Но когда они начали подниматься на холм, приближаясь к разрушенному стекольному заводу, Демир отбросил эти мысли. Во всем районе царила мертвая тишина, – казалось, вокруг нет никого живого. Демир напряг свое магическое чутье, выслеживая гласдансеров. Ни одного. Он повернулся к Идриану, помотал головой, и они поспешили занять позицию сразу за стеной завода.

– Гласдансеров нет, – прошептал Демир. – И вообще, похоже, никого нет – я ничего не слышу.

Он постарался не выдать своего разочарования. Если Кастора мертв или спрятался где-нибудь в городе, Демиру его не достать, а значит, тайна матери так и останется неразгаданной.

– Вон в том дверном проеме – двое солдат, – сказал Идриан, кивая за угол. – Молодой мужчина и женщина средних лет. Оба полусонные. – Он перебросил меч за спину и закрепил его на ремне, а щит повесил на крючок в левом наплечнике. – Похоже, я тебе все-таки не понадобился.

Демир окинул территорию взглядом и почувствовал, как у него сводит желудок от жалости не только к Касторе, но и к заводу. Главное здание сгорело дотла, а с ним, наверное, и тайны изготовления стекла, накопленные за многие годы. Пламя уничтожило печи и одно из двух общежитий. Глядеть на дымящиеся руины было тошно. Демир завернул за угол и, напрягая все свои чувства, приблизился к паре солдат Грента в оранжево-белой форме, которые спали в дверях уцелевшего цеха.

Они даже не видели его, пока он не оказался прямо рядом с ними. Только тогда молодой солдат вздрогнул, вскочил и направил свой мушкет на Демира, одновременно зашипев на свою спутницу:

– Руки вперед, чужак! Мародеров расстреливаем на месте!

Демир медленно снял левую перчатку и показал знак гласдансера:

– Опустите-ка ружья, приятели.

Он умело придал своему выговору легкую протяжность, характерную для уроженцев Грента.

Оба солдата были теперь на ногах и настороже. В свете костра было видно, что оба сильно побледнели. И все-таки они опустили оружие. Женщина, нервная и измученная, тяжело сглотнула:

– Прошу прощения, сэр. Мы не знали…

Демир отмахнулся:

– Я ищу Кастору. Мне надо узнать, где он и что с ним.

Солдаты переглянулись, по-видимому обдумывая, что ему ответить, как вдруг женщина ахнула:

– Срань господня! Это ж Баран.

Идриан подошел и встал рядом с Демиром. Тот бросил на спутника быстрый взгляд, гадая, легче или труднее будет говорить в открытую.

– Вольно, солдаты, – сказал Идриан.

– Вы… вас же не должно быть здесь, – промямлил юноша. Если раньше эти двое избегали смотреть в глаза гласдансеру, то теперь едва в штаны не наложили от страха. – Ты же оссанец.

– Я, может, и оссанец, – ответил Идриан, – но Кастора – мой друг. – Он пристально посмотрел на женщину. – Тинни, да? И… Геб? Вы из заводского гарнизона. Мы встречались, когда я приезжал подлечить свой глаз.

– Баран запомнил мое имя! – громко прошептала Тинни Гебу и разинула рот от изумления.

Демир прикрыл свои губы рукой, пряча улыбку. Значит, выдать себя за стеклодела из Грента не получится. Что ж, так даже легче.

– Кастора? – тихо напомнил он.

Из парочки как будто выпустили воздух. Геб сказал:

– Извини, Баран. Он ранен. Тяжело. Гарнизон получил приказ отходить в город, но мастеру уже не помог бы даже лучший годглас. Он умирает. Вряд ли доживет до утра. Мы с Тинни вызвались побыть с ним до конца. Это самое малое, чем мы можем ему отплатить, ведь он столько лет был добр к нам.

Демир окинул взглядом помещение у них за спиной и в неверном свете пламени разглядел самодельную койку с грудой одеял. Из-под них торчали окровавленные бинты – значит человек лежал где-то в этой куче. Демир оттолкнул солдат, подбежал к лежащему и упал перед ним на колени. Он встречался с Касторой давным-давно и теперь не узнал доброго, осунувшегося лица. Под полуприкрытыми веками виднелись страдальческие глаза, уставившиеся на Демира. Тот несколько мгновений смотрел на Кастору, потом опустил взгляд на окровавленные одеяла. Он не был хирургом, но по состоянию грудной клетки раненого понял: Кастору проткнули штыком, причем с силой и, может быть, не один раз.

