— Не благодарите. — тихо сказал он непонятно к кому обращаясь и затерялся в толпе посетителей. Урс вдруг принялся судорожно хватать ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды, а потом уронил голову на столик. Анна поискала глазами прохожего, но того и след простыл. Она обвела глазами зал. Стриптизёршу на сцене пялили уже двое — один сзади, другой спереди. На экране мужики в лошадиной сбруе перестали бороться и предавались содомскому греху.

— Выходите тихо. — произнёс кто-то тихо, но явственно у неё за спиной, — Не оглядывайтесь. И не волнуйтесь. Мы свои.

* * *

Сериал из сновидений продолжался. Старыгин мучительно пытался понять куда он попадает? И почему? И сон ли это вообще или такое странное проявление шизофрении? Медики, к которым он обратился, вынесли вердикт о полном физическом и психическом здоровье. Поэтому далее о своих странных снах он никому не говорил.

Лишь через несколько месяцев Старыгин узнал место, в которое он попадал. Как ни странно, но это оказался его любимый Санкт-Петербург. Только был один нюанс. В то время город называли Петроградом. А это были двадцатые года двадцатого века. Точнее — 1919−20 годы. Период Великой Смуты. Старыгин просто прочитал афишу на заборе где была дата выступления какого-то «агитационного поезда». Хотя, как может поезд агитировать, он не представлял. Но это и неважно. Теперь были понятны всякие странности и несостыковки. В этом странном сновидении он попаданец в прошлое. Он и старался вести себя в этом образе. К сожалению никакого прогрессорства не получилось. Даже не смотря на то, что со временем он посетил много мест, познакомился с разными интересными людьми, которым он рассказывал о себе и о том, что ждёт этот город впереди. Иногда на него смотрели как идиота, иногда как на чудака, но чаще всего просто не обращали внимания. В ответ на его речи ему рассказывали, как будет всё прекрасно в будущем, когда наступит коммунизм. А на попытки возразить, что никакого коммунизма не будет обзывали контрой.

Старыгин даже завидовал такой вере в светлое будущее у людей. Ему порой казалось, что это не прошлое России, а какая-то альтернативная реальность и с такой целеустремлённостью страна заживёт в сытости и достатке, надо только чуть-чуть подождать.

В своих блужданиях по Петрограду двадцатых годов он встречал и то, что вызывало у него отвращение, не смотря на то, что он сам был военным. Это «экспроприации» накоплений у людей, это быстрые и жестокие суды над противниками власти, это просто огромное количество детей, которые без родителей и места жительства склонялись по улицам. Да, были люди, которые боролись с беспризорностью. Конечно, пойманных беспризорников не судили, их определяли в специальные учреждения. Там их кормили, одевали, учили. Старыгин даже побывал в одном таком заведении. Он привёл двух девочек и мальчика лет восьми-десяти, которых во время своих блужданий по городу встретил в заброшенном доме. Они были истощены и без помощи просто могли умереть. Уговорив их пойти с ним, а это было непросто, дети просто боялись его, Старыгин взял младшую девочку на руки и отвел по одному известному ему адресу. В здании существовавшего в тот момент Путиловского училища, расположенного недалеко от одноимённого завода, недавно созданный Совет защиты детей организовал пункт помощи беспризорным детям. Вывеска на здании по улице Левая Тентелевка гласила: «Училище для рабочей молодёжи при Путиловском заводе и верфи». Старыгин поднялся по ступеням и открыл дверь. Там его встретили две женщины, одетые с строгие чёрные платья. Узнав о цели их прихода они засуетились и, записав имена детишек, повели их мыться. А Джинна попросили немного подождать, пока подойдёт руководивший этим пунктом Осип Карлович. Старыгин уселся на стул в приёмном отделении и стал рассматривать комнату. Обшарпанные стены, покрашенные известковой краской. Массивный стол из дерева, разномастные стулья вдоль стен. На столе возвышалась керосиновая лампа и лежала «амбарная книга» внушительных размеров. Именно туда и записывали женщины имена детишек. Ещё на столе присутствовала чернильница и опущенной в неё ручкой. При письме этой ручкой приходилось постоянно окунать перо в чернила и стараться не сделать клякс на бумаге. Но женщины с этим справлялись совершенно без затруднений. Ждать пришлось примерно четверть часа. Наконец послышались шаги в коридоре. В комнату вошёл стройный, ещё не старый мужчина в строгом сером костюме. Белая рубашка выделялась светлым пятном на фоне серого костюма, серого пыльного интерьера и не менее серой погоды за окном. На Старыгина внимательно смотрели глаза человека, который явно был когда-то военным. Осанка, мягкая грация при ходьбе, старый, почти незаметный шрам на левой щеке чуть выше аккуратных усов. Старыгин вскочил и чуть не отдал честь правой рукой, но вдруг почему-то смутился. Человек напротив улыбнулся кончиками губ. Бывший военный представился как Осип Карлович Михельсон. Он задал Старыгину несколько вопросов относительно обстоятельств, приведших его с детьми именно сюда. Он очень удивился, что на проблему детей обратил внимание, по его словам, «простой мещанин». Произнесено это было с улыбкой. Старыгин не совсем понимал, что значит эти слова и попросил объяснить значение. Со слов Осипа Карловича выходило, что это рядовой городской обыватель. Почему же он улыбался? Это явно был какой-то сарказм, ускользающий от понимания.

Постепенно они разговорились. Беседа была приятной для обоих и к концу встречи они чувствовали взаимное расположение. И пожав друг другу руки на прощание условились встреться через неделю. Джинн собирался зайти, узнать судьбу детей.

Анна с каким-то невероятным облегчением покинула этот рассадник греха. На выходе кто-то взял её под руку.

— Пойдём, Ржавая. Обыскались мы тебя. Кстати, привет тебе от Джинна.

Анна взглянула на своего спутника. Среднего роста и не менее средней незапоминающейся внешности. Тот продолжал, как ни в чём не бывало:

— Так ты прилетела Терезу искать, или тех, кто заказал твой дом обнести? Скажу сразу: не там ищешь. Терезу точно искать не здесь нужно. А насчёт той парочки, один из которых аннигилировался — предоставь это нам.

— Узнаю родную разведку.

— Вот и хорошо.

— А с этим вы что сделали?

— Врачи констатируют смерть от передоза. К Арсенюку мы с Вами вместе прогуляемся. Не против?

— Только «за».

— Ну вот и чудненько. Сейчас ещё пару человек захватим и можно отправляться. Кстати, Грек у нас давно был на подозрении.

— Какой грек?

— Его полное имя было Урсул Грек.

— А, да! Точно. Он был из Братства Златова.

Её спутник усмехнулся.

— В этом «Братстве» каждый второй, если не каждый первый был двойным-тройным агентом. Кстати, надо отдать должное Вашему покойному мужу. Организаторские способности у него были неплохие. Создать структуру, которая формально была совершенно независимой. И работала вроде бы сама на себя. Подобрать людей, умеющих добывать информацию, а главное — её обрабатывать и анализировать. При этом каждый был, вроде бы, сам по себе. Имел собственную агентуру и источники получения информации.

— А зачем ему это было нужно? Он ведь так и не рассказал мне о том, что Братство создал он.

— Ну, вот этого я не знаю.

Не все сны были для Старыгина кошмарами. Иногда увиденная им нищета, боль, страдания людей, а подчас и их смерть куда-то отступали в сознании. Такие ночи, однако же, были редкостью. И несли в себе просто огромный положительный заряд. Проснувшись Старыгин испытывал ни с чем не сравнимую эйфорию и в дальнейшем заряд бодрости чуть ли не на неделю.

В один из таких снов он снова попал то заведение, куда отвёл беспризорных детей. Справившись о здоровье детей у строгих женщин в приёмной комнате, Старыгин поинтересовался, может ли встретиться с Осипом Карловичем. И через десять минут он уже входил в кабинет, куда его провели по пыльным и тёмным коридорам.