Танец искр, порхающих в огне, убаюкивал. Глаза перестали различать самолёт, стоящий неподалёку. Возникло ощущение нереальности происходящего. Где-то сейчас кардинально менялось всё, что казалось когда-то незыблемым. А он здесь, в предгорье Карпат на чужбине сидел возле костра, выбрасывающего искры, которые быстро гасли, оторвавшись от языка пламени, их породившего.

Может, и с людьми также происходит. Оторвался от того, что даёт тебе энергию, и гаснешь мгновенно.

Тёмная ночь, тишина, пламя костра располагали к философским рассуждениям.

За спиной послышались едва уловимые звуки. Гена развернулся в поисках источника, но глаза, долго созерцающие огонь, не могли ничего разглядеть. Пришлось бросить в костёр клочок сухой травы, и вспыхнувшее пламя выхватило из темноты фигурку девушки. Когда гостья подошла ближе, Гена увидел юную особу в национальном костюме. Она присела напротив и бросила ещё травы, чтобы в свете пламени видеть своего собеседника. В больших глазах незнакомки отражался огонь, а на смуглом лице обозначился лёгкий румянец. И не было понятно, то ли это отражение языков пламени, то ли гостья была смущена.

Вся эта картинка казалась нереальной. Осознай Гена, что это существует только в его воображении или, допустим, что перед ним оказался ангел во плоти, удивления это бы не вызвало.

– Я умею танцевать, – вместо приветствия произнесла очаровательная посланница ночи. – Хочешь, я станцую тебе? Только тебе.

– Мне нечем будет тебя отблагодарить, – отозвался зачарованный Гена.

– Это недорого, – продолжила девушка. – Мне нечего есть. Можно заплатить едой.

– Тогда подожди, скоро придёт мой друг и мы сможем поужинать. Ты приглашена. Тогда и станцуешь, если захочешь.

– Я хочу танцевать только для тебя, – продолжала настаивать незваная гостья, начиная двигаться в такт какой-то мелодии, которую сама себе и напевала.

Движения юной танцовщицы в свете угасающего костра были простыми, но искусными. Девушка, несомненно, училась танцам, и Гена начал любоваться этим незамысловатым действом вплоть до того момента, пока она не скинула с себя вязаный жилет, под которым осталась только очень тонкая, почти прозрачная сорочка, не скрывающая ещё не оформившуюся грудь.

Гена вспомнил соседку, ровесницу Катю, в семье которой проводил очень много времени. Малышами они купались голышом в одном корыте, которое её мама – тётя Рада, самая добрая женщина в мире, выносила во двор жаркими летними днями. Став постарше, Гена и Катя прекратили совместные водные процедуры, но в укромном месте между плотным кустарником и дощатым забором с интересом узнавали, чем отличаются мальчики от девочек, и учились целоваться. Вернее, познания интересовали больше Гену, а умение целоваться – Катю.

Как-то дядя Санду, вернувшийся неожиданно с работы среди дня, застал дочку с ровесником за этим занятием. Им было уже лет по одиннадцать. Отец отвесил крепкую оплеуху дочери и выругался на молдавском.

– Не тронь её, – закричал Генка и бросился с кулаками на мужика, размерами превосходящего его раза в два.

Сосед подхватил нападающего за шкирку и за штаны и перебросил через невысокий забор.

Гена сидел на крыльце своего дома и не мог справиться с возмущением, возбуждением и обидой. Минут через двадцать во двор зашёл дядя Санду и, как только Гена потянулся за черенком от лопаты, мирно произнёс:

– Положи, я поговорить, – потом сел рядом и сказал: – Говорить много не буду. Ты меня всё равно не поймёшь. Пока у самого не будет дочери – не поймёшь.

Дядя Санду разговаривал с Геной словно со взрослым, и это подкупало. Потом достал пачку папирос «Сальве» и, прежде чем закурить, спросил:

– Куришь?

Генка отрицательно помотал головой. Тот раз, когда он пробовал вдохнуть дым от скрученной в трубку газеты, как объяснили старшие ребята, за курение не считался. Отец Кати закурил и произнёс:

– Ты молодец, что вступился за свою девчонку. Это правильно. Но если ещё раз подобное увижу, ноги повыдёргиваю, не посмотрю, что ты сын друга.

