— Катаклизм?
— Хроношторм, — подтвердил дед Егор. — Который оборвет все боковые ветки. Уцелеет только ствол, и, может быть, несколько особо крупных ответвлений. А мы, как показала практика, таким не являемся.
— И вы решили попробовать закрепиться в последний момент? — уточнил я. — Вот в чем ваша тихая гавань. Вы хотели стать стволом.
— Или хотя бы достаточно крупной веткой, чтобы ветры времени не сдули нас к чертовой бабушке и такой-то матери, — сказал дед Егор. — План не казался хорошим даже в самом начале, но другого у нас попросту не было. А в процессе его реализации оказалось, что он невыполним. Мы были способны менять всякие мелочи, но так и не обнаружили ключевой момент, чтобы развернуть историю в нашу сторону.
Они жили в вероятностном будущем, которое хотело бы случиться, но не смогло. И сколько еще таких будущих будет сметено хроноштормом?
А кураторы отдела Х, похоже, сидят если не в стволе, то на какой-то укрепленной ветке и делают все, чтобы так оно впредь и осталось. Что ж, ставки в этой игре оказались куда выше, чем я думал.
Хотелось бы только посмотреть, что за будущее они нам готовят.
И ведь наверняка есть кто-то еще. Если веток много, то вряд ли до появления хроношторма машину времени, или как там это называется, изобрели только в двух. Сколько еще временных линий посылают агентов в прошлое и бьются за возможность стать основной?
Теперь даже неудивительно, отчего в прошлом такой бардак творится.
— Так, а сам ты, ек-макарек, из какого года, Чапай?
— Из девятнадцатого, — сказал я.
— Хороший был год, — сказал дед Егор. — Один из последних спокойных.
— Пандемия?
— Да причем тут пандемия, туды ее в качель, — сказал дед Егор. — Так, чихнул кто-то неудачно, а потом из-за этого пара миллионов человек померло, в масштабах планеты это вообще незаметно было, а уж если на всю крону посмотреть… В начале двадцатых первые признаки надвигающейся хронобури появились, вот о чем я толкую. Только тогда мы их распознавать не умели, а к тому моменту, как научились, уже слишком поздно стало. Такие вот, Чапай, пироги. Не думай о секундах свысока, ек-макарек. Наступит время, сам поймешь.
— Наверное, — сказал я и потянулся за чашкой. Чай в ней, наверное, уже остыл.
— К чаю у меня ничего нет, ты уж извиняй, — сказал дед Егор. — Магазины, сам понимаешь, не работают, а то, что в стенах института осталось, мы уже почти подъели. Так что только хроношторм может избавить нас от каннибализма, только апокалипсис не введет нас во искушение.
Печальную картину он передо мной рисовал, но ведь, по большому счету, не так уж все плохо. Да, это конец света, но только для одной ветви, а не для всего человечества. Людей, конечно, жалко, но в целом это не тот удар, после которого не встают.
И сделать-то уже ничего нельзя. Мир уже схлопнулся и пожран лангольерами Кинга, мы сейчас сидим на последнем недоеденном ими островке реальности.
Но они уже на подходе, и я слышу скрежет их челюстей. Ну, фигурально.
Так-то тут тихо вполне…
В дверь аккуратно постучали.
— Входи, ек-макарек.
Слегка скрипнули петли, и в кабинет деда Егора вошел доктор Пригов, выглядевший так, словно совсем недавно угодил в какую-то нехилую переделку. Вдобавок, он немного прихрамывал, а через прорехи в пыльной одежде были отчетливо видны бинты.
— О, вы здесь, — сказал он, увидев меня.
— Чай пьем, — сказал я. — Хочешь чашечку?
— Нет, спасибо, — сказал он.
— Опять облажался, ек-макарек, — констатировал дед Егор. — Что тебе на этот раз помешало?
— Людей было много вокруг, я немного растерялся, — сказал доктор Пригов. — А когда собрался… ну, словом, не получилось.
— А чего тогда пришел?
— Егор Михайлович, у вас запасного глушителя на «вальтер» нету?
— А куда ты дел тот, который я тебе в прошлый раз выдал? В прошлом профукал? Погнул?