– Мастер Кастора? – позвал он.

Старик разомкнул губы. В зубах он держал два кусочка стекла: милкглас и курглас – обезболивающее и лечебное. Раздвинув их языком, он пробормотал:

– Кто ты?

– Я Демир Граппо. Сын Адрианы.

– Она прислала тебя на помощь, да? – Говорил он медленно, но на удивление связно для человека, стоявшего на пороге смерти. Видимо, милкглас был его собственного изготовления. – Что же ты так поздно, Принц-Молния?

Демир вздрогнул, услышав свое старое прозвище. Откуда мастер знает его? Он повернулся и знаком подозвал Идриана. Пробивник что-то тихо сказал солдатам и подошел к постели Касторы.

– Идриан, и ты здесь? Стекло тебя покорябай, где ж вы были сегодня утром?

– Простите, господин, – тихо сказал Идриан. – Я бы пришел, если бы знал.

– Конечно, конечно. – Взгляд Касторы вновь обратился к Демиру. – Ну а у тебя какое оправдание?

– Оправдание? – Демир прищурился было, но вовремя вспомнил, что говорит с умирающим. – Мое оправдание в том, что я только вчера вернулся из провинции. Мою мать убили, а ее смерть сделали предлогом для этой войны, и все, что у меня осталось от нее, – записка, в которой она предлагает мне немедленно поговорить с вами.

Кастора долго смотрел на него молча.

– Это хорошее оправдание, – наконец признал он. – Что случилось с Адрианой?

Демир видел в глазах старика близкую смерть. Да, его вот-вот не станет, и с этим ничего не поделаешь. Как ни хотелось ему получить ответы на свои вопросы, он сдержался и рассказал о смерти матери, о начале случившейся из-за этого войны – настолько подробно, насколько позволяло состояние мастера. Закончив, он услышал невнятное бормотание Касторы и подался вперед.

– Они не могли знать, что мы задумали, верно? Нет. Не может быть. Никто не знал. Вряд ли это связано. Но это признание и война. Слишком вовремя. Это… – Он умолк, уставившись на лицо Демира. – Прототип. Он… – Кастора попытался показать куда-то. – Сгорел.

– Какой прототип? – спросил Демир, чувствуя, как у него перехватывает дыхание.

Вот она – причина, по которой его мать стала партнером Касторы. Новое открытие в стеклоделии? Новый сорт годгласа? Он положил руку на плечо Касторе, надеясь, что прикосновение поможет старику сосредоточиться.

– Адриана не рассказывала тебе?

Демир почувствовал укол совести. Если бы он жил здесь, рядом с матерью, то знал бы, что происходит. Будь он рядом, ее, может, не убили бы.

– У нее не было такой возможности.

– Ах да. Ты же блудный сын. Так ты ничего не знаешь?

Эти слова были полны отчаяния и насмешки.

– Тебе придется объяснить мне все, – ответил Демир, стараясь, чтобы его голос не звучал язвительно.

Кастора судорожно вздохнул:

– Нужно столько сказать, а времени так мало. С чего же начать? – Он повысил голос. – Тинни, Геб, оставьте нас, пожалуйста.

Солдаты молча развернулись и вышли, оставив Кастору наедине с гостями. Взглянув на Идриана, Демир заметил, что пробивник крайне смущен, и удивился – можно подумать, тот впервые в жизни видит умирающего. Идриан сказал:

– Я тоже пойду. Вы будете обсуждать деловые вопросы, а я всего лишь солдат.

– Нет! – возразил Кастора. – Это моя предсмертная исповедь, и я не хочу исповедоваться перед незнакомцем. Ты останешься здесь, Идриан, хотя бы для того, чтобы я отплатил тебе за твою доброту.

Идриан, которому было явно не по себе, все же остался, поднеся ладонь к своему стеклянному глазу и слегка надавив на него. Демир взял Кастору за руку и почувствовал, что испачкал пальцы в крови.

– Скажи нам все, что нужно. – Но Кастора молча смотрел в потолок, и Демир, испугавшись, что старик вот-вот потеряет сознание, нетерпеливо встряхнул его. – Ну! Говори же!

– Слишком многое, – прошелестел Кастора еле слышно. И добавил уже более твердым голосом: – Зольный песок на исходе.