— Рождество в Винтерленде — это, наверное, самое крутое, что ты можешь когда-либо увидеть.

— Да? — если Натали и была потрясена его внезапной сменой темы, она никак этого не показала.

— Снежный покров становиться очень толстым, и мы почти не видим солнечного света. Но луна отражается от всего, и весь мир приобретает этот странный оттенок. Снег выглядит как прекрасные дюны из белого песка. Если бы не было так холодно, то можно было бы представить корабль, плывущий по течению с ветром в парусах.

— Звучит красиво.

— На самом деле мы не можем украшать огнями свои дома, но мы собираемся всем городом и украшаем общественный центр сверху донизу. Существует традиция, которая длится пару дней. Ты должна это увидеть. Детям это нравится, и к нам заглядывает Санта.

— Санта проделывает весь этот путь сюда? — ее улыбка была дразнящей.

— Пилот, который доставил тебя сюда, Берл, он играет Санту для детей. Он так делает… ну, сколько я себя помню.

— Он не выглядит достаточно жизнерадостным, чтобы быть Сантой!

Такер невольно рассмеялся.

— Я знаю Берла очень давно. Он груб по всем статьям. Он мало разговаривает, но, когда вокруг него дети с огромными, полными надежды глазами, а на нем красный костюм? Что ж, в магию легко поверить.

— Это звучит замечательно. Я буду очень ждать, чтобы увидеть это.

Ее улыбка была такой теплой, такой искренней, что проникла прямо в сердце. Как удар кулаком. Как удар ногой.

Только это не больно. Не совсем. Это было похоже на то, как будто оживаешь впервые за долгое время. Такер почувствовал, как его сердце колотится, стуча, словно орган только сейчас вспомнил, что он должен биться, чтобы поддерживать его жизнь. Он прочистил горло, внезапно ему захотелось так много всего рассказать.

Он не стал.

Нет. Он не мог.

Это дало бы ему надежду, что Натали останется. До Рождества осталось еще пару месяцев. Каковы были шансы, что к тому времени симпатичная медсестра все еще будет поблизости?

«Если ты ей скажешь, она останется. Вот как это работает».

— Есть довольно много занятий, — продолжил он, сосредоточившись на бобах и своих воспоминаниях о Рождестве.

— Интересно… — Натали села на маленькую кровать, ее глаза смотрели в пол.

— Что? — спросил он после того, как она стала слишком тихой и спокойной.

— Ничего.

— Нет, пожалуйста. Ты выглядишь грустной. Я не думаю, что смогу справиться с грустной женщиной в этой крошечной хижине, так далеко от всего.

— Ну, я как раз думала о Питере. Интересно, проводил ли он когда-нибудь Рождество в кругу семьи? Тот, кто вырастил его, не приложил никаких усилий, чтобы найти его. Мне грустно за маленького мальчика, понимаешь?

Такер со вздохом отошел от плиты и сделал через хижину три шага, чтобы сесть рядом с ней. Его рука снова легла ей на колено, потому что как могло быть иначе? Ей было грустно, а разве не это делают люди, чтобы утешить друг друга? Они прикасались друг к другу. Верно?

Но Такер хотел прикасаться, не чтобы утешить. В безопасности его разума, его большая ладонь скользнула с ее колена. И не встретив никакого сопротивления поднялась вверх по ее бедру, погружаясь в пьянящий жар, ожидающий его.

Его воображение пошло дальше, к ее губам и гибким изгибам ее тела.

Натали положила свою маленькую ладонь на его руку. Ее кожа была такой холодной, что это почти вывело его из пикантных мыслей, но лишь слегка. Он должен был убедиться, что ей достаточно тепло. Все его защитные инстинкты вспыхнули с новой силой.

— Ты замерзла, — прорычал Такер, подтягивая к ним одно из одеял и укутывая ее плечи.

— Мы находимся в глуши на Аляске. Было бы странно, если бы я не замерзла.

— Мне совсем не холодно, — пробормотал он, оборачивая свою пару одеялом. Каким-то образом его рука снова оказалась на ее ноге. На этот раз она была не на колене, а гораздо выше.

Ее бедро было мягким под его ладонью. Даже больше, чем он себе представлял. Такер ничего не смог с собой поделать. Он хорошенько сжал его. Он почувствовал, как напряглась Натали под рукой, и убрал ее, пробормотав извинения.

Ее рука взяла его руку, положив ее где-то между ее бедром и коленом.

— У тебя такая теплая рука, — шепотом восхитилась она. Она повернула голову, ее глаза пылали жаром.

Такер с трудом сглотнул. Запах холодного ветра и горящего дерева внезапно исчез, и он был уверен только в одном.

У Натали был самый насыщенный аромат, с которым он когда-либо сталкивался. Не раздумывая, ведомый своими инстинктами и этим неописуемым чувством, укоренившимся в его сердце, Такер наклонился к ней. Его свободная рука потянулась к ее подбородку, и он приподнял ее лицо, чтобы лучше рассмотреть ее прекрасные черты. Натали облизнула губы, у нее перехватило дыхание. Ее взгляд, который был и так обжигающим, теперь был совершенно другим. Даже ее сладкий аромат изменился. Стал острее.

Она желала его.

— Я собираюсь поцеловать тебя, — прошептал он, его слова коснулись ее нежной кожи.

У Натали перехватило дыхание, но она не отодвинулась. На самом деле, она закрыла глаза и прильнула к нему. Так нежно, так застенчиво, что у него не было другого выбора, кроме как поцеловать ее.

Его губы прижались к ее губам, его язык был готов присоединиться к использованию. Натали вздохнула ему в рот, давая его языку достаточно места для исследования. Его рука с ее лица скользнула к пояснице, чтобы уложить их на кровать. Он обнаружил, что наполовину лежит на кровати, свесив ноги с края.

Спустя головокружительное мгновение Натали оседлала его, одеяло теперь очень мешалось на плечах. Ее руки были везде — в его волосах, на подбородке, спускались к плечам, вниз по грудным мышцам к животу. Если дикая женщина опуститься еще ниже, то получит пригоршню чего-нибудь еще. Как бы то ни было, вся жесткость его потребности в ней была прижата к ее ноге.

Она целовала его самозабвенно, словно он был единственным источником тепла в мире, и она умрет без него. Без него. Он встречал удар за ударом. Он бы сжал и взял ее под свой контроль, и переворачивался до тех пор, пока она не оказалась бы на спине. Но Такер не хотел двигаться.

Его пара оседлала его, ее волосы каскадом рассыпались по плечам, чтобы щекотать его, когда она пожирала его рот… Это было блаженство. Как будто он умер и попал прямиком в рай. Ничто не могло быть так хорошо. Это удивительно.

— Такер, — простонала Натали ему в губы, — что мы делаем?

Он застонал, запечатлев еще один поцелуй на ее губах, прежде чем позволить своему рту переместиться к ее подбородку, чтобы запечатлеть еще один быстрый поцелуй за ухом. Ее сердце билось так восхитительно быстро, что он почти чувствовал его вкус.

— Ты хочешь, чтобы я остановился? — это был самый опасный вопрос, на который он когда-либо отваживался.

Мы не можем.

Она застонала, когда он снова поцеловал ее, очень нежно прикоснувшись зубами к ее горлу. Увлажняя ее кожу своим языком и наслаждаясь ее вкусом.

— Натали? — ее имя было вопросом.

Она ответила ему поцелуем.

Натали

Что, черт возьми, я делаю? Что я на самом деле делаю… о!

— О! — звук сорвался с ее губ в виде удара чистой, триумфальной похоти. Как бы необдуманно было оседлать Такера на этой крошечной, скрипучей кровати, она не могла остановиться. Похоть только усугубляла ситуацию. Словно против своей воли, она прижалась к нему бедрами. Ее сердцевина горела от ощущения его эрекции прижатой к влажному участку, быстро растущему на ее трусиках.

Она желала Такера. Сильно.

Больше, чем она думала, что такое возможно с человеком, которого едва знала. Она всегда считала, что ее либидо слегка сломано. Секс был прекрасен, но это? Прижиматься к Такеру у черта на куличках было, безусловно, самым эротичным опытом в ее жизни. Слово они были единственными людьми в мире. Единственные, которые имели значение.

Натали не хотела останавливаться.