— Там резьба сорвалась…
— Наберут же киллеров по объявлению, туды вас всех в качель, — дед Егор порылся в ящике стола, достал из закромов знакомую мне трубку глушителя и передал Седьмому. — Последний, от сердца, можно сказать, отрываю. Больше не приходи.
Если я правильно понимаю, куда доктор Пригов собрался, больше он и не придет.
— Спасибо, — сказал Седьмой. — Пойду, костюм сменю и обратно.
Был он какой-то не такой. Пришибленный, что ли. И наверняка он на болеутоляющих, ему же буквально только что мою пулю из ноги должны были извлечь.
— До свидания, Василий, — сказал Седьмой.
— Прощай, — сказал я.
Дверь закрылась, и я услышал удаляющиеся по коридору шаги. Он шел от меня ко мне.
На нашу последнюю встречу. То есть, на мою первую и его последнюю.
Ну, в общем, вы поняли.
— Он ведь не вернется, так? — спросил дед Егор.
— Не вернется, — сказал я. — Может быть, стоит ему об этом сказать? Остановить?
Дед Егор покачал головой.
— Думаю, он уже сам все понял, — сказал он. — Но все равно не остановится.
— Почему?
— Потому что это создаст парадокс, — сказал дед Егор. — Ведь ваша с ним встреча в прошлом уже состоялась, и он должен на нее явиться. Не может не явиться.
— Не пофиг ли на парадоксы, если вашей линии все равно конец?
— Но следы парадокса останутся в основной линии, — сказал дед Егор. — И неизвестно, как они могут отразиться на других ветвях. Мы не должны плодить парадоксы, даже если на нас они уже повлиять не способны.
— Ответственность перед другими линиями и все такое? — уточнил я. — Вот это я понимаю, профессиональный подход.
— Есть определенные правила, — сказал дед Егор. — Которые нельзя нарушать даже перед лицом апокалипсиса.
Глава 30
— А остальные правила где-нибудь почитать можно? — спросил я.
— Это неписаные правила, — сказал он. — Что-то вроде этики хронодиверсанта, ек-макарек.
— Любопытная у вас этика, — сказал я. — Хронопарадоксы, значит, это плохо, а геноцид другим временным линиям устраивать — это нормально, это у вас в порядке вещей.
— Темпоральный шторм не пощадит никого, снесет все ветки.
— Убиваете не вы, убивает эпоха, ага, — сказал я. — А что насчет тех людей, которые сейчас в текущей основной линии живут? Их миллиарды против ваших миллиардов.
— Ты же большой мальчик и сам понимаешь, в чем тут разница, Чапай.
— Ну да, — сказал я. — Разница в том, что они — это они, а вы — это вы.
— А ты бы иначе поступил? — спросил он.
— Из меня моральный ориентир так себе, — сказал я. — На меня равняться не надо.
— Так и мы тут вроде не святые, — сказал дед Егор. — Люди пытались спасти свой мир, своих родных, о цене в такие минуты вряд ли кто задумывается. А что в текущей основной линии творится, мы и понятия не имеем.
— Это уже похоже на оправдания в стиле «они этого заслуживали», — заметил я. Не мне местных судить, конечно, но, может быть, и хорошо, что у них ничего не вышло, и они не сбылись. Не сбудутся… Ну, вы понимаете.
Хотя черт его знает, конечно. Может, они это решение в муках и сомнениях принимали и по поводу каждого убийства переживают.
— Теперь оправдываться поздно, — сказал он. — Мы оказались слишком далеко от ствола, и похоже, что ключевой момент находится слишком глубоко, и нашему оборудованию до него просто не дотянуться.
— И какие у вас пределы? — спросил я.
— Что-то около века, без критического повышения мощности.
— То есть, вы даже революцию отменить не можете или Гитлера до войны убить, — констатировал я.
— Нам и не надо, это все в нашей ветке было, — сказал он. — А могу я тебе встречный вопрос задать?
— Конечно.
— Мне просто любопытно, на что ты рассчитывал, когда в портал за нашим агентом лез? — спросил он. — Ты ж не маленький, должен был понимать, что это билет в один конец.
— Мне нужно было узнать, что происходит.
— Прям настолько нужно?
— Настолько, — сказал я.
— Ну и как, удалось тебе нужные знания обрести?