Потом он глубоко затянулся, выпустил дым и пошёл. У калитки остановился и пообещал не рассказывать Гениному отцу.

– Прекратили танцы, – сказал Гена очень громко.

Юная танцовщица замерла и удивлённо посмотрела на своего единственного зрителя.

– Я что, некрасивая? Я тебе не нравлюсь? – по-детски обиженно скривив пухлые губки, спросила гостья.

– Красивая, очень красивая. И ты мне нравишься, – попытался успокоить Гена.

– Тогда давай ты меня, – и гостья показала жест, означающий неприличное. – Я уже взрослая. Мне уже можно.

Гена не успел ничего ответить, как из темноты появились фигуры нескольких взрослых парней.

– И что это здесь происходит? – растягивая слова, спросил один из них, очевидно, главный, и сам ответил: – Как вижу, здесь взрослый дядя развлекается с несовершеннолетней. А взрослый дядя знает, что это стоит денег?

Главарь подошёл ближе, чтобы смотреть на собеседника свысока. Его клевреты остались стоять подальше от костра, чтобы не было видно лиц.

Гена очень хорошо прочитал ситуацию. Развод на деньги. С учётом того, что девчушка несовершеннолетняя, сумма может быть весьма солидной. И ничего иного не оставалось, кроме как потянуть время, пока не вернётся Эдик.

Поэтому Гена мирно поинтересовался:

– Сколько?

Местный явно не ожидал такой реакции жертвы. С одной стороны, это мог быть знак, что всё закончится быстро, а с другой стороны, если клиент так спокоен, то нужно стрясти с него как можно больше.

– Ты же знаешь, что за совращение несовершеннолетней… – начал обычную игру гость.

– Сколько? – повторил спокойно Гена.

– Тысяча баксов, – назвал главарь сумму, в пять раз превышающую обычную таксу.

Кто-то в темноте даже присвистнул.

– У меня столько нет, – не меняя тона, ответил Гена.

– Самолёт есть, а денег нет? – начал распаляться юный вымогатель. – Так не бывает. Тогда мы самолёт забираем и как лом сдадим, – продолжил запугивать он.

– Бери, – со вздохом согласился пилот.

Он уже слышал приближающиеся шаги своего техника, и, пока смущённый тем, что всё шло не по его плану, главарь банды обдумывал, что делать дальше, из темноты донеслось:

– Вечер добрый добрым людям.

Все обернулись на голос. Когда Эдик оказался рядом с костром, он внимательно осмотрел присутствующих, остановил взгляд на девушке и обратился к ней:

– Анка, тебя отец ищет. Не хочешь ремня получить, шуруй домой.

– Э, э, стой, дядя, – возмутился шантажист, который чувствовал, что теряет инициативу. – Анке двенадцать лет, а тут твой друг её развращает. А это статья, между прочим.

Эдик внимательно посмотрел на Гену, потому на Анку и ответил:

– Ей шестнадцать, а за друга своего я ручаюсь. Или ты думаешь, я не знаю, чем ты на трассе промышляешь?

Горе-шантажист вроде как понимал, что проиграл, но ускользающая тысяча баксов, на которую легко согласился лётчик, уже застила разум.

– Так не пойдёт! – и он достал нож из кармана. – Даром, что ли, мы пришли. Мы забираем самолёт. Думаю, я найду покупателя за тысячу зелёных.

Главарь пытался завести на разборки себя и своих подельников, но ничего не получалось. Вместо обычного страха в ответ на их угрозы, они встретили полное безразличие со стороны потенциальных потерпевших.

– Анка, тебе торопиться нужно. Я с твоим отцом только что разговаривал. Он уже сердится, – не обращая внимания на угрожающего ножом, повторил Эдик девушке, потом повернулся к главному: – Мы на ворованном самолёте летаем по всей Румынии, и нас никто не останавливает. Как думаешь, почему? Я бы на твоём месте задумался, кто хозяин самолёта.

– Кто? – растерялся не такой уж и грозный бандит.

– Если ты узнаешь, то придётся тебя убить, – рассуждая так, Эдик достал из принесённого пакета продукты, а из-за пояса вытащил большой охотничий нож, стал им нарезать хлеб.

Парень тут же убрал свой ножичек, потоптался на месте и очень вежливо спросил: