло к ней: так сладко, так запретно, так страшно.
