И снова в воздухе застыла скорбная тишина. Оказалось, плотники уже давно перестали тюкать своими топорами, подсели поближе и внимательно слушали историю старика Брутуса, о котором, как они предполагали, всем и всё давно было известно: шлёпало, свистун, старый гриб – так его шутейно называли между собой артельщики, а он не обижался.

– Я всё же сумел поквитаться за Малкольма, – сказал старик, при этом лицо его сделалось хмурым и даже отпугивающим, а в голосе прозвучало что-то грозное и безжалостное. Таким доброго и безобидного Брутуса не помнил никто. – По наивности, я думал, что, отомстив, искуплю свою вину перед ним. Ведь я не исполнил данного мною обещания, как и он когда-то: всегда прикрывать друг друга, что бы ни случилось. Гордость ослепила меня, и я прогнал моего товарища. А когда он остался совсем один, я не смог прийти ему на выручку… Так вот, спустя пару месяцев случилось мне участвовать в битве возле одной деревушки, что стояла у самой границы враждующих королевств. Мы тогда изрядно потрепали противника, и дело уже шло к нашей окончательной победе. В самый разгар сражения мне удалось разглядеть в толпе отступающих вояк рыцаря с красно-чёрным флажком на сверкающем шлеме. Рубя неприятеля острым клинком и расталкивая щитом направо и налево изувеченные тела, я быстро настиг своего заклятого врага. Подобравшись достаточно близко, я вырвал копьё из убитого воина и что есть силы метнул им в коня, на котором восседал железный всадник. Копьё угодило коню в шею, и он повалился наземь, придавив своей тушей латника. Подскочив, я наступил ногой на грудь подлому наймиту и сорвал с его головы шлем. Я ожидал увидеть перед собой лицо беспощадного убийцы, но на меня смотрел такой же молодой парень, каким был мой друг и каким был я сам. Он жадно хватал воздух окровавленным ртом, как рыба, выброшенная на берег. В моём сердце не шевельнулась жалость, как и тогда, когда я прогнал друга. В ярости я занёс над головой поверженного врага свой меч и обезглавил его…

Старик снова на какое-то время забылся в мрачных думах. Отрешённым взглядом смотрел он перед собой, и никто не осмелился потревожить его глубоких переживаний. Спустя пару минут он заговорил:

– Это был последний раз, когда я держал в руках оружие… И вот, что я скажу. Я не ощутил никакого душевного облегчения, отомстив за гибель товарища. Уже прошло много лет, а я до сих пор с тяжестью на сердце вспоминаю тот последний бой. Война вскорости закончилась. Короли-самодуры всё же смогли договориться о мире. Но сколько судеб перемолола та жестокая бойня. Сколько осталось убитых на полях сражений, сколько искалеченных вернулось домой, сколько безутешных матерей и вдов не дождались своих сыновей и мужей. Скажу вам честно: то, что завтра будет происходить здесь, меня совсем не радует. Такое зрелище может развлечь только тех, кто не видел настоящей смерти от удара копья или меча, не собирал после боя отсеченных топором рук и ног, чтобы после закопать их в яме, не отгонял воронов от убитых с выклеванными глазами. Когда я вернулся домой, то долго ещё не мог притронуться к топору, хотя сам родом из потомственных лесорубов.

Окончив свой рассказ, старик посмотрел на сидевшего справа Николаса. Похоже, что его история отозвалась в мальчишеском сердце, мечтавшем о сражениях и победах, смятением и грустью. Трудно описать тот восторг, с которым ещё вчера главный вестовой города сообщал своим знакомым новость о предстоящем рыцарском турнире. Но теперь… теперь всё переменилось. Николас выглядел подавленным и растерянным. Рядом, скучившись, угрюмо молчали артельные плотники и лесорубы. Никто из них даже представить себе не мог, что этот с виду неказистый старичок, с которым в обхождении особо не церемонились, окажется героем далёкой войны, сражавшимся в жестоких и кровопролитных битвах.

– Ну а где же всё-таки ты научился варить свой знаменитый кулеш, Брутус? – спросил молодой плотник, который ещё совсем недавно потешался над стариком.

– Дык на войне и научилси, – ответил тот, снова изображая чудаковатого деда с блаженной физиономией и по-стариковски коверкая слова. – Там-то скоро всем наукам обучаешься: и как дубовую кору с хвойными ветками запаривать, а потом глотать эту горечь, чтобы зубы не выпали от голоду, и как из травы лепёшки скатывать, и как похлёбкой из крапивы себя потчевать. Вот как науку эту постигнешь, так и настоящий кулеш сварить будет немудрено.

Генри Флетчер уважительно положил руку на плечо старому лесорубу и с серьёзным видом сказал:

– Спасибо, отец, за эту историю. Думаю, сегодня вечером мы все поднимем кружки за твою славную победу.

– Обязательно поднимем! – заголосили одобрительно лесорубы.

– А пока за работу! – возвестил мастеровой. – До вечера ещё далеко.

И снова глухо застучали топоры и заелозили острозубые пилы, вгрызаясь в древесную твердь.

– А почему ты раньше никогда не рассказывал мне об этом? – спросил Николас у старика Брутуса.

– Это не та история, которую приятно вспоминать, – ответил тот. – Бывает в жизни такая странная штука, когда пытаешься что-то забыть, а не можешь. И, наоборот, хочешь вспомнить о чём-то приятном, да не получается. Многое уже позабыл, а вот это до сих пор живёт в памяти, как если бы случилось вчера.

– Жаль, – с сожалением выдохнул Николас.

– Чего же это, например?

– Ты мог бы мне многое показать: как правильно держать меч в бою, как отражать им удары противника.

– Николас у нас мечтает стать рыцарем, – пояснила Беата. – Спит и видит, как бы взобраться на коня и снести наскоку голову соломенному чучелу.

– Это наука нехитрая, – ответил Брутус. – Крушить и ломать проще простого. А ты поди что-нибудь почини или залечи чью-то рану, вот тогда тебе люди спасибо и скажут.

– Но ведь кто-то должен и сражаться, – настаивал на своём Николас.

– Сначала ты должен понять, во имя чего, – сказал старик и протянул ему руку в железной перчатке. – А ну-ка, помоги подняться гвардейцу Его величия.

Николас ухватился за руку Брутуса и потянул её на себя.

– Ого! Ничего себе! – удивился он, ощутив неподъёмную тяжесть железных доспехов.

– Давайте-ка все вместе, как давеча тянули своего приятеля меж досок, – хитро подмигнув, обратился к друзьям дед Брутус.

Николас и Питер обхватили его железные нарукавники, а Беата, обойдя сзади, уперлась своими ладонями в спину старика в области лопаток. На «раз, два-взяли» друзья, приложив максимум сил, сумели-таки одолеть груду клёпаного железа, и ветхий рыцарь распрямился в полный рост.

– Подай-ка мне шлем, внучек, – попросил дед Николаса.

Тот протянул Брутусу «железное ведро», и отважный воин, водрузив его себе на голову, торжественно провозгласил:

– Объявляю вам свою благодарность, мои верные оруженосцы!

– Служим Королеве! – откликнулись невпопад Николас, Беата и Питер.

– А ну-ка ещё раз! – скомандовал бывший гвардеец.

– Служим Королеве! – чётко, в один голос проскандировали «оруженосцы».

– Вот так-то, – прогудел в «ведро» старик. – Теперича вижу, есть, кому в нашем королевстве доверить границы. А коли так, покуда пойду вздремну.

Влача грузные ноги и позвякивая латами, Брутус устало поплёлся к ратуши на свой сторожевой пост, а потрясённые до глубины души друзья провожали его благоговейным взглядом. Старик оставил в детских сердцах целый шквал неизгладимых впечатлений. С одной стороны, услышанная ими волнующая история внушала почтение к его седой бороде, а с другой – вызывала острую, нестерпимую жалость.

– А я втайне посмеивался над Брутусом, когда он просил прощения у каждого дерева перед тем, как срубить его, – признался вдруг Николас.

– Ну вот, теперь твой лаз никто не тронет, – воодушевил товарища Питер. – Только как быть с праздничным тортом, ума не приложу.

– А зачем тебе к нему ум прикладывать? К нему впору ртом приложиться. – И Николас постучал по своему упругому животу, как по тугому кавалерийскому барабану. – Что-то я проголодался. – Добавил он, прислушиваясь к утробным позывам